Александр Лебедь - За державу обидно
На втором курсе нас покинул Плетнев, получивший звание капитана и ушедший в войска. Сменил его капитан А. И. Ильин. Правда, пробыл он совсем недолго. Анатолий Иванович хорошо знал, к несчастью для нас, английский язык, и его забрали командовать 9-й ротой спецназа. Ильина сменил капитан В.М.Зайцев. О нем нужно сказать особо.
Зайцев был военным корреспондентом окружной газеты, подготовил план "эпохального" романа о ВДВ и с целью "проникновения в образы" попросил командующего дать ему возможность командовать ротой. В Фергане ему дали роту в 105-й дивизии. За 2 - 3 месяца он развалил все, что было можно. Кто уже там подсуетился - сказать теперь трудно, но его "выдвинули" на курсантскую роту, полагая, по-видимому, что здесь он принесет меньше вреда. Был он среднего роста, тридцати лет и абсолютно лысый, как шар. Человек с задатками крайне скверного администратора, он как нельзя лучше напоминал одного из героев известного произведения Салтыкова-Щедрина ("История города Глупова"), а именно Органчика, уяснившего общие, расхожие фразы и примитивные команды. Восемь месяцев он терзал нашу роту. Я был к тому времени заместителем командира взвода, старшим сержантом. Несмотря на свой опыт и дисциплинированность, заработал от Зайцева в общей сложности 23 суток ареста, хотя не отсидел ни одного дня. Зная, что можно наказывать арестом курсантов, Зайцев налево и направо раздавал сутки арестов, но в конечном счете никто не сидел, так как у командира роты не хватало воли претворить объявленное взыскание в жизнь. А получить сутки можно было ни за что, ни про что! Как-то я зашел в канцелярию и стал докладывать по занятиям, а Зайцев без перехода вдруг говорит:
- А почему вы вчера стояли у КПП?
Оторопев, отвечаю:
- Мать приезжала.
- А кто вас туда отпускал?
- Никто! Я ведь за КПП не выходил!
- Так вы пререкаетесь?
- Ну, если вы считаете мой ответ пререканием, то пусть будет так!
- Отлично. Тогда пять суток ареста.
И такие бессмысленные, нудные и никчемные беседы длились постоянно, и казалось, не будет этому ни конца, ни края. В конечном итоге книги Зайцев никакой не написал и с роты его сняли. Куда он делся - одному Богу известно. Обычно запоминаются яркие, сильные личности, но это была выдающаяся серость, необыкновенная и бездарная посредственность. И я благодарен судьбе, предоставившей мне возможность на собственной шкуре испытать: каким не должен быть офицер. Особенно разителен был этот контраст после такого командира, каким был Плетнев. В принципе, отрицательный результат эксперимента - это тоже результат.
Иногда нам приходилось экспериментировать и с преподавателями. Английский язык в нашем взводе преподавал капитан Г.И.Федоров - низкорослый кривоногий человек со скверным характером. Во время занятий он не произносил ни одного слова по-русски. У него легко в течение 45 минут можно было получить 5 - 7 двоек, а это было чревато оставлением без увольнения, лишением отпуска да еще и промыванием мозгов на комсомольском и партийном собраниях.
С этой карой господней необходимо было как-то бороться. Стали искать слабости и обнаружили целых три: бокс, шахматы и значки с названием городов.
В боксе у меня успехи были неплохие. На втором курсе помню один бой. Выступал я в тяжелом весе и где-то около 21 часа выбил во втором раунде соперника за канат и под рев публики вышел в полуфинал соревнования на первенство училища. В первом ряду зрителей сидел Геннадий Иванович Федоров и страстно болел.
На другой день была суббота и первым часом - английский. В присущей ему манере Федоров вбежал вприпрыжку в класс, заслушал доклад дежурного и лаконично объявил: "Квиз", что в переводе на русский означало диктант. К нему я был, естественно, не готов. Я об этом честно сказал Геннадию Ивановичу. Он из уважения ко мне ответил по-русски: "Пиши!"
- Я не буду писать, я не готов!
- Пиши!
- Есть! - ответил я.
Взял лист бумаги и подписал: "Старший сержант Лебедь" и сдал чистый листок.
Когда я получил его обратно, то обнаружил на нем следующие расчеты: "За сегодняшний диктант - кол. За вчерашний бой - отлично. Единица плюс пять равняется шесть. Делим на два - получаем три. Вводим коэффициент два. Три плюс два равняется пять. Браво!"
С шахматами у меня тоже получалось неплохо. Геннадий Иванович заходил в класс, а на подоконнике, как бы случайно, лежали шахматы. Вид шахматной доски Федоров выдерживал не более пяти минут. Он ставил взводу задачу: от сих до сих читать, от сих до сих переводить и отдавал мне команду по-английски: "Расставляй!" Играл я сильнее его и при серьезном подходе мог легко обыграть, но тактика была иной. Первую партию я выигрывал. Вторую проигрывал. Естественно, нужно было играть контрольную. Обычно на этом месте урок кончался. Взвод задышал.
Научились курсанты использовать и третью страсть Геннадия Ивановича значки. Все ярко выраженные остолопы, потеряв всякую надежду соответствовать предъявляемым Федоровым требованиям в познании английского языка, всю свою энергию, пыл и жар души направляли на поиски значков. Естественно, при официальной сдаче экзамена получали двойку и дальше шли на индивидуальную пересдачу, заложив в карман носимый запас если не знаний, то предметов, способствовавших их положительной оценке. Здесь тоже была своя тактика. Представившись, обладатель кармана ненавязчиво звякал значками. Услышав знакомый звук, Геннадий Иванович настораживался: "Что это у тебя?"
- Да вот, значки!
- Ну-ка, покажи! Так, так, так, - говорил он, - это ерунда, это - тоже, ага, вот - Псков! Это уже другое дело! Тебе тройки хватит?
Большинство удовлетворялось вожделенным трояком, но отдельные, наиболее нахальные, обладатели карманных коллекций начинали канючить:
- Товарищ капитан, я по всем предметам, кроме английского, отличник. Командир роты сказал, что если трояк получу - в отпуск не отпустит.
И из второго кармана курсант при этом доставал увесистую жменю значков. Глаза у Геннадия Ивановича разбегались, и он, махнув рукой, говорил: "Ну, хорошо. Иди, пусть будет четыре. И скажи командиру роты, чтобы тебя отпустил".
Зимой на втором курсе я женился. Собирался летом, но из-за материальных затруднений пришлось отложить на полгода. Моей женитьбе предшествовал один забавный эпизод. По существовавшим законам нужно было за месяц до росписи подать заявление. Командир роты Н.В.Плетнев отпустил меня для этой цели на три дня. Выехал в субботу вечером и в воскресенье был дома. Думал: в понедельник подадим заявление, а вторник останется на обратную дорогу. Но в понедельник во Дворце бракосочетания был выходной. Я оказался в тяжелом положении, но помог найти выход. Аэрофлот. Мне взяли билет на рейс Ростов Москва, Из Москвы до Рязани на поезде ехать было три часа - я успевал вернуться в училище к сроку. Во вторник утром заявление, наконец-то, мы подали. Я не самый впечатлительный человек, но волновался очень здорово, целую ночь не мог заснуть. Во вторник Инна проводила меня в ростовский аэропорт. Когда я сел в самолет и почувствовал расслабление, одолела меня странная сонливость. Я проспал все два часа полета, но не только не пришел в себя, но меня еще больше разморило. В Москве, в которую я попал впервые, я шел буквально "на автопилоте". Не помню даже, как в автобусе добрался до города. Я знал, что мне надо попасть в метро, в кармане лежала схема моего маршрута. Начало вечереть. Вышел из автобуса и вижу: через дорогу светится буква "М", значит, иду правильно - впереди метро. По провинциальной своей простоте пошел к нему напрямую, как в каком-то полусне слышал скрежет тормозов, свистки. Передо мною вырос младший лейтенант милиции и не очень навязчиво стал обнюхивать на предмет наличия алкоголя. Убедившись, что я не пьян, сделал вежливое внушение, что переходить улицу в неположенном месте чревато тяжелыми последствиями, и указал на подземный переход. Однако ни визг тормозов, ни свистки, ни милицейская проповедь из состояния "автопилота" меня не вывели. В метро я попал в общий поток, и, когда неожиданно на эскалаторе скользнула нога, я потерял равновесие и, пытаясь устоять, кого-то существенно "заехал" чемоданом.
