Иван Кожедуб - Верность Отчизне. Ищущий боя
Сами делали и лыжи: разбирали старую бочку и из досок мастерили лыжины. Устраивали снежные горы и прыгали с них, словно с трамплина. Случалось, так врежешься в сугроб, что еле выберешься.
У некоторых ребят были настоящие коньки. Я с завистью смотрел, как быстро и ловко скользят приятели по льду. А другие лихо катались на неуклюжих самоделках. Я тоже смастерил себе коньки: деревянную колодку подбил проволокой и крепко привязал к ноге, обутой в лапоть. Встав на лед, другой ногой оттолкнулся и покатился по широкому замерзшему озеру. Правда, кататься можно было только на одной ноге, но я наловчился и летел стрелой на неуклюжей колодке. Скоро я научился поискусней мастерить «дротяные» коньки и даже другим ребятам делал – выменивал на карандаши и фантики. Одна была беда – очень быстро изнашивалась обувка, и, к большому моему огорчению, отец запретил мне кататься.
Спустя несколько лет я заработал себе на настоящие коньки-снегурочки и часто вспоминал лихое катание на колодке с проволокой.
В ШКОЛЕ
Однажды осенью 1927 года я стоял на улице и с завистью смотрел на соседских ребят – они спешили в школу. Мне взгрустнулось: так бы и побежал с ними, но ждать еще целый год. Мне только семь, принимали тогда в школу с восьми лет.
Из соседнего двора появился Василь – мой приятель. Он старше меня на два года и ходит уже во второй класс.
– Пойдем, Ваня, в школу. Я тебя запишу, – говорит он с важностью.
– В школу запишешь? – удивился я.
– Ну да, ведь ты уже читать и писать умеешь. А Нина Васильевна добрая, ребят любит. Она тебя в свою группу примет. Пошли!
И я побежал вслед за Василем, не задавая вопросов. Даже забыл у родителей позволения попросить. Бегу, а сам трушу – вдруг учительница откажет. У школы – обширного деревянного здания – останавливаюсь.
Над дверями картина величиной с человеческий рост. Ее написал маслом художник-самоучка Малышок. Сколько раз, проходя мимо, я останавливался, разглядывал ее. Вижу ее как сейчас: по волнам плывет раскрытая книга, на ней стоят рабочий и работница и в поднятых руках держат серп и молот. Впрочем, в ту минуту я не смотрел на картину. Я оробел и не мог тронуться с места.
Василь обернулся.
– Да ты не бойся. Не обидит тебя учительница. Примет.
Он взял меня за руку и повел в школу. В коридоре нас обступили ребята.
– Что, Василь, новичка привел?
– Привел. Смотри, Ваня, есть такие же маленькие, как ты. Пойдем.
Я робко заглянул в класс. Потом вошел. Как здесь просторно! Глаза разбежались: какие блестящие парты, а доска какая – вот бы на ней порисовать!
Вошла учительница. У нее молодое доброе лицо, гладко зачесанные волосы, между бровями чуть видна прямая морщинка.
Все поднялись, поздоровались с учительницей. Она, ласково улыбаясь, посмотрела на ребят, велела всем сесть. И вдруг спросила, глядя на меня:
– А что это за маленький хлопчик у нас появился?
Сердце у меня замерло: маленький – значит, не примет.
– Да, Нина Васильевна, это мой сосед, Ваня, – торопливо стал объяснять Василь. – Он читать умеет, вот я его и привел. Надо Ваню в школу записать.
Учительница тихонько засмеялась, внимательно и дружелюбно глядя на меня.
– Ну, подойди к доске. Напиши буквы, какие знаешь.
– Да я все знаю.
И, встав на цыпочки, я старательно начал выводить мелом на доске печатные буквы.
Учительница дала мне букварь. Сначала я запинался, а потом бойко прочел какой-то коротенький рассказ.
Нина Васильевна спросила, сколько мне лет и как моя фамилия.
– Садись-ка, Ваня, рядом с Ивасем. Я беру тебя в первую группу, хоть ты еще и мал.
Не помня себя от радости бежал я домой после уроков. Вот только что еще скажут родители!
Выслушав мой сбивчивый рассказ, отец согласился:
– Что ж, учись. А за своеволие наказать тебя следует.
Но вступилась мать:
– Ты же сам говорил – учиться ему надо!От дома до школы было далеко, и я вскакивал спозаранку – все боялся опоздать. И почти всегда приходил первым. В классе сидел смирно, слушал внимательно, слова мимо ушей не пропускал: заметил, что так легче и быстрее домашнее задание сделаешь.
Учительница у нас была добрая, заботливая и очень взыскательная. Она требовала, чтобы наши тетради и книги всегда были в порядке, приучала к аккуратности, строго следила за тем, чтобы мы опрятно одевались, правильно сидели, были вежливы и прилежны.
Наступила зима, начались вьюги, улицы завалило снегом. Однажды утром я проснулся очень рано. В трубе завывал ветер, было совсем темно.
Мать уже встала и топила печь. Она не хотела пускать меня в школу: стоял сильный мороз. Но я со слезами упросил ее отпустить меня.
Бегу что есть силы по улице. От холода дух захватывает. Ребят нигде не видно. Прибегаю. На дорожке, запорошенной снегом, ни одного следа. В окнах темно, но из трубы вьется дымок. Поднялся на крыльцо – дверь заперта. Ну, думаю, опоздал! От досады заплакал.
И тут дверь отворилась и вышла Нина Васильевна. Одной рукой платок на голове придерживает, а другой обняла меня:
– Зачем ты в такой мороз пришел? Ведь мы сегодня не учимся.
А я всхлипываю и молчу. Учительница вытерла мне слезы и повела к себе. Сняла с меня куртку, шапку и вдруг испуганно воскликнула:
– Да у тебя ухо отморожено!
Она принесла снега в миске и начала осторожно растирать мне ухо, пока кожу не защипало и ухо не стало гореть. Потом усадила к столу и угостила горячим чаем и конфетами.
Я совсем успокоился: пью чай и вокруг поглядываю. В комнате у Нины Васильевны я впервые. «Как тут хорошо да светло!» – думаю я и с удивлением поглядываю на книжную полку – столько книг я никогда еще не видел.
После чая Нина Васильевна усадила меня поудобнее возле печки и дала большую книгу – сказки с картинками. Сейчас я уже не помню ни картинок, ни названия книги. Помню только, что мне было очень хорошо у нашей учительницы.
С того дня и началась моя дружба с Ниной Васильевной. Часто потом, уже учеником старших классов, я бывал у нее и, сидя здесь, у печки, прочел немало полезных и интересных книг.
ПЫТАЮСЬ ЗАРАБОТАТЬ
Все три мои брата еще мальчишками батрачили на богатеев и в нашем, и в соседних селах – виделись мы редко.
К зиме братья привозили домой заработанное: хлеб, овощи, немного денег. Это пополняло наши скудные запасы. В тяжелом, унизительном труде на кулаков провели они детство. Особенно трудно приходилось Грише – тихому, безответному: жестоко обращались с ним куркули, обманывали и обсчитывали.
Учились братья урывками. Очень тянулся к учению Сашко: он много читал, прилежно занимался, стараясь наверстать упущенное.
Братьев я очень любил. Несмотря на разницу в летах, у меня с ними было много общего. Я с нетерпением ждал их. Придут они, и сразу в хате становится шумно и тесно. Они рассказывают о своем нелегком житье в людях, о прижимистых и жадных куркулях. Мать, вздыхая, утирает глаза кончиком головного платка, отец насупится, а сестра Мотя отложит вышивание и, пригорюнившись, слушает братьев. А я думаю: «Нет, на куркуля батрачить ни за что не стану».
