Роберт Фалкон Скотт - Дневники полярного капитана
Если заглянуть в отверстие, оставленное в переборке, видишь ряд голов с грустными, терпеливыми глазами, наклоняющихся вперед со стороны правого борта, тогда как противоположный ряд откидывается назад; затем наклоняется левый ряд голов, а правый откидывается. Должно быть пыткой для бедных животных выносить это день за днем по целым неделям; в самом деле, хотя они продолжают исправно есть, но от постоянного напряжения теряют вес и вообще хиреют. Все же об их ощущениях нельзя судить по нашей мерке. Есть лошади, которые никогда не ложатся, и все лошади могут спать стоя; у них в каждой ноге есть связка, которая поддерживает их вес, не напрягая чрезмерно их силы.
Даже наши бедные животные ухитряются отдыхать и спать, невзирая на ужасную качку. Им полагается 4–5 тонн корма, и наш бдительный Антон убирает с бака остаток. Он сильно страдает от морской болезни, но прошлой ночью курил. Затянулся, а затем вынужден был прерваться из-за приступа рвоты, но все-таки вернулся к своей сигаре и, поглаживая живот, заметил Оутсу: «Нехорошо». Каков молодец!
Помещающиеся у переднего люка четыре лошади защищены брезентами, и им вообще, пожалуй, лучше, чем их товарищам. Как раз за холодильником, по обе стороны главного люка, в двух громадных ящиках стоят моторные сани; ящики эти поставлены на несколько дюймов выше палубы и занимают ужасно много места. Третьи сани стоят поперек судна перед самой кормой. Все эти ящики покрыты грубым брезентом и прикреплены толстыми цепями и веревками, так что неподвижность их вполне обеспечена.
Керосин для этих саней хранится в жестянках и баках, поставленных в крепкие ящики, установленные в ряд, поперек палубы перед самым ютом[2] и рядом с моторными санями. Вокруг этих ящиков, от камбуза до руля, палуба завалена мешками с углем, составляющими палубный запас – быстро, впрочем, убывающий.
На этих мешках, на санях, и в пространствах между ними, и на холодильнике размещаются собаки – всего тридцать три. Их поневоле приходится держать на цепи; они пользуются прикрытием, насколько возможно, на палубе, но положение их незавидное. Волны беспрестанно разбиваются о борт и рассыпаются тяжелым дождем брызг. Собаки сидят, повернувшись хвостами к этим душам, и вода бежит с них струями. Жаль смотреть, как они ежатся от холода, и вся их поза выражает страдание; иной раз та или другая бедняжка жалобно взвизгнет. Вся группа их представляет печальную, унылую картину; поистине, тяжелая жизнь.
Мы кое-как ухитряемся все усесться за столом в кают-компании, хотя нас всего 24 офицера. Два или три обыкновенно бывают на вахте, а все же тесно. Стол у нас очень простой; замечательно, как наши два буфетчика, Хупер и Нилд, умудряются за всем поспевать: посуду вымоют, каюты вычистят, всегда и везде готовы услужить и при этом неизменно веселы и приветливы.
При таком большом составе команды, дающем по девять матросов на каждую вахту, управлять судном легко. У Мирза и Оутса[3] свои помощники для ухода за собаками и лошадьми; но в такую ночь, как прошедшая, целая компания волонтеров не спит и проявляет трогательное усердие. Одни готовы помочь с уходом за лошадьми и собаками в случае каких-либо осложнений; другие вызываются ставить или уменьшать паруса или наполнять ящики углем из палубного запаса.
Всех больше от морской болезни страдает, кажется, Пристли [Priestly, геолог]. Другие, которым немногим лучше, имеют уже некоторый опыт; им не впервые. Понтинг [фотограф] видеть не может пищи, но работы не прерывает. Мне рассказывали, что на пути в Порт-Чалмерс он ставил несколько групп перед кинематографическим аппаратом, хотя неоднократно должен был отходить к борту. Вчера он проявлял пластинки, держа ванночку для них в одной руке и таз в другой!
Пятница, 2 декабря.
Бедственный день. С четырех часов вечера ветер стал быстро свежеть. Он дул все сильнее, и море сразу забушевало. Скоро судно глубоко заныряло, забирая много воды через подветренный борт. Оутс и Аткинсон [младший врач], с помощью нескольких добровольцев, работали при лошадях, удерживая их на ногах. Ящики с керосином, фуражом и пр. стали срываться с верхней палубы. Всего больше бед наделали свободно лежавшие мешки с углем; волны буквально срывали их и швыряли на прикрепленные ящики; они действовали как тараны, и ничто не могло вынести их напора, как бы тщательно все ни было привязано и прикреплено.
Ветер всю ночь усиливался, и море все свирепело; судно безумно ныряло. Мы убавили парусов и остались при одних грот-марселе и стакселе; наконец, остановили машины и легли в дрейф, но это мало помогло. Спереди, где Оутс и Аткинсон проработали всю ночь напролет, часто доносили, что падали лошади. Предстояла беда хуже этого, много хуже: из машинного отделения донесли, что насосы засорились и вода поднялась выше люков.
С этой минуты машинное отделение сделалось центром внимания. Вода поднималась, несмотря на все усилия, и Лэшли [Lashly, старший кочегар], стоя по шею в бурлящей воде, упорно работал, стараясь прочистить насосы. Одно время, с помощью трюмного насоса и паровой донки[4], казалось, как будто удастся осилить воду, но эта надежда оказалась скоротечной.
Дело принимало плохой оборот. Количество забираемой воды, при столь сильной качке, делало положение крайне опасным. Мы знали, что при нормальных условиях воды пропускалось немного, но мы знали и то, что значительная часть воды, заливавшей верхнюю палубу, должна стекать вниз; она струями протекала через палубы. Судно, тяжело нагруженное, сидело глубоко; еще немного, и оно могло погрузиться сверх меры, а в таком положении все могло случиться. Ручной насос давал какие-то капли, и не добраться было до его всасывающей трубы. Вода, по мере того как поднималась, приходила в соприкосновение с котлом и нагревалась, до того, наконец, что нельзя было работать над починкой насоса. Уильямс [старший механик] должен был признать себя побежденным и был вынужден потушить огни в топках. Волнение, казалось, еще усиливалось; массы зеленой воды обрушивались на корму; судно под этим напором переваливалось с боку на бок; большой кусок фальшборта был унесен… Мне самому случилось стоять по пояс в воде.
Палуба представляет собой ужасное зрелище, а в машинном отделении вода, хотя ее и не много, залила весь пол и выглядит устрашающе. Квартирмейстер Эванс из ютовых матросов устроил две смены с ведрами. Всю ночь и весь следующий день они вычерпывали воду, и их работа, сверх ожидания, оказалась не совсем бесплодной. Вода, по крайней мере, не прибывала; как будто даже слегка убывала. Мы далеко не миновали опасности, но у нас загорелась надежда. Да и как могу я не надеяться, видя такое удивительное усердие всей команды? Офицеры и люди пели за своей тяжелой работой; ни один не утратил бодрости духа.
