Михаил Лобанов - Мы - военные инженеры
Товарищеская спайка помогала нам не только в бытовых вопросах, но и в учебе. Самостоятельной подготовки в вечерние часы официально не существовало, но, как правило, в классах в это время собиралось много курсантов. Сюда приходили не только те, кто чувствовал слабинку по тому или иному предмету, но и многие из тех, кто успевал хорошо. Так на практике осуществлялся принцип: трудно одному - легко коллективу.
Командование курсов делало все возможное, чтобы росли и крепли наши общеобразовательные и специальные знания, повышалась общая культура. Курсанты, к примеру, регулярно посещали театры. Для них выделялись бесплатные билеты. Мы были непременными участниками соревнований с другими военно-учебными заведениями, расположенными в Казани. На этих состязаниях нужно было показать большую физическую выносливость, хорошую общевойсковую подготовку, эрудицию, интеллект.
Соревнования, как правило, начинались с военизированного похода на 25-30 километров при полной выкладке. Во время похода предстояло преодолевать всевозможные препятствия, а на заключительном этапе велась стрельба по мишеням; тут, признаюсь, нам трудно было тягаться с курсантами-общевойсковиками, у которых стрелковая подготовка являлась одним из основных предметов. Поэтому зачетные очки мы старались набирать за счет скорости движения и не щадили ног. Воодушевленные нашим спортивным руководителем Василием Александровичем Бекасовым, которого курсанты очень любили и уважали, мы добивались, как правило, неплохих результатов.
Весьма интересными и полезными были состязания эрудитов, входившие в программу общих соревнований. Они проходили в Казанском Красноармейском дворце и заключались в следующем. От каждого военно-учебного заведения выделялся докладчик. Тема выступления заранее не сообщалась. Жюри называло ее только перед выходом докладчика на трибуну. Очередность выступающих определялась жребием. Естественно, для того чтобы отличиться в таком импровизированном докладе, нужны были обширные знания, умение логично излагать свои мысли, отвечать на вопросы.
От Военно-инженерных курсов обычно выступал Петр Сухаревич, обладавший природным умом, завидным красноречием, глубокими разносторонними знаниями. Он пришел учиться, уже имея значительный опыт партийной работы в армии. Мы знали, что Петр был политруком пулеметной команды, принимавшей участие в разгроме банды Миронова, затем комиссаром бригады и помощником комиссара стрелковой дивизии. Его выступления на состязаниях поражали своей глубокой убежденностью, и, разумеется, политической зрелостью. В течение тех 25 - 30 минут, которые длился доклад, в зале стояла мертвая тишина. А затем, когда Сухаревич с достоинством, неторопливо спускался с трибуны, раздавался гром аплодисментов. Так слушатели приветствовали очевидного победителя состязаний. И нужно заметить, мнение жюри всегда совпадало с мнением аудитории.
Мы глубоко уважали Петра Сухаревича. Он был для нас старшим товарищем, добрым советчиком, образцом человека и коммуниста. Таким он остался и в последующие годы. Уже после окончания Великой Отечественной войны я узнал о его дальнейшей судьбе. Будучи начальником инженерной службы армии, он попал в окружение, а затем в плен. Фашисты поняли, что перед ними крупный специалист, и предложили Петру работать на них. Он с негодованием отверг это предложение и вскоре был заключен в концентрационный лагерь. Там Сухаревич вошел в состав подпольной партийной организации, В июле 1944 года гестаповцы раскрыли группу. Некоторые из ее руководителей были тут же казнены, остальных перевели в другой лагерь, откуда, как это было известно, люди не возвращались. Не вернулся домой и Петр Сухаревич.
Вспоминая годы учебы на Военно-инженерных курсах, я не могу не упомянуть об организации нашего досуга. Время, свободное от занятий, мы проводили весело и разнообразно. Эти часы в немалой степени способствовали формированию качеств, которые были нужны будущим командирам Красной Армии. Взять, к примеру, те же концерты художественной самодеятельности. Они носили не просто развлекательный характер. Готовя какую-либо программу, мы учились правильно оценивать то или иное стихотворение, песню, отрывок из пьесы. Ведь далеко не все, что выходило из-под пера наших современников, должно было звучать со сцены. В тот период создавались и весьма сомнительные "произведения", в которых делались попытки воспеть чуждые пароду идеалы. Суметь рассмотреть их за внешней красивостью, благозвучием, понять истинное содержание было не так-то просто. Не случайно нашими постоянными советчиками при составлении программы концерта были комиссар Гаук, поэт Безыменский и другие опытные, политически закаленные товарищи.
Я уже рассказывал о начальнике курсов Малашинском. Всегда подтянутый, аккуратно одетый, требовательный и строгий, он был для нас олицетворением военного-профессионала, настоящего командира. И вдруг на концертах наш начальник выходил на сцепу и приятным, мягким басом пел лирические песни, старинные романсы. Особенно любили мы слушать в его исполнении романс "Горные вершины", который он исполнял очень проникновенно, задушевно. В эти минуты Тит Теофилович становился особенно простым и близким. И мы еще больше уважали его, на его примере учились строить свои отношения с подчиненными.
Большое воспитательное значение имел и тот факт, что все средства, вырученные курсантами за концерты, спектакли, выступления духового оркестра, шли на оказание помощи голодающему населению Поволжья, в пользу раненых и больных красноармейцев. Выступали мы не только у себя, но и в рабочих клубах, перед студентами. Так что суммы собирались немалые. Таким образом мы хоть в какой-то мере отдавали свой долг молодой Советской Республике.
Время бежало необыкновенно быстро. Не успели оглянуться, и уже вьюжный февраль бушует во дворе. Помню, в 1921 году выдался он суровым, капризным. Лютые морозы то и дело сменялись непродолжительными оттепелями, обильными снегопадами. Порой за несколько часов наметало такие сугробы, что мы вынуждены были браться за лопаты, чтобы расчистить строевой плац, пробить узкие, как траншеи, тропинки к служебным помещениям, складам, воротам.
В ту памятную февральскую ночь я стоял часовым у Красного знамени и денежного ящика. Пост этот считался самым ответственным и размещался в главном здании курсов на лестничной площадке между первым и вторым этажами. За окнами завывал ветер. А здесь, за толстыми стенами, было тепло. Я чувствовал, как сами собой слипаются глаза. Но спать было нельзя. Чтобы разогнать дремоту, чуть сгибаю в колене и вновь выпрямляю сначала правую, потом левую ногу...
