Александр Лацис - Почему плакал Пушкин?
Выше мы уже приводили строки из другого письма к Вяземскому:
«Вот тебе несколько эпиграмм, у меня их пропасть, избираю невиннейших».
У него их пропасть. Что ж, будем искать.
«Вопросы литературы». 1983. № 4Человек безупречной чистоты
1. Простаки за границей
Некоторые из бывших наших сограждан поселились в штате Калифорния, в городе Сан-Франциско, где и занялись изданием журнала «Альманак Панорама». Затеял «Альманак» нечто вроде полемики с московским журналом «Огонек». Мы решились выступить в роли третейского судьи и этим поставили себя в сложное положение.
Рассудим, что «Огонек» не во всем прав, – «Огонек» обидится.
Заявим, что «Огонек» во всем прав, – не обидится ли истина?
Остается, не озираясь по сторонам, беспристрастно изложить обстоятельства.
Есть читатели, которые единственно достоверной биографией Пушкина считают томик его писем. Есть другие читатели, которые набрасываются на все, что появляется о Пушкине. И чем больше читают, тем сильнее укрепляются во мнении, что меж пушкинистами «противоречий слишком много».
Эти настороженные и недоверчивые читатели иной раз, как только слышат: «это вам ни к чему, там ничего существенного нет», – тут же начинают думать, что от них скрывают что-то заветное, а может, запретное.
Что ж, не будем оставлять повода для подобных предположений. Придется более подробно рассказать о «Тайных записках», об изданной в США околопушкинской пустышке объемом в 104 страницы. Чтоб ничего не утаить, начнем с предыстории.
Еще до войны в Париже явился в свет винегрет из цитат. На обложке стояло приманчивое заглавие: «Женатый Пушкин». Имя автора – А. Шик – вряд ли что-нибудь говорило специалистам. Винегрет дилетантский, соус монархический.
Прошло лет тридцать. И снова в Париже появилась примерно та же окрошка. Некто С. Косман поставил заглавие еще приманчивей: «Дневник Пушкина. История одного преступления».
Заглавие было коммерческим, обманным. Вместо дневника – все тот же набор перевранных цитат. Интересующихся качеством и количеством подтасовок отсылаем к обстоятельному разбору В. Коровина («Вопросы литературы», 1972, № 1).
Кое-что С. Косман придумал сам. Цитаты оглашают вслух не кто-нибудь – прямые потомки Пушкина, и непременно из числа сиятельных особ. Сии персоны объясняют читателям, что Пушкин чтил царя, был глубоко религиозен, предан монархической идее, одним словом, только и делал, что ратовал за веру, царя и отечество.
К монархическому винегрету С. Косман приделал простенькую детективную рамочку. Оказывается, так называемый «дневник № 2» не потому исчез, что его никогда не было, а потому, что какую-то госпожу, проживавшую в Бельгии, кто-то убил. Не то подпольщики-антифашисты, именующие себя «красный оркестр», не то прямые советские агенты.
Прошло еще пятнадцать лет. После А. Шика и С. Космана появился М. Армалинский. И снова читателя «ловят на дневник». На обложке, в предисловии, в рекламной аннотации – везде обещают «тайные записки», секретный дневник. А в тексте – взамен обещанного нам предлагается нечто еще более потаенное: обращенная к потомству предсмертная интимная исповедь Пушкина.
И что же мы видим? Какой-то убогий сквернослов бессвязно повторяет, что он ничем, кроме женщин, не интересовался и на этой почве окончательно свихнулся.
Выступающий в роли публикатора «исповедального дневника» М. Армалинский не может не понимать, что сумбурность мыслей и бедность слога бесконечно далеки от подлинного Пушкина.
Посему «публикатор» начинает с отговорки, которой придает вид добровольного признания. Слог, видите ли, из-за того не пушкинский, что «подлинник» был написан поэтом по-французски. А переводчик – личность, М. Армалинскому неизвестная, – переводил рукопись не на слог пушкинских времен, а на русский язык образца XX века.
«Французский оригинал» М. Армалинский в глаза не видел. Вот почему он лишен возможности что-либо исправить.
Чем объяснить, что Косман и Армалинский стараются завлечь покупателей именно на «пропавший дневник»?
Очевидно, расчет строится на том, что всех читателей занимает тайна гибельной дуэли. Находка дневника за 1836–1837 годы могла бы содержать ключи к загадкам. И сразу отпало бы немало сложноватых версий об истинном ходе преддуэльных событий.
Читатели стремятся прежде всего прояснить основные факты.
Например, что, собственно, произошло в эпизоде, обозначенном в конспективной записи Василия Андреевича Жуковского словами «ссора на лестнице»?
Многие пушкинисты – сначала И. Боричевский, затем М. Яшин и другие – полагают, что именно это столкновение Пушкина с Геккерном-старшим, имевшее место 25 января, послужило непосредственным поводом для дуэли.
Известно, со слов очевидцев, что Пушкин, швыряя в лицо Геккерну какую-то бумагу, одновременно воскликнул: «Ты возьмешь это, негодяй!»
Что за бумага?
Этого пушкинисты толком не объяснили.
Простодушный М. Армалинский и подавно не в состоянии что-либо уразуметь.
И потому придуманный «Пушкин» следующим образом расписывается в своей неосведомленности: «Теперь я мучаюсь любопытством, что же было в той записке».
Итак, на месте Пушкина оказывается посторонний человек, который не в курсе событий. И если это и есть Пушкин, то это «Пушкин-без-малейшего-понятия».
Ниже уровня нынешних знаний преподнесен другой эпизод. Нам рассказывают, что поэт, проведав о добрачной беременности Екатерины Гончаровой, поставил своей целью женить виновника, Дантеса.
Однако для того, чтобы Пушкин сумел «узнать» то, чего не было, ему пришлось бы дожить до 1929 года. Эту версию в 1929 году изобрел и печатно изложил пушкинист Л. Гроссман. Он опирался на ошибочную датировку одного из писем Натальи Ивановны Гончаровой, в котором шла речь о недавно рожденном Катериной ребенке.
Еще в 1934 году Б. Казанский разъяснил, что предположение Л. Гроссмана – «чистый вздор» и что письмо, конечно же, было написано годом позже, а именно 15 мая 1838 года.
Версию Л. Гроссмана пыталась возобновить Т. Цявловская, но в 1975 году все построение окончательно рухнуло. И. Ободовской была неоспоримо подтверждена датировка письма, предложенная Б. Казанским.
Таким образом, отпала почва для сомнений в достоверности ранее известных официальных документов. А они свидетельствуют, что супруга Дантеса, урожденная Екатерина Николаевна Гончарова, родила в положенный срок, в октябре 1837 года.
