Александр Филюшкин - Василий III
Остальные участники заговора, согласно летописи, должны были устроить погромы на Вологде и Белоозере и отказаться подчиняться Дмитрию-внуку. Всех их постигла суровая судьба: 27 декабря шестеро лидеров мятежников были казнены через четвертование или отрубание головы, а рядовых детей боярских посадили в разные тюрьмы.
Этот странный неслучившийся бунт, известный под названием «заговор Владимира Гусева» 1497 года, долгое время вызывал споры историков. Неясно, за что боролись стороны, кто в самом деле скрывался за спинами мятежников. Так, считалось, что в основе заговора лежали корпоративные интересы разных групп феодалитета: князья и бояре поддержали Елену Стефановну и Дмитрия-внука, а на стороне Софьи и Василия оказались более худородные дети боярские и дьяки. Другие ученые выворачивали эту схему наизнанку и видели лидерами родовитой аристократии и боярства как раз Софью и Василия, а их противников — опиравшимися на рядовое дворянство. А. А. Зимин уточнил социальную базу заговорщиков: они искали опору в «удельном княжье и новгородском окружении архиепископа Геннадия», а Дмитрия поддерживала тверская группировка придворной знати[21].
Думается, что недостаток сведений вряд ли позволяет делать столь далекоидущие выводы о заговорщиках как выразителях интересов целой социальной корпорации. Да и противопоставлять княжеско-боярскую аристократию детям боярским тоже вряд ли стоит столь категорично: конечно, это были разные корпорации «служилых землевладельцев» (по определению С. Б. Веселовского), с разной корпоративной культурой и устремлениями. В вопросе о том, кто будет наследником Ивана III, речь скорее шла о личных и придворных связях и симпатиях, чем о том, что Василий III и Дмитрий-внук воплощали в себе некие разные социально-политические программы. Нет никаких оснований видеть в источниках борьбу социальных идеалов, а не личностный конфликт из-за престола государства Российского.
Мы можем уверенно сказать только одно: осенью 1497 года (по С. М. Каштанову, в августе) Иван III наложил на своего сына опалу по обвинению в связях с заговорщиками. Однако то ли доказательства были слишком шаткими, то ли сам заговор выеденного яйца не стоил, но столь крутой в других случаях Иван III вместо радикальных мер занялся каким-то невнятным выяснением отношений, в частности в октябре — ноябре 1497 года обличал Василия в причастности к заговору перед собором церковных иерархов и митрополитом. В декабре, как уже было сказано, казнили шестерых детей боярских и еще какое-то количество дворян оказалось под замком. По всей видимости, тогда же под домашний арест был посажен и княжич Василий. Он сохранил княжескую роль, по выражению С. М. Каштанова, «на какой-то очень узкой территории в одной из Замосковских волостей» (волость Шерна-городок)[22].
Хуже всего пришлось Софье Палеолог — в ходе разбирательств было установлено, что она общалась с ворожеями и колдуньями: «…к ней приходили бабы с зельем; проведя расследование против тех баб лихих, князь великий велел их казнить, потопить в Москве-реке ночью, а с нею с тех мест начал жить в бережении»[23].
Какое отношение к заговору имел сам восемнадцатилетний Василий — можно только догадываться. Но бросается в глаза невысокий социальный статус репрессированных (дьяк, дети боярские, «лихие бабы») и примитивизм плана (отъездом в Литву и грабежом на Белоозере великокняжеский венец не добудешь). Если эти сведения верны, то «заговор Владимира Гусева» не имел шансов на успех. Ни Софья, ни в дальнейшем повзрослевший Василий не были склонны к безнадежным предприятиям, а напротив, проявляли в придворных интригах осторожность и мудрость. Да и отъезд — это чисто русская модель мятежа, вряд ли понятная для «грекини» Софьи. Так что были ли мать и сын организаторами заговорщиков? Возможно, они знали о настроениях мятежников, возможно, им было приятно слушать разговоры о неподчинении ненавистному сыну Ивана Молодого… О большем трудно судить.
Зато Дмитрию-внуку и его сторонникам этот заговор оказался настолько на руку, что ученые даже высказывали предположение об инсценировке, клевете и «раздутом деле» с целью убрать с политической арены Василия. У нас нет доказательств провокации или ложного доноса, но если придерживаться принципа юристов Древнего Рима qui bono («кому выгодно?»), то очевидно, что заговор в таком составе и с такой концепцией был совершенно невыгоден Василию и Софье, зато очень полезен Дмитрию и Елене. Акции последних резко пошли в гору.
4 февраля 1498 года в Успенском соборе Московского Кремля Дмитрий-внук впервые в русской истории был в ходе торжественного церемониала, заимствованного у византийских императоров, коронован великокняжеским венцом. Ни Софьи Палеолог, ни опального Василия на коронации не было. Преисполненного чувством собственной значимости четырнадцатилетнего Дмитрия-внука осыпал золотыми и серебряными монетами его брат, Юрий Иванович…
Казалось бы, что все решено — Дмитрий-внук официально венчан на великое княжение, то есть провозглашен наследником престола. Однако Ивану III фатально не повезло ни с сыном, Иваном Молодым, ни с внуком Дмитрием. Видимо, принципиальной ошибкой было назначать наследника еще при собственной жизни — преемник начинал переживать, мучиться и не скрывать нетерпения занять место зажившегося родителя. А «доброжелатели» не упускали шанса внести свои коррективы в судьбу преемника, в случае с Иваном Молодым, возможно, даже фатальные.
От самого Дмитрия, который был еще подростком, вряд ли стоило ожидать осмысленного поведения, но у него было активное, политически подкованное окружение (некоторыми учеными именно с кругом Дмитрия и его матери Елены Волошанки связывается составление Судебника 1497 года)[24]. И это окружение начало действовать и сделало что-то не так. Что — мы не знаем, но уже в середине 1499 года, хотя Дмитрий формально продолжал считаться соправителем Ивана III, его власть была фактически дезавуирована.
Как и в предыдущем случае, это было связано с разоблачением заговора — на этот раз сторонников Дмитрия, князей Ивана Юрьевича Патрикеева и Семена Ивановича Ряполовского. 5 февраля 1499 года Ряполовскому отрубили голову, а Патрикеева «простили», отменили смертную казнь и «позволили» постричься в монахи в Троице-Сергиевом монастыре. Согласно Вологодско-Пермской летописи, пострижение состоялось в Москве, причем во время обряда несчастный князь был в кандалах…
О причинах опалы мы не имеем точных сведений. Мнения ученых разделились. Одни (Я. С. Лурье, Л. В. Черепнин, А. Л. Хорошкевич)[25] видят ее в неудачной дипломатической деятельности, ссылаясь на фразу из грамоты Ивана III русским послам от мая 1503 года: «…вы бы во всем себя берегли, а не так бы есте чинили, как князь Семен Ряполовский высокоумничал с князем Василием (Патрикеевым. — А. Ф.)». Ученые объявляли опальных князей чуть ли не изменниками — «сторонниками русско-литовского сближения», «убежденными сторонниками примирения и сближения с Литвой» и т. д.
