Борис Фридман - Мои военные дороги
Отплыв достаточно далеко, осмотрелся. Вокруг плавали всякие обломки, выброшенные взрывом. Запомнилась морская фуражка с высокой тульей, покачивавшаяся на воде. Довольно много людей. Второе судно каравана продолжало путь, не останавливаясь, и было уже далеко.
Я невольно стал наблюдать за нашим пароходом. Он еще медленно двигался. Но вот начала погружаться в воду его носовая часть и приподниматься кормовая, вот носовая часть уже под водой, возвышается только корма, наклон увеличивается, судно принимает почти вертикальное положение и стремительно погружается в воду. Несмотря на всю драматичность моего положения, я не мог отвести глаз от этой картины - она завораживала и навсегда осталась у меня в памяти.
Я увидел невдалеке деревянную бочку с веревочными поручнями, за которые держались люди. Подплыл к ним и тоже схватился за поручень. Это уже давало какую-то надежду на спасение. Через некоторое время заметил в стороне большой плот, на котором были люди. Я дотронулся до одного из тех, кто держался за поручни бочки и показал ему на плот. Это был итальянский матрос. Он сначала не понял меня и дрожащей рукой (он весь дрожал - то ли от холода, то ли от пережитого), вынул из кармана штанов большой мокрый сухарь и протянул мне. В тот момент я не оценил этого жеста, но позднее вспоминал о нем с теплым чувством. Итальянец все же сообразил, в чем дело, и все мы (нас было четверо), продолжая держаться за поручни, подгребли к плоту и перебрались на него.
Прошло часа два или три, вдали показалось небольшое судно. Оно приблизилось и стало подбирать плавающих людей. Подошло и к нашему плоту. Это было итальянское судно. Нам сбросили канат, и люди стали один за другим взбираться на борт, на высоту, примерно, двухэтажного дома. И тут впервые слабость сковала меня, я потерял уверенность в себе и не решался подойти к канату. Только когда остался на плоту один - все были уже наверху, заставил себя взяться за канат, стал подтягиваться, но потерял сознание и упал на плот.
Очнувшись, обнаружил, что лежу на полу, очевидно в матросском кубрике, на носилках, под головой подушка. На мне сухая одежда - брюки, рубаха, обе руки до локтя и голова забинтованы (как потом выяснилось, я успел получить довольно сильные ожоги, пока решал, как мне покинуть горящее судно). Понемногу стал вспоминать, что со мной произошло, и понял, что мог попасть на судно только потому, что после того, как потерял сознание, кто-то из матросов спустился на плот, обвязал меня канатом, и меня подняли. Мало того, переодели в сухую одежду и оказали медицинскую помощь, хотя на моем кителе стояли буквы SU.
Судно шло полным ходом, его сильно качало. Шум двигателей сливался с храпом спящих людей. Я лежал с ощущением свершившегося чуда, чуда возвращения к жизни.
И вот раннее утро. Судно пришвартовалось, люди стали покидать кубрик. Меня на носилках выносят на берег. На набережной стояло несколько машин "Скорой помощи". В одну из них положили меня. Какое-то время в пути. Машина останавливается, меня вносят в дом. Небольшая светлая комната - стол, стулья, шкафы. Опускают на пол и уходят. В томительном ожидании я пролежал довольно долго. Неожиданно вошел немецкий офицер из штаба зенитного полка, плывший с нами на затонувшем судне. Он уже в полной военной форме. Узнает меня и радостно приветствует. Нас уравняло пережитое. Он кладет мне на грудь несколько мандаринов и уходит. Я снова остаюсь один. Но, наконец, входят люди, меня выносят из дома, несут к другому зданию. Лестница, второй этаж, комната, где стоят несколько кроватей. Меня переодевают в пижаму, дают пару домашних туфель, помогают лечь на кровать. Тюфяк, чистое постельное белье, подушка, одеяло.... Было 16 или 17 октября 1942 года.
Вскоре привезли и поместили в ту же комнату двух моих товарищей Ивана, о котором я уже писал, и Андрея. Оба были вместе со мной в Цейце при штабе полка. У Ивана легкие ушибы, у Андрея сильная травма правой ноги. Он не мог ходить, его внесли.
* * *
Мы находились в немецком госпитале на острове Сицилия в небольшом городке Трапани на западном побережье острова. Нас приняли на излечение, и мы были во всех отношениях приравнены к находившимся в госпитале раненым немцам. Персонал относился к нам с необходимым вниманием, мы получали такое же питание, что и немцы. Только поместили нас отдельно от них.
На каждом этаже дежурили санитар и сестра милосердия. На нашем, втором этаже, санитаром был Карл - толстый приземистый немец, добродушный и приветливый, он часто заходил в нашу комнату посидеть, отдохнуть. Лечащим врачом был доктор Мюллер (из Мюнхена), у которого всегда находилось доброе слово для каждого из нас. При первом же обходе доктор сказал, что мои ожоги не опасны и недели через две я буду здоров. Но первые несколько дней я чувствовал себя скверно. Сильные отеки рук и лица, глаза заплыли, приходилось их раздвигать руками, чтобы что-то увидеть. Температура была высокой, жжение мешало спать. У Андрея обнаружился нехороший перелом, и ему ампутировали правую ногу до колена. Легче всех отделался Иван, через неделю он был уже вполне здоров.
На оба этажа была одна уборщица - итальянка Клаудиа, женщина лет пятидесяти. Ее закуток находился на нашем этаже. Очень скоро мы стали друзьями.
Наступил 1943 год. 31-го декабря мы получили бутылку хорошего красного вина и распили ее. Я к этому времени практически выздоровел.
Пока мы были на положении лежачих больных, пищу нам приносили в комнату. С начала января мы с Иваном уже сами ходили на кухню за едой. На кухне велся учет выдаваемой пищи (госпиталь был большой). Учетчицей работала немка - миловидная блондинка лет сорока пяти. Она очень дружелюбно нас встречала, всегда находила для нас приятные слова. Но месяца через два, придя за едой, мы не увидели ее за обычным столиком, учет вел один из поваров. Так продолжалось и все последующие дни. Через некоторое время Карл рассказал нам, что эта женщина была арестована в тот момент, когда зарисовывала расположение береговых укреплений, она была агентом англо-американской разведки. Мы вспоминали о ней с уважением и грустью.
Время шло. Я понимал, что для нас с Иваном пребывание в госпитале подходит к концу - мы здоровы. Что ожидает нас? Очевидно, отправка в Германию, в лагерь для военнопленных. Неожиданная развязка наступила в середине января. Во время очередного обхода доктор Мюллер объявил мне, что нас с Иваном решено оставить при госпитале. Мы будем помогать палатным санитарам ухаживать за ранеными. Это было подарком судьбы.
Такое решение могло быть принято только начальником госпиталя. Но он нас в глаза не видел и сделал это, очевидно, по ходатайству доктора Мюллера, человека просвещенного и гуманного, прекрасно понимавшего, что ожидает нас в Германии, в лагере для военнопленных, и не желавшего нам зла.
