Леонид Механиков - Полёт:Воспоминания.
Ещё немного - и я в воздухе! Я сам взлетел! Оборачиваюсь назад - кабина инструктора пуста! Я один! Я сам лечу! Становится немножко страшно, но некогда пугаться - нужно в разворот. Выполняю первый. Выполняю второй. По заданию мне положено сделать два прохода над стартом, потом снизиться до высоты круга и на посадку. Не зря так много времени даётся на первый самостоятельный: пока я ходил над стартом - я настолько уже привык к тому, что управление мне не сопротивляется, что самолёт слушается полностью и только меня, что успокоился полностью и так же спокойно пошёл на посадку. Сел с небольшим перелетиком, но в пределах хорошей оценки. Просто как-то, буднично. Зарулил на стоянку. Там меня уже ждала вся наша братва. Вытащили из кабины, качать начали. Я с важностью достал давно уже заготовленную коробку папирос «Казбек» - такая у нас была традиция - и стал угощать всех. На старте меня ждала стенгазета с поздравлением - громадный курсант с головой Механикова (и где они только взяли фотографию!) на маленьком самолётике верхом. Закончились полёты. На построении начальник аэроклуба вызывал из строя сегодняшних именинников. Поздравил и меня. Инструктор произвёл со мной подробный разбор полёта и записал в мою лётную курсантскую книжку этот первый самостоятельный.
Много после этого было у меня полётов и малых и больших, трудных и не очень, но этот первый, будничный, самый обыкновенный, рядовой - я помню всю жизнь.
И тебе, читающему эти строки старого пилота и мечтающему о полёте, я желаю того же: пусть твой первый полёт будет самым обычным, обыкновенно - будничным, без острых ощущений и передряг.
Но пусть он будет! И пусть за ним будет ещё много полётов! Таких полётов, когда душа поёт!
* * *Рассказать, как я едва не вылетел из авиации? Наверное, стоит и это рассказать.
Это было в то же лето в том же Могилёвском аэроклубе.
Мы уже подходили к выпуску. Заканчивали программу.
Теперь уже было ясно, что не убьёмся, потому вместо мешка разрешалось брать с собой пассажиром курсанта.
На этот раз я летел на пилотаж в зону. С собой взял своего друга - Игоря Корецкого.
Пришли в зону, отпилотировались, собирались уже разворачиваться домой, как вдруг мотор взвыл, и из патрубков вырвалось пламя до самого центроплана. Я автоматически выключил зажигание и продолжал разворот. Винт вращался всё медленнее и медленнее, вот уже вместо сплошного круга видно мелькание лопастей... Вдруг винт вылетает со своего места, бьёт по капоту перед козырьком моей кабины, с каким-то свистящим шорохом пролетает над моей головой, бьёт по стабилизатору - самолёт вздрогнул, и наступила жуткая тишина. Первое, что пришло мне в голову - всё это чепуха, сейчас я проснусь, и всё будет нормально. Соответственно, как во сне, я и действовал: обеспечил скорость, оценил обстановку, стал выбирать площадку для посадки. Самолёт находился на краю пилотажной зоны и шёл в сторону от аэродрома. Разворачиваться к аэродрому не имело смысла - там леса, сесть будет некуда. Под нами было большое хлебное поле с копнами. Рядом - красивый зелёный луг с тремя примыкающими к нему деревеньками. Решаю садиться на луг. Делаю расчёт, подскальзываю, слежу за скоростью. Перед самым выравниванием вдруг вижу сквозь высокую траву глубокие поперечные борозды. Шасси на самолёте не убираются. Удар колёсами в яму - это верный капот: самолёт переворачивается и горит. Из-под него уже не вылезешь. Горит перкаль быстро. Всё это пролетело в голове мгновенно. Не знаю, кто из нас - скорее всего оба сразу - даю ему полностью правую ногу. Этого самолёт не любит: он тут же валится на крыло, сносит по скольжению одну стойку шасси, затем ломает вторую стойку, зарывается цилиндрами двигателя в землю, проползает 60 метров и останавливается в 10 метрах от глиняного карьера (его я раньше не увидел).
Всё.
Тишина.
Самолёт непривычно низко лежит на земле.
Во время всё-таки я выключил зажигание.
И правильно сделал, что пристегнул плечевые ремни.
Мы ведь брали пример с инструктора.
А инструктор у нас был лётчик-истребитель времён войны, он не пристёгивал плечевые, говорил, что они в бою мешали, ну, а мы следовали его примеру. На сей раз, если бы я не пристегнулся - я не писал бы этих строчек.
Вылез на крыло.
Игорёк до сих пор сидит в задней кабине. Морда у него зелёная. И вся в масле.
Мне стало смешно.
Я засмеялся.
Он тоже.
Мы оба стали истерически хохотать, глядя друг на друга.
Потом я остановился:
- Ты чего хохочешь?
- А ты посмотри на себя!
Я заглянул в зеркальце. Оттуда на меня глянула перетянутая зелёным шлемом густо вымазанная отработанным чёрным маслом незнакомая физиономия с дикими глазами.
Стало как-то не до смеха.
Игорь вылез из кабины, слез на землю.
Я стоял на крыле.
Из всех трёх деревушек к самолёту бежала с радостными воплями пацанва: «Ура! Самолёт прилетел!» Но быстрее всех и впереди всех бежала толстая баба. Меня тогда поразило: разве можно такой толстой бегать быстрее всех? Баба бежала и причитала: «Миленькие, живые, живые остались, да как же вы живые остались, такие молоденькие, как же не поубивались-то, господи, да как ты обернулся на них?» Тогда и я спрыгнул с крыла и подошёл к мотору.
Мотор был весь залит маслом.
Нижние цилиндры глубоко зарылись в землю и оставили за собой глубокие борозды чёрной земли в зелёной траве.
Из центра звезды мотора торчал, как сломанная кость, носок коленвала. Половина излома была свежая, искрящаяся кристаллами стали, половина - старая, чёрная. Трещина на этом коленвале, видно, была давно.
И тут только до меня дошло, что это всё-таки не сон, что убиться мы могли на самом деле и не убились случайно...
Меня пронзил такой страх, что коленки затряслись, я не смог стоять и опустился на землю рядом с Игорьком...
Итак, вынужденная посадка вне аэродрома.
По инструкции положено оставаться возле самолёта и ожидать прибытия спасательной команды. В то же время - опять же по инструкции - лётчику немедленно сообщить о вынужденной посадке с указанием времени, места, состояния матчасти и необходимой помощи на аэродром вылета, используя все доступные способы и каналы связи.
Как поётся в песенке - «Прилетели, мягко сели, высылайте запчастя: элероны, лонжероны, фюзеляж и плоскостя»...
Самолёт, считай, разбит. Винта нет, мотор выведен из строя, шасси снесены - вывозить только на телеге...
Нас окружили жители окрестных сёл. Среди них - девушки.
Страх уже прошёл.
Присутствие девушек придало важность моменту: теперь мы уже не чуть не убившиеся пацаны, а лётчики, нечаянно попавшие в аварию. Мы приосанились (насколько это было возможно для петушков-подлётышей), напустили на себя важный вид. В глазах окружавшей нас толпы мы были героями. Такого почёта, уважения, внимания я больше никогда в жизни не ощущал. И всё это за счёт государства: самолёт-то казённый, мы разломали его, там сейчас на аэродроме что творится... Спрашиваю, есть ли где телефон. Все хором кричат: «В сельсовете!» - и одна девушка с велосипедом предлагает показать, где сельсовет. Пользуясь своим положением командира экипажа, важно даю команду пассажиру - другу моему, Игорьку, с которым вместе падали - находиться возле самолёта. Кто-то услужливо подаёт мне свой велосипед. Девушка садится на свой, я - на свой, и мы двигаемся по узкой тропинке по одному в сторону сельсовета. Хорошо, что она едет впереди и не видит, как меня бросает. Сам не пойму, что со мной: заторможенный напрочь. Меня трясёт неимоверно, тропинка очень неровная, я вижу ямки, выбоины, но мне это абсолютно безразлично. Никакой абсолютно реакции. Закончилось тем, что она крикнула мне, чтобы был осторожнее, потому что впереди канава, я бодро ей ответил, что для меня канава - это чепуха, и тут же со всего маху въехал в эту канаву передним колесом. Всё было, как в замедленном фильме: я чётко видел, как въехал в яму, перед этим подумал, что сейчас перевернусь, затем медленно стал переворачиваться через голову, точно фиксируя своё положение в каждое мгновение и не предпринимая абсолютно никаких действий, чтобы не удариться, не побить чужой велосипед - мне было абсолютно безразлично всё, что может теперь случиться. Мне вообще казалось, что я наблюдаю с тупым безразличием со стороны за тем, который падал, теперь вот едет на велосипеде зачем-то, вот он падает - ну и что? Потом поедет опять. Куда? Да позвонить надо. А куда звонить? А леший его знает...
