Давид Азио - Ван Гог
Такое признание, пришедшее от человека, занимавшего в мыслях Винсента самое высокое место среди художников, не могло не приободрить его и даже почти вылечить. Он стал поправляться с поразительной быстротой и закончил ветвь оливкового дерева, которую начал писать накануне поездки в Арль. Это было как новое начало. Тео встретился с доктором Гаше, который обещал взять Винсента под наблюдение в Овере. Отъезд в Париж и Овер теперь был вопросом недель. Винсент больше не хотел оставаться в Сен-Реми, ему после страшного путешествия в преисподнюю надо было выйти на свежий воздух.
Здоровье его быстро улучшалось. Он продолжал много рисовать и написал несколько картин по мотивам Милле, но это уже относилось к прошлому. Обновление заметно в его «Стволах деревьев с цветущей лужайкой». Там, правда, мы ещё не видим неба, но картина, где с необыкновенной силой представлена неровная кора деревьев, уже предвещала начало нового периода в творчестве Винсента. Два крепких дерева на переднем плане полны сил, это опять Тео и Винсент. Ещё он писал по мотивам Рембрандта и Делакруа, потом сделал серию букетов роз и ирисов, в которую, как по волшебству, вернулись арлезианские краски, как будто слова Гогена его раскрепостили, освободили.
Фиолетовые и синие ирисы в оранжевой вазе на горячем жёлтом фоне сверкают, как это было в лучшие дни в Арле, до приезда Гогена. Другой букет ирисов на светло-жёлтом фоне и зелёном столе предстаёт как воплощение благодати. Он оставил холсты сохнуть в приюте, а Пейрон через месяц отправил их в Париж.
Излечился ли Винсент? Всё позволяет верить его лечащему врачу доктору Пейрону, который в истории болезни написал: «Излечился». Приют покидал не несчастный отверженный художник. Выставки в Брюсселе и Париже определили его место среди нового поколения живописцев, названных постимпрессионистами. Он был признан авторитетными мастерами от Моне до Писсарро, одна его картина была продана, вышло посвящённое ему исследование. Казалось, перед ним открывается большое будущее.
За четыре года после отъезда из Антверпена он прошёл удивительный путь, создав сотни картин, из которых 140 были написаны в Сен-Реми. Конечно, эти последние полотна не равны по качеству, но среди них есть автопортреты, которые стали одной из вершин мировой живописи.
Его «Кипарис в звёздную ночь» объединил в себе обретённое им в Арле и в Сен-Реми и стал свидетельством тех испытаний, что выпали на его долю. Стремительный прерывистый мазок превращает всю картину в какой-то вихрь, несущий безумную тревогу. Это картина болезни Винсента. В центре композиции кипарис, как чёрное пламя, делит небо надвое. Справа светит луна, слева звезда. Дорога спускается бурным потоком, вдалеке виден дом, похожий на те, что он писал в дни кризиса. Может быть, этот кипарис – сам страдающий Винсент? Во всяком случае, трудно отделаться от такой мысли. Эта «больная» на первый взгляд картина в то же время свидетельствует об избавлении художника от болезни, ибо исполнена с совершенным и непринуждённым мастерством. Он сам писал: «Едва зайдя в парк, я вернул себе прежнюю ясность цели в работе. У меня теперь в голове замыслов столько, что я никогда не смогу все их исполнить, но это меня не злит. Моя кисть заработала как машина» (47).
Почувствовав себя наконец свободным, он собирал вещи в дорогу.
Овер-сюр-Уаз
Утром 17 мая 1890 года Винсент приехал в Париж. Он настоял на том, что поедет один, и Тео не спал всю ночь, дожидаясь его приезда. Когда перед Йоханной предстал её теперь уже знаменитый деверь, она была несколько удивлена, увидев крепкого, широкоплечего, улыбающегося мужчину с решительным взглядом.
Винсент пробыл в Париже три дня. Он был в лучшей своей форме и в превосходном настроении. Кто бы мог поверить, что он только что вышел из приюта для душевнобольных и ещё месяц тому назад находился в состоянии острого кризиса! Эти три дня в Париже стали для всех праздником. Винсенту сразу же понравилась Йоханна, её ум и характер. Она рассказывала, как они с Тео зашли в детскую к малышу Винсенту и вышли оттуда оба со слезами умиления на глазах. Потом говорили о живописи, о Салонах, о недавних экспозициях, о ближайших планах, о разных мелочах, которые не попадали в письма. Тео с Винсентом побывали в доме папаши Танги, где в одной из комнат хранились сотни полотен. Танги поздравил Винсента и вспомнил время, когда у них всё только начиналось. Пришли Камиль Писсарро с сыном Люсьеном поговорить о живописи, полюбоваться картинами, рассказать Винсенту о выставке в Брюсселе, о Салоне Независимых. Тулуз-Лотрек и Синьяк готовы были драться из-за него не на жизнь, а на смерть. Тулуз-Лотрек навестил на квартире Тео своего приятеля по мастерской Кормона и по многим выставкам в монмартрских кафе. В этих весёлых встречах участвовал и Андрис Бонгер, ставший знатоком живописи. Гоген находился в Бретани, не смог по каким-то причинам прийти и Бернар.
На следующее утро Винсент стал осматривать свои картины, написанные в Провансе. Хотя там были не все его вещи, квартира Тео и Йоханны была ими переполнена, они лежали и стояли повсюду – под шкафами, комодами, кроватями. Винсент одни разложил на полу, другие поставил, прислонив к мебели, и долго их разглядывал, меняя местами в зависимости от преобладающего цвета, который усиливал или заглушал колорит соседних холстов. Мы не знаем, что он при этом думал, но можно констатировать некоторую перемену в его отношении к своим произведениям. Позднее он писал из Овера: «Поразмыслив, я не скажу, что мои работы хороши, но это то, что я могу сделать наименее плохого» (1). После стольких самоуничижительных суждений эти слова можно считать прогрессом. Уверенность вернулась к нему с признанием, с одобрением Гогена, близостью семьи, малыша-племянника, друзей, которые его любили. Всё в эти три дня радовало его и отгоняло чёрные мысли. Да к тому же он был крёстным Винсента, своего «маленького тёзки», как он его называл.
Тео привёл Винсента в Салон Марсова поля, где группа художников выставляла полотна, отвергнутые официальным Салоном. На этой экспозиции Винсент долго рассматривал большую картину Пюви де Шаванна «Inter Artes et Naturam»[25]. Это что-то вроде аллегории, призывающей к примирению старого с новым, природы и культуры. Пюви де Шаванн сделал много таких панно для официальных зданий.
Этот живописец, умевший нравиться почти всем, понравился и Винсенту, который увидел в нём нового Делакруа. Иногда его художественные предпочтения трудно понять. Но Пюви де Шаванну, хотя он и критиковал жёсткий академизм в стиле Кормона, каким-то образом удавалось пользоваться всеобщим признанием. Его картина по размеру представляла собой большой прямоугольник, и не исключено, что она подсказала Винсенту мысль о формате 100 на 50 сантиметров, который он использовал в Овере.
