Пако Тайбо II - Гевара по прозвищу Че
Теперь их путь пролегал к Амазонке. Эрнесто написал в письме родителям: «Если вы в течение года не получите от нас известий, то через год ищите наши засушенные головы в каком-нибудь американском музее, потому что мы собираемся пересечь территорию хиваро[4]».
Во время плавания по перуанской Амазонке на лодке под названием «Сенепа» они дружески общались «без нанесения ущерба», как выразился Гранадо, с раскованной и весьма доступной девушкой (Гевара назвал ее неряхой, что было для него очень сильным выражением), которая с удовольствием слушала их рассказы о путешествии на протяжении бесконечных дней и ночей, когда путников поедом ели москиты. Эрнесто теперь вспоминал о Чичине как каждый вспоминает о ком-то, оставшемся в завершившемся периоде жизни.
В Сан-Пабло, лепрозории, затерянном в глубине джунглей, они давали консультации, ухаживали за пациентами, осматривали их вместе с докторами, удили рыбу на реке и играли в футбол с прокаженными.
14 июни, вдень Святого Гевары, как Эрнесто называл этот день, ему исполнилось двадцать четыре. «Была большая пьянка». Через три дня он совершил поступок, который принес ему большое удовлетворение: переплыл Амазонку, покрыв, с учетом сноса течением, две с половиной мили. Выйдя на берег, он с трудом смог отдышаться, но был совершенно счастлив.
Друзья достигли колумбийской границы, а оттуда на каноэ добрались до Летисии. Там они повстречали менеджера местной футбольной команды «Индепендьенте спортинг» и убедили его в своих талантах. Было решено, что они в течение неопределенного времени будут работать с командой, а оплату лолучат по результатам. Это была лучшая работа, которую они имели за всю поездку. Два блестящих тренера научили местных игроков персональной опеке противника и за считанные часы достигли потрясающих результатов; для этого понадобился лишь тренировочный матч, в котором каждый защитник действовал против указанного ему нападающего.
Под колеи они сыграли в турнире по кубковой системе, с выбыванием, и выиграли первую игру благодаря голу, забитому Гранадо. Местные болельщики за прекрасный дриблинг переименовали Альберто в Педернериту в честь знаменитого аргентинского футболиста. Эрнесто был превосходным вратарем. Они действительно помогли команде сделать большой шаг вперед, но всё же пришло время уезжать. Заезжих тренеров уговаривали остаться и дальше работать с командой, но они все же вытребовали свой гонорар и улетели в Боготу на военном транспортном самолете.
Их поразило количество вооруженных до зубов полицейских на улицах колумбийской столицы. Теперь они почувствовали, - сколько тяжела была диктатура Лауреано Гомеса. Они ели в студенческой столовой и спали на стульях в больнице.
Однажды ночью Эрнесто, достав маленький перочинный нож, принялся рисовать на земле карту, пытаясь определить подходящий маршрут из Боготы. Случайные полицейские задержали его и конфисковали нож как холодное оружие. Сытые по горло Колумбией и ее полицией, Гевара и Гранадо 14 июля переправились через реку Тачиро и оказались в Венесуэле.
Но из-за высоких цен в Венесуэле им пришлось в Баркисимето пить воду, в то время как окружающие пили пиво. У Эрнесто началось новое обострение астмы. Друзья составили предварительный план своих дальнейших действий. Если Эрнесто удастся с помощью родственника устроиться сопровождать лошадей в Буэнос-Айрес на грузовом самолете, а Гранаде сможет найти место врача, то путешествие временно закончится. Если же они оба потерпят неудачу, то нужно будет отправиться в Мексику. Но уже к концу первой недели их пребывания в Венесуэле Гранадо нашел работу в лепрозории небольшого городка приблизительно в двадцати милях от Кабо-Бланко, а представитель владельца лошадей, имевшего дела с дядей Эрнесто, легко согласился подождать день-другой, пока Эрнесто получит американскую визу (полет в Аргентину проходил через Майами).
Во время прощальной выпивки с друзьями, которыми они успели обзавестись за несколько дней пребывания в стране, Эрнесто не мог удержаться от спора с журналистом из агентства ЮПИ и, в его лице, с венесуэльским буржуазным образом мыслей. Его заключительное высказывание было достаточно резким: «Я скорее предпочел бы быть неграмотным индейцем, чем американским миллионером».
Эрнесто прилетел из Каракаса в Майами на грузовом самолете, перевозившем скаковых лошадей. Предполагалось, что в Майами они пробудут всего один день, но один из моторов самолета забарахлил. Пассажиру пришлось дожидаться окончания ремонта с единственным долларом в кармане. Он смог найти жилье, убедив хозяев, что вышлет деньги сразу же по возвращении в Аргентину. Он часто посещал библиотеку, жил на однообразной диете, состоявшей только из кофе с молоком, проходил ежедневно по десять миль от своего жилища в центре Майами до океанского побережья и имел неприятности с полицией из-за обшения с неким пуэрториканцем, который дурно отзывался об американском президенте Гарри Трумэне. Тита Инфанте позднее вспоминала, как Эрнесто говорил ей, что «те двадцать дней, которые он провел в Майами, можно считать самыми тяжелыми и неприятными в его жизни, причем не только из-за экономических трудностей, которые ему пришлось перенести».
Когда самолет наконец отремонтировали и Эрнесто вылетел домой, семья, встречавшая его в аэропорту Буэнос-Айреса, видела, как он сошел на землю среди привезенных лошадей. Блудный сын снова был дома. Он похудел и несомненно выглядел повзрослевшим, но лицо его все еще оставалось лицом юноши, почти мальчика. Так ли это было? Закончив переписывать набело свой дневник, Эрнесто отозвался о нем следующим образом: «Человек, написавший эти строки, скончался, вступив вновь на аргентинскую землю... Все эти скитания по нашей «Большой Америке» меня намного сильнее, чем я мог рассчитывать». Хосе Агиллар подтвердил это мнение и указал на одну черту Эрнесто, которая изменилась особенно сильно: «Мне бросилось в глаза, что после своей первой поездки он приобрел большой интерес к политике».
Насколько большой? К какой политике и к каким ее проявлениям?
Отредактированный дневник того восьмимесячного путешествия завершается страстным и бескомпромиссным кредо:
«Я буду на стороне народа, и я знаю это, потому что и вижу в написанном ночью, что я, эклектичный расчленитель доктрин, догматический психоаналитик, пойду на баррикады и в траншеи, крича, как одержимый, окрашу свое оружие кровью и, обезумев от гнева, перережу горло любому противнику, с которым столкнусь».
Тогда казалось, что это просто слова.{3}
4. Вход через выход.
