Владимир Карпов - Вечный бой
У Алексея шелестело в ушах, огни в глазах расплывались. Ему казалось, что он очень хорошо танцует, двигается легко, говорит свободно. Однако танцевать с ним отказалась даже Нора:
- Иди ты, по туфлям ходишь!
Ланев вывел Шатрова из парка, и они пошли по темной улице. Алексею казалось, что они идут очень долго и не в ту сторону.
- Куда ты меня ведешь?
- Шагай, шагай.
Двинулись дальше. И опять это тянулось бесконечно. Алексей устал. Он теперь висел на руке Ланева. Мысли перепутались и остановились на том, что вот так он идет давным-давно, с тех пор, как отошел поезд от перрона, где стояли, махая руками, провожающие мать и Надя идет по этой черноте, и нет ничего ни впереди, ни по бокам, только позади где-то, за тысячи километров, остался светлый перрон и улыбающаяся Надя. Шатров упорно пытался повернуть назад, к этому светлому перрону, но Ланев бесцеремонно дергал его за руку и сердито говорил:
- Да иди ты! Не трепыхайся!
6
Над городом кружил очередной мутный афганец. Песчаные бури, как по расписанию, налетали два-три раза в неделю. Горячая пыль застилала все окружающее. Зайнуллин ходил по расположению роты злой и угрюмый. Нет, не плохая погода действовала на него. К песчаным бурям, их здесь называли туркменским дождичком, он привык. Настроение у капитана испортилось совсем по другой причине. Зайнуллин видел вчера нового взводного, лейтенанта Шатрова, в компании Берга и Савицкого. А поздно вечером, случайно подойдя к окну, капитан различил в темноте две бредущие в обнимку фигуры. Зайнуллин не разобрал, кто там ковылял, спотыкаясь на ровном асфальте, но ему показалось, что один из пьяных был Шатров. Если он угодил в эту компанию, добра не жди. Нужно, пока не поздно, принимать меры.
- Зайдите ко мне, - сказал капитан Шатрову вечером после занятий.
Алексей понял - ротный недоволен. В канцелярии Зайнуллин сказал:
- Садитесь.
Это тоже был недобрый признак, обычно он подолгу не разговаривал, отдавал короткие распоряжения и - "можете идти", рассиживаться считал излишним.
- Я хочу поговорить с вами, товарищ Шатров, о неприятном деле.
Голос у Зайнуллина был глухой, обиженный, капитан смотрел не в лицо Шатрову, а на свои черные от загара, жилистые руки, которые положил на стол.
- Вы попали в группу лейтенанта Берга. Эти стиляги в военной форме вам в друзья не годятся. С ними вы пропадете. Пока не поздно, бросьте эту компанию. Они служить не хотят, добиваются увольнения. Что у вас с ними общего?
Была бы воля Зайнуллина - он просто запретил бы Шатрову встречаться с этими распущенными людьми, но капитан понимал и очень жалел, что на это у него власти мало. Надо как-то убедить, уговорить Шатрова, доказать, что это в его же интересах. Однако, будучи до мозга костей строевым командиром, Зайнуллин пространно говорить не умел. Он считал достаточным сказать один раз и требовал выполнения без повторных разговоров. Сейчас он понимал: нужно бы разъяснить Шатрову, почему он боится за него, за свою роту. Его подразделение может быть опорочено каким-нибудь ЧП, которое непременно произойдет, если Шатров останется в этой компании. Это будет проступок офицера, который служит в четвертой роте, в той самой, что считается красой и гордостью полка. Зайнуллин был убежден - под угрозой долгий и тяжкий труд его, офицеров, сержантов и солдат роты. Так упорно боролись все они за право называться передовыми! И вдруг появляется этот новый, посторонний человек, который ни одной пылинки не вынес из роты ради того, чтобы она стала еще лучше, но может одним махом все испортить и зачеркнуть. Что бы он ни натворил, что бы ни случилось - все теперь ляжет на баланс четвертой роты. Зайнуллин очень хотел вложить все это в сознание молодого лейтенанта, чтобы отвести угрозу от своей роты. Но, как часто бывает у неразговорчивых людей, все эти мысли и доводы, бурно перебродив в душе, так и остались невысказанными.
Зайнуллин долго и тяжело молчал. Хмурился. И все смотрел на свои загорелые руки. Затем, как это обычно случалось в такие напряженные минуты, на него накатил короткий порыв неукротимой ярости. Ротный поднял голову.
Шатрову показалось, что у капитана нет глаз, между красными каемками воспаленных век стояла сплошная чернота. Несмотря на жару и духоту, Алексей вдруг почувствовал, как холодный ветерок прошелся у него по спине.
- Будем считать - поговорили, - глухо сказал Зайнуллин. - Хочешь служить - бросай этих дружков. Не хочешь - скажи сразу. Гадить роте я не позволю. Понял?
Лейтенант вышел из канцелярии, чувствуя, как гимнастерка по всей спине плотно прилипла к телу.
"Дал жизни! - невесело подумал Алексей. - Умеет стружку снимать!"
Шатров уже и сам тяготился дружбой с компанией "мушкетеров". В этот вечер, после разговора с Зайнуллиным, Шатров решил остаться в роте. Он пошел в класс и стал готовить конспекты к занятиям на следующий день. Но работал он недолго. Отворилась дверь, и в комнату вошли иронически улыбающиеся "дружки".
- Привет пролетарию умственного труда! - с легким смешком сказал Савицкий.
- Что пишем? - спросил Берг. - Трактат о том, как громче топать ножкой? Брось, Айк, все равно не оценят. Пойдем в кино.
Шатров, наблюдая за собой, как за посторонним, вдруг в полной растерянности увидел, что покорно встает и идет за товарищами. Не хватило решимости отказаться. Не хотелось терять приятельские отношения. Не хватило чего-то очень нужного, что позволило бы решительно сказать "мушкетерам": "Нет, я не пойду. Не пойду с вами не только сегодня, а вообще отхожу от вас навсегда".
Алексей искал в себе силы, чтобы сказать это, все существо его лихорадочно металось в поисках твердой опоры... но опоры этой в себе он так и не нашел. Как часто бывает у молодых людей, какая-то стыдливость мешала сделать решающий шаг. Не хотелось оставить о себе плохое мнение, пусть даже у людей нежелательных. Чего доброго, могут посчитать трусом. Молодость горда, она ревниво оберегает свое достоинство!
В следующий вечер после занятий Шатров спрятался в ротной каптерке. Он предупредил дневального:
- Если меня будут спрашивать, скажите, ушел домой.
Алексей слышал, как приходили за ним "мушкетеры". Не поверив дневальному, они, громко хлопая дверями, искали его во всех комнатах. Подходили и к двери каптерки, подергали.
- Ключ у старшины, - соврал дневальный.
Друзья удалились.
Шатров выбрался из укрытия, его встретил улыбающийся солдат, доверительно сообщил:
- Ушли.
Лейтенант обошел расположение роты. Еще в училище, будучи рядовым, он любил эти недолгие часы солдатского отдыха, называемые "личным временем". В казарме стояла уютная тишина. В курилке слышалась беседа. В ленинской комнате шелестели газеты, лоб ко лбу сидели строгие шахматисты. В спальной комнате несколько человек, каждый у своей тумбочки, писали письма - эти были сейчас мыслями далеко.
