Лаура Ферми - Атомы у нас дома
Синьора Ферми в своем горе давала волю слезам и, может быть, находила в них какое-то облегчение. Но Энрико горевал про себя, и ему, возможно, было еще тяжелее. Джулио был его неизменным товарищем и единственным другом. Они ни в ком не нуждались, им было достаточно друг друга, ибо они дополняли один другого и составляли как бы единое целое, словно два атома, из которых образуется одна молекула. Казалось, у них не оставалось свободной валентности, чтобы присоединиться к другим. Теперь Энрико остался в одиночестве. Он не обнаруживал своих чувств и переживал свое горе втайне. Спустя неделю после смерти брата он отправился один к больнице, где произошло это страшное событие, и прошел мимо нее. Он хотел доказать самому себе, что способен совладать с теми чувствами, которые охватят его, когда он увидит эту больницу.
Только одно оставалось у Энрико — ученье; только этим он и мог заполнить тоскливые часы одиночества. И он учился, учился с неослабевающей жаждой знания. Это не мешало ему играть с товарищами; ему было тринадцать лет, и он любил бегать и возиться. Он играл со своими сверстниками в мяч, в «войну с французами», которая так же распространена в Италии, как в Соединенных Штатах игра в «воров и сыщиков». Но он играл без особого азарта, просто ради игры, потому что эти мальчики не были его друзьями, это были только знакомые по школе.
Дома он погружался в учебники — не потому, что это требовалось в школе, а для собственного удовольствия. Ему не надо было прилагать особых стараний, чтобы быть первым в классе.
Сначала он усердно занимался математикой, потом увлекся физикой.
Самое трудное во всем этом было достать книгу! Карманные деньги у него водились редко, библиотеки у отца не было, хотя он в свое время усердно занимался самообразованием. Энрико повадился часто ходить на Кампо дей Фьори, знаменитый рынок, торговавший раз в неделю, по средам. Сюда стекались коллекционеры, разыскивавшие старые книги, гравюры, всевозможные художественные изделия, всяческую старину. Люди, владеющие мудрым искусством торговаться, могли приобрести за бесценок на Кампо дей Фьори все, что угодно, будь то свежая рыба, цветы, подержанная одежда или редкие произведения искусства. Кампо дей Фьори — это то же самое, что знаменитая Максвелл-стрит в Чикаго, с той только разницей, что он расположен на старинных улицах, ведущих к памятнику сожженного здесь на костре философа Джордано Бруно, а фоном ему служит великолепное палаццо Фарнезе, произведение Сангалло и Микеланджело.
Вскоре Ферми нашел себе товарища для этих походов: это был его сверстник Энрико Персико, который спустя десять лет стал профессором математики в университете, где я училась.
Персико был старше Энрико Ферми на год, он учился в одном классе с его братом Джулио и восхищался его острым умом. Он не пытался завязать с ним дружбу, потому что чувствовал, что Джулио «полон» своим братом. Как-то раз, встретившись случайно уже после смерти Джулио, Энрико Ферми и Энрико Персико обнаружили, что у них общее не только одинаковые имена. У обоих оказались одинаковые вкусы, одинаковая приверженность к науке, склонность к размышлениям. Но характеры у них были совершенно разные.
Говорят, что итальянский народ отличается необыкновенным разнообразием носов. Но если считать, что нос отражает характер, можно с полным основанием сказать, что ни у одного народа нет такого разнообразия характеров, как у итальянцев.
Нос у Ферми прямой, тонкий и острый; это значит, что он человек прямой, уверенный в себе, но не заносчивый; жаден к знанию, но не назойливо любопытен, что его трудно заставить отказаться от своего мнения, но он не склонен его никому навязывать.
Что же касается носа Персико, тут получалось нечто совсем иное: у него нос смело выдвинут вперед, потом линия резко изгибается и идет круто вниз. Сразу видно, что этот человек создан для успеха, но что в нем происходит сложная борьба многих противоречивых комплексов, что он скрытен и осторожен, что он из застенчивости прячет свои хорошие черты, так же как фиалка прячет свой аромат и свою окраску под зеленой листвой.
И вот потому, что они в чем-то сходились и вместе с тем были так непохожи один на другого, между мальчиками завязалась прочная дружба, которая длилась многие годы. Им обоим были нужны книги, чтобы изучать математику и физику. Каждую среду они терпеливо копались в старье на Кампо дей Фьори, и, когда им удавалось что-нибудь разыскать, они читали по очереди.
Возвращаясь с добычей домой, Ферми с гордостью показывал книгу сестре, но Мария интересовалась литературой, философией и религиозными вопросами, а отнюдь не точными науками. Тщетно пытался Энрико заразить сестру своим энтузиазмом. Однажды он притащил домой с Кампо дей Фьори двухтомный трактат по математической физике и заявил сестре, что он сейчас же за него примется. И в течение нескольких дней он то и дело отрывал сестру от ее занятий восторженными возгласами:
— Да ты даже представить себе не можешь, до чего это интересно! Я сейчас читаю о том, как распространяются всевозможные волны.
— …Удивительно! Это объясняет движение планет!
Его восторгам не было пределов, когда он добрался до главы о закономерности океанских приливов. Когда он прочел всю книгу, он пришел к сестре и сказал:
— А знаешь, ведь книга-то написана на латинском языке. А я даже не заметил!
Это была книга физика-иезуита, некоего отца Андреа Карафа, изданная в 1840 году. Оба Энрико были уверены, что это превосходная книга.
По мере того как их познания в физике расширялись и углублялись, друзья начали ставить и решать экспериментальные задачи. С самым элементарным оборудованием, какое им удавалось достать, они производили довольно точные измерения, как, например, измерение магнитного поля Земли. Они делали попытки исследовать некоторые явления природы; так, они долгое время бились над одной, как им казалось, совершенно загадочной тайной природы. Как и другие мальчики, они, конечно, играли с волчком; волчок стоит недорого, и дети любят эту игрушку. Но в отличие от других мальчиков им хотелось найти объяснение странному поведению волчка. То, что он вертится тем быстрее, чем сильнее дергают обвитый вокруг него шнурок, казалось интуитивно ясным. Но невозможно было догадаться, почему ось быстро вращающегося волчка стоит вертикально и даже выпрямляется, если вначале она была наклонена. И так же непонятно было, почему, когда движение замедлялось, ось становилась под некоторым углом к полу, так что верхняя ее точка списывала круг. И неясно было, на какой скорости возникает это явление.
