Елена Арсеньева - Обманутая снами (Евдокия Ростопчина)
А тем временем жизнь его жены подернулась дымкой печали.
Когда графиня Евдокия вернулась в Петербург, она поняла: сбылись самые худшие ее предвидения. Сердце ее возлюбленного было занято другой женщиной. Вернее, другими, потому что слишком много имен называлось теперь рядом с его именем.
Впрочем, какая разница, много или одно? Главное, что имена Андрея Карамзина и Евдокии Ростопчиной больше не звучали рядом!
Вот видишь, мой друг, – не напрасно.
Предчувствиям верила я:
Недаром так грустно, так страстно.
Душа тосковала моя!..
Пришел он, день скучной разлуки…
Обоих врасплох нас застал.
Друг другу холодные руки.
Пожать нам, прощаясь, не дал…
А люди смотрели лукаво.
Качали, смеясь, головой;
Завистливой, тайной отравы.
Был полон их умысел злой.
Пускай они рядят и судят.
Хотят нас с тобой разгадать!
Не бойся!.. Меня не принудят.
Им сердце мое показать!..
А мы-то – мы помним, мы знаем.
Как чист был союз наш святой!
А мы о былом вспоминаем.
Без страха, с спокойной душой.
В поэзии, в музыке оба.
Мы ищем отрады живой;
Душой близнецы мы… Ах, что бы.
Нам встретиться раньше с тобой?..
Прощай!.. Роковая разлука.
Настала… О сердце мое!..
Поплатимся долгою мукой.
За краткое счастье свое!..
Ну что же, взамен сердечной потери графиня сделала открытие, которое рано или поздно совершают все творческие люди: ничто так не способствует прилету муз, как разбитое сердце, к которому эти самые музы слетаются, словно пчелы на мед… Или словно вороны на кровь, если угодно.
Графиня Евдокия безудержно писала стихи – пока только на одну тему: о своей невозвратимой потере. С превеликим изумлением она обнаружила, что ее откровенность на грани исповеди – именно то свойство, которое делает ее сердечные рифмованные излияния общеинтересными.
Ее стихи печатались, причем очень охотно, самыми популярными журналами, о них много говорили. Как-то незаметно для себя графиня Евдокия Ростопчина сделалась знаменитой писательницей! И вот она наконец решилась собрать все стихи, написанные в 1829–1839 годах, в одну книгу и попытаться издать ее. Получился немалый сборник: девяносто одно стихотворение.
Книга была встречена общими похвалами и лестными критическими отзывами. Известный критик П.А. Плетнев писал в «Современнике»: «Мы смотрим на это собрание стихотворений с чувством, которому трудно приискать название. Тут заключены впечатления, ощущения, думы, мечты, надежды, радости, утраты – все, чем жизнь так волнуется и чем она так очаровательна в лучшие наши годы, – тут десять лет цветущего возраста женщины, тут история прекраснейшего существа в его прекраснейшую пору. Как не сказать, что это – явление, которого еще не бывало в нашей литературе, – явление, на которое нельзя смотреть без полного участия, без особенного любопытства и неизъяснимого удовольствия. Перед нами открыт непроницаемый лабиринт юного, пылкого, трепещущего сердца; мы видим все его изгибы, все уклонения, весь путь, где десять лет играли, тревожились и бодрствовали ум и воля поэта с его детства до нынешних его блестящих дней юношества… Рассматривая книгу, вы чувствуете, как увеличивается деятельность поэта, как укрепляются силы его таланта, как все в нем получает зрелость и могущество… Слиянная с жизнью, не отделяясь от нее для исполнения каких-нибудь условий искусства, здесь поэзия во всем есть власть духа над явлениями и вещественностью».
Видимо, приобретенное благодаря наработанному с помощью страданий умение зашифровать свои изнуряющие чувства в образы высокой поэзии и называл Плетнев властью духа над явлениями и вещественностью. Слава богу, конечно, что Евдокия Ростопчина не до такой степени владела проявлениями своих чувств, потому что именно их изобилие и неуемность были по нраву читателю. Но метафоры (ах, как любят поэты это слово!) – о да, метафоры ее были великолепны.
Правда, А.В. Никитенко писал в «Сыне Отечества»: «Не ищите поэтической архитектоники в этих милых произведениях женского ума и фантазии; вы не найдете в них также творческого могущества, которое превращает идею в действительное явление, в живой образ». Но тут же критик словно бы заглаживает свою вину за пренебрежительность к женской поэзии: «Это звук идеально настроенной души, а не вещи и силы – результаты лирического ее воодушевления, без воззрения на те предметы, которые его возбуждают. Поэт прямо и непосредственно вводит нас в ее святилище; вы не видите там богов, которым он приносит свои жертвы, а только слышите тихую, очаровательную мелодию молитвы, которая заставляет вас верить, что они только тут присутствуют. Так вообще женщина раскрывает перед вами движения своего гибкого ума и своего прекрасного чувства, не объясняя причины их; занятая единственно тем, что в ней происходит, она указывает на свое сердце и говорит вам: „Вот мой и ваш мир!“»
Итак, графиня Ростопчина стала признанным мэтром дамской поэзии. Одно из стихотворений ее первой книги так и называется: «Как должны писать женщины»:
Как я люблю читать стихи чужие.
В них за развитием мечты певца следить.
То соглашаться с ним, то разбирать, судить.
И отрицать его!.. фантазии живые.
И думы смелые, и знойный пыл страстей.
Все вопрошаю я с внимательным участьем.
Все испытую я; и всей душой моей.
Делю восторг певца, дружусь с его несчастьем.
Любовию его люблю и верю ей.
Но женские стихи особенной усладой.
Мне привлекательны; но каждый женский стих.
Волнует сердце мне, и в море дум моих.
Он отражается тоскою и отрадой.
Но только я люблю, чтоб лучших снов своих.
Певица робкая вполне не выдавала.
Чтоб имя призрака ее невольных грез.
Чтоб повесть милую любви и сладких слез.
Она, стыдливая, таила и скрывала;
Чтоб только изредка и в проблесках она.
Умела намекать о чувствах слишком нежных…
Чтобы туманная догадок пелена.
Всегда над ропотом сомнений безнадежных.
Всегда над песнею надежды золотой.
Вилась таинственно; чтоб эхо страсти томной.
Звучало трепетно под ризой мысли скромной;
Чтоб сердца жар и блеск подернут был золой.
Как лавою вулкан; чтоб глубью необъятной.
Ее заветная казалась нам мечта:
И как для ней самой, для нас была свята;
Чтоб речь неполная улыбкою понятной.
Слезою теплою дополнена была;
Чтоб внутренний порыв был скован выраженьем.
Чтобы приличие боролось с увлеченьем.
И слово каждое чтоб мудрость стерегла.
Да! женская душа должна в тени светиться.
Как в урне мраморной лампады скрытой луч.
Как в сумерки луна сквозь оболочку туч.
И, согревая жизнь, незримая, теплиться.
Впрочем, в те времена никто особенного различия между дамской лирикой и мужской не делал. Равно читали и Пушкина, и Ростопчину, то есть она была чрезвычайно популярна. Многие разделяли мнение критики, что «таких благородных, легких, гармонических и живых стихов вообще немного в нашей современной литературе, а в женской – это решительно лучшие стихи из всех». Да, лирику ее оценивали очень высоко: Дружинин в предисловии к сборнику написал: «Имя графини Ростопчиной перейдет к потомству как одно из светлых явлений нашего времени».
