Елена Арсеньева - «Ты все же мой!» (Каролина Павлова)
Все преобразилось в мире. Однако Каролина со своим «анализирующим умом», как выразилась некогда о нем княгиня Волконская, была бы не Каролина, если бы понеслась по воле чувственных волн. Ей непременно потребно препарировать дрожание своего сердца! Главное, чего она никак не может понять: да неужели именно она оказалась способна на такую неистовую страсть?
Забавны все-таки эти растения – цветы запоздалые! Каролина, которая всю жизнь преподносила себя как некую Клеопатру – ну, скажем так: Клеопатру-скромницу, – словно бы извиняется за то, что оказалась способна потерять голову.
Вся штука была в том, что на самом-то деле она не верила, будто эта страсть может продлиться долго.
Ну, естественно, разве могло быть иначе?
Зачем судьбы причуда.
Нас двух вела сюда.
И врозь ведет отсюда.
Нас вновь бог весть куда?
Зачем, скажи, ужели.
Затем лишь, чтоб могло.
Земных скорбей без цели.
Умножиться число?
Чтоб все, что уцелело.
Что с горечью потерь.
Еще боролось смело.
Разбилося теперь?
Иль чтоб свершилось чудо?
Иль чтоб взошла звезда?..
Зачем судьбы причуда.
Нас двух вела сюда?!
Самым тяжелым было понять: даже когда два человека испытывают друг к другу сильнейшее физическое влечение, они могут стремиться друг от друга духовно. Особенно если эти двое – сильные, мыслящие личности, привыкшие сами управляться со своими жизнями и не желающие меняться ни ради чего, ни ради кого. Впрочем, это были именно те грабли, на которые Каролина наступала всю жизнь: телом вместе, а душою – врозь. Не так ли было с Мицкевичем, потом с Павловым, теперь – с Борисом Утиным?
За тяжкий час, когда я дорогою.
Плачусь ценой.
И, пользуясь минутною виною.
Когда стоишь холодным судиею.
Ты предо мной, —
Нельзя забыть, как много в нас родного.
Сошлось сперва;
Радушного нельзя не помнить слова.
Мне твоего, когда звучат сурово.
Твои слова.
Пускай ты прав, пускай я виновата.
Но ты поймешь.
Что в нас все то, что истинно и свято.
Не может вдруг исчезнуть без возврата.
Как бред и ложь…
Я в силах ждать, хоть грудь полна недуга.
И злой мечты;
В душе моей есть боль, но нет испуга:
Когда-нибудь мне снова руку друга.
Протянешь ты!
Опять звучит та же надежда на возвращение чувства, что уже была пережита в истории с Мицкевичем. Причем надежда еще более бессмысленная. Самое печальное, что, по сути, разлучила Каролину с Адамом национальная рознь, его неистовый польщизм, ну а потом уже – деньги. Аналогичная история произошла и в ее отношениях с Борисом, человеком передовым, умным, образованным, однако – рожденным и воспитанным в патриархальной еврейской семье. Когда слухи о связи их красавца-сына с немолодой дамой, обладательницей неприличной славы, дошли до семейства Исаака Утина… о, скандал вышел за рамки всех допустимых приличий и надолго запомнился Дерпту!
И любовники вынуждены были расстаться. Борис, конечно, не потерпел никакого морального и физического урона (ведь и у русских, и у евреев одинаково – быль молодцу не в укор!), а Каролина покинула еще один город, пребывание в котором сделалось для нее невозможным. Отправилась она сначала в Дрезден, затем – странствовать по Европе.
Прошло сполна все то, что было.
Рассудок чувство покорил.
И одолела воли сила.
Последний взрыв сердечных сил.
И как сегодня все далеко.
Что совершалося вчера:
Стремленье дум, борьба без прока.
Души бедовая игра!
Как долго грудь роптала вздорно.
Кичливых прихотей полна;
И как все тихо, и просторно.
И безответно в ней до дна.
Я вспоминаю лишь порою.
Про лучший сон мой, как про зло.
И мыслю с тяжкою тоскою.
О том, что было, что прошло.
Едва покинув Дерпт, Каролина узнала, что в ее жизни совершилась еще одна потеря. Еще один «лучший сон» не будет ей более сниться! Умер Адам Мицкевич. Покинул этот мир. Сначала страдающая по Борису, изъязвленная воспоминаниями об этой недолгой, но такой сильной, такой мучительной любви, Каролина не слишком-то предавалась тоске по тому, другому усопшему. А потом вдруг ощутила, что эта потеря давно потерянного человека словно бы усугубила новую боль, растравила раны ее сердца.
Среди событий ежечасных.
Какой мне сон волнует ум?
Откуда взрыв давно безгласных.
И малодушных, и напрасных.
И неуместных ныне дум?
Из-под холодного покрова.
Ужель встает немая тень?
Ужели я теперь готова.
Чрез много лет, заплакать снова.
Как в тот весенний, грустный день?
Внимая гулу жизни шумной.
Твердя толпы пустой язык.
Боялась, словно вещи чумной.
Я этой горести безумной.
Коснуться сердцем хоть на миг.
Ужель былое как отрада.
Мне ныне помнится в тиши?
Ужели утолять я рада.
Хоть этим кубком, полным яда.
Все жажды тщетные души?
Немало пройдет времени, прежде чем она поймет, что у некоторых людей – особенно сильных, значительных личностей – есть свойство странным образом становиться ближе к нам, чем они для нас дальше, недостижимее. Воспоминания – та мягкая глина, из которой мы не только лепим образ когда-то близкого человека, но и которую подмешиваем в посмертный памятник ему…
Но до этого понимания, повторимся, в жизни Каролины пройдет еще немалое время. Потребуются страдания одиночества и угрюмого уныния, в которых она будет искать новый источник вдохновения. Увы, теперь это был ее единственный источник!
Ты, чья душа чиста и чье существованье.
Не знает тяжкого земных страстей дыханья.
Кто в счастии живет, свой заслужив покой, —
Доволен будь своей безвестною судьбой…
Другие пусть идут дорогой величавой:
Ты счастлив, ты любим – к чему пленяться славой!
Спокойны дни твои, и ночь твоя ясна.
Нет, не завидуй тем, чья жизнь тревог полна.
Чья грудь огнем страстей безжалостно согрета:
Не безмятежный рок рождает в нас поэта, —
Ему гроза нужна, мучение страстей;
Не в ясной тишине неомраченных дней.
Не в дружеском кругу, не на груди любимой.
Растет его талант и лавр, в веках ценимый.
Нет! в час, когда судьбой он презрен и гоним.
Когда несчастье лик являет свой пред ним.
И отнимает все, что любит он глубоко.
А над надеждами гремит проклятье рока.
Когда напрасно он в пустынный край бежит.
От гидры памяти, что грудь его когтит, —
Лишь в этот час средь скал, в глуши уединенья.
Слетают с уст его живые песнопенья.
Испепеляя грудь. Лишь зная до конца.
Печаль, он трепетать заставит все сердца.
А люди на века запомнят песню эту.
Вечнозеленый лавр вплетя в венок поэту.
О, сколько горьких дум ему готовит век!
О, как, чтоб богом стать, страдал тот человек!
Из поэзии Каролины Павловой исчезла страсть, но в ней появилась мудрость. Мудрость не только опытной женщины, но и опытного человека, по-новому взглянувшего на исторический путь страны, родины, с которой она отныне была разлучена.
