Александр Штейнберг - Шведская Жанна д’Арк. Ингрид Бергман
Тебе будет трудно читать это письмо, а мне трудно его писать. Но другого выхода нет. Я бы хотела тебе объяснить все сначала, но ты и так знаешь многое. Я бы хотела просить у тебя прощения, но как ты можешь простить то, что я хочу остаться с Роберто?
Мой Петер, я знаю, что это письмо упало подобно бомбе на наш дом, нашу Пиа, наше будущее, наше прошлое, — ведь ты принес себя в жертву, сделал все, чтобы устроить нашу жизнь. И вот сейчас ты остался в одиночестве среди руин, и я не могу тебе ничем помочь.
Мой дорогой, я никогда не думала, что наступит такой момент после всего что мы с тобой пережили, и сейчас я не знаю что делать. Ты всегда принимал решения. Бедный маленький Папа и бедная маленькая Мама».
…Петер шел по залитой солнцем улице в Калифорнии, не замечая окружающей его красоты природы, не видя фланирующих праздных людей. День, когда он получил это проклятое письмо, оказался самым черным днем в его жизни. Он не хотел, не мог поверить, что это его Ингрид, еще так недавно преданная жена и мать.
«Она бросилась в этот любовный омут не осознавая, что Росселини женатый человек в католической стране, он никогда не сможет добиться развода. Ингрид попросту станет его очередной любовницей. Она написала, что хочет остаться в Италии. Но у нее ведь контракты со студией в Голливуде, — это ведь огромные деньги, люди, целое производство. Нельзя же вот так просто наплевать на всех», — мысли роились у него в голове. Петер Линдстром — всегда уравновешенный и уверенный в своих поступках, впервые в жизни не знал что предпринять. А огромный скандал тем временем набирал обороты. В их бывшем с Ингрид доме не умолкал телефон. Звонили все — знакомые, друзья, работники студии. Неизвестные «доброжелатели» клали в почтовый ящик вырезки из газет и журналов. Петер закрыл свой докторский оффис, отослал Пиа с доверенной женщиной в другой штат.
Он ответил Ингрид на ее письмо. В нем он излил израненную душу, был откровенен и не обвинял Ингрид ни в чем, только пытался разобраться в произошедшем. Насколько можно доверять человеку, который жил у них в доме, говорил что любит Петера как брата, и всадил ему в спину нож? Он ведь клялся гробом матери, что позаботится об Ингрид, никогда не поставит ее в двусмысленное положение, и только с этим условием Петер дал согласие на отъезд Ингрид на пару недель в Италию.
Ингрид рыдала, читая письмо Петера. Но она ничего не могла изменить — любовь к этому сумасшедшему Роберто была слишком сильна.
СТРОМБОЛИ — ОСТРОВ ВУЛКАНОВ
Как будто бы за какую‑то провинность остров Стромболи был помещен Природой по соседству со своими прекрасными собратьями — островами Липари и Панареей. Суровый, изборожденный морщинами оставленными от вулканической лавы, остров получил название от расположенного на нем вулкана.
Это второй в Европе — после Этны — действующий вулкан. Он извергается постоянно, примерно раз в полчаса, выбрасывая лаву, камни и ядовитый дым. Возможно, остров Стромболи привлек Росселини своим сходством с его вулканическим нравом. Во всяком случае, именно там он решил снимать свой фильм.
Для Ингрид Росселини придумал роль беженки из восточной Европы. Он сам не представлял точно откуда — наверное, литовка, в общем нечто северное — ведь нужно было использовать ее внешние данные. Каким‑то образом, согласно ненаписанному сценарию — Росселини всегда снимал «с плеча», она оказывается на южном вулканическом острове среди грубых неотесанных жителей, ведущих самый примитивный образ жизни. Соответственно замыслу были и условия жизни на острове: туалетом служили расщелины в скалах, душем — лейка, наполненная морской водой, пресную нужно было экономить. Не было ни телефона, ни почты, жители, постоянно одетые в черное, не подозревали о том, что цивилизация шагнула так далеко.
Голливуд был не в восторге от работ Росселини. Ингрид делала безуспешные попытки уговорить киномагнатов финансировать съемки фильма «Стромболи — божья земля». Они не хотели доверить камеру этому непонятному режиссеру, который снимает людей с улицы, без декораций, не имеет сценария и плана работ. Только давний поклонник Ингрид, эксцентричный миллиардер Говард Хьюз, соглашается взять на себя расходы по съемкам фильма, хотя сюжет привел его в ужас. «Я куплю вам студию, и вы сможете снимать любые фильмы, приглашать самых лучших режиссеров», — говорил Хьюз Ингрид. Но ей нужен был лишь один, чье имя наводило ужас на кинопродюсеров.
Небольшая съемочная группа, в которую входила также сестра Роберто, сражалась с трудностями быта, пытаясь выжить в непривычных тяжелых условиях. Интересы голливудской студии RKO представлял писатель Арт Кон, который пытался перевести сумбурные мысли Роберто в диалоги. Несколько фотографов, которые должны были делать рекламу будущему фильму, попросту шпионили за Ингрид и Роберто, подстерегая их в неожиданных местах и делая фото, ставшие впоследствии скандальными.
Ингрид с горечью писала в своем дневнике: «Мы пытаемся начать фильм, но пока ничего не получается. И этот вулкан… Роберто сказал, что все должно быть реалистично, и я должна взобраться на вершину вулкана. Я пыталась несколько раз, но падала, обмирая от страха, думала, что умру. Но, в конце концов, получилось. Я думала, что мы начнем фильм, но увы…»
Несмотря на удаленность острова Стромболи от «большой жизни» и, тем более от Америки, слухи о бурном романе двух влюбленных просочились в прессу. Всех занимал не столько творческий процесс и съемки нового фильма, сколько сочные подробности из жизни голливудской кинодивы и знаменитого режиссера.
Раз в неделю на Стромболи привозили почту: письма, газеты, журналы. 22 апреля 49‑го на имя мисс Бергман пришло письмо из могущественной Motion Picture Association of America — Американской ассоциации кинематографии. Письмо, подписанное президентом Ассоциации и директором администрации.
Это было время разгула маккартизма. Сенатор от штата Аризона Джозеф Маккарти, которого коллеги называли «бесноватым», возглавил Комитет по расследованию антиамериканской деятельности. Началась печально знаменитая «охота на ведьм», которая была задумана не только как «охота на людей, сочувствующих коммунистам», — наступление было задумано гораздо масштабнее. Вводится жесткая цензура в кино с целью улучшения христианской морали общества. «Именно там, в Голливуде, находится гнездо разврата, они, эти ничтожные актеришки и писаки разлагают общество, подрывая христианские нормы морали», — проповедовали сторонники Маккарти.
И вот тут‑то «вторая Грета Гарбо», знаменитая Ингрид Бергман, и стала мишенью для возмущенных блюстителей морали.
