Яков Резник - Сотворение брони
Двери большинства аудиторий были раскрыты, в них, как и в коридоре, — ни души. Признаки жизни обнаружились лишь в приемной директора. Когда Киров вошел, полная женщина в белой с закрытым воротом шерстяной кофточке и темной длинной юбке бросила стучать на машинке и с поразительной для ее комплекции быстротой пошла ему навстречу.
— Ох какой гость! Отчего не позвонили, Сергей Миронович?.. Директор на собрании студентов. Говорят, еще два курса поедут в деревню… Нонсенс! Разве можно так изматывать студентов?! Институт же, и не какой-нибудь — политехнический.
Киров глядел на знакомую секретаршу, но видел не ее полное белое лицо, а почерневшие лица и руки деревенских женщин и слышал их растерянные голоса: «Скотину прокормить и ту нечем будет, Мироныч…»
— От хлеба без карточек вы, надеюсь, не откажетесь, — сказал Киров.
— Это правда? Это же мечта!
— А мечту ведь добывать надо…
Он произнес это едва слышным, усталым голосом, а секретарша от этих слов сразу огрузла, обмякла, потеряла свой решительный вид. На секунду мелькнуло видение: настал счастливый день, она по дороге домой покупает на Невском хлеб без карточек и даже сдобу великолепной ленинградской выпечки для внука; мелькнуло — и исчезло.
— Притомились вы, Сергей Миронович, в районах были, наверно… — догадалась и посочувствовала женщина, вглядываясь в обветренное лицо Кирова. — Отдохните, а я скажу директору, что вы здесь.
— Повремените, — остановил ее Киров. — Вам знаком студент Кошкин? Я получил от него письмо, а к себе вызвать не мог — в деревню уехал.
— Как же! Михаила Ильича Кошкина знает весь институт. Меня его доклады о международном положении просто восхищают. Читала его документы и поражалась: как он мог поступить в институт, если учился всего три года в сельской школе.
Возможно, она еще долго распространялась бы на эту тему, если бы Киров не попросил документы Кошкина.
— Я познакомлюсь с ними в кабинете директора, а вы найдите Кошкина, скажите, что хочу его видеть.
…Анкета двадцать первого года. Вопрос: «Ваше отношение к Советской власти?» Ответ: «Бился за нее, не щадя крови. Пойду за нее на плаху». Первые строки автобиографии тех лет: «Я родился 21 ноября 1898 года, а если настоящей мерой мерить, то 7 ноября Семнадцатого».
Чем дальше листал Киров папку с документами тридцатипятилетнего студента, тем тверже у него складывалось убеждение, что эти фразы не пустышки, не жест, что они выстраданы жизнью.
…Родился в деревне Брынчаги, Угличского уезда, Ярославской губернии, в бедной крестьянской семье. Оставшись без отца, одиннадцатилетним уехал на заработки в Москву, чтобы помочь матери-батрачке прокормить сестру и меньшого брата.
…Юношей взял винтовку, чтобы выбить врагов революции из Кремля. Воевал на Царицынском и Архангельском фронтах. Там принят в партию. Избирался секретарем партячейки военной железнодорожной бригады.
…Демобилизован по ранению. Работал на «Красном Сормове». Окончил Коммунистический университет имени Свердлова.
…Директор Вятской кондитерской фабрики. Заведующий совпартшколой. Заведующий агитпропотделом Вятского губкома партии, член бюро губкома.
…Командирован в 1928 году в Ленинградский политехнический в счет парттысячи.
Порадовали Кирова листы оценок. То, что Кошкин отлично выполнял все виды производственной практики — слесарную, кузнечную, литейную и станочную, сборку и монтаж, то, что директор Нижегородского автозавода поручил практиканту работу мастера дефектного отдела и высоко оценил его труд по укомплектованию одной тысячи машин — это в общем-то не казалось неожиданным — жизнь сделала коммуниста Кошкина тружеником и незаурядным организатором еще до того, как он поступил в институт. Но сплошные пятерки по всем теоретическим предметам убедительно говорили об одаренности.
Недоумение у Кирова вызвала переписка института с Нижегородским автозаводом и наркоматом. Почти за год до защиты диплома волжане просили закрепить за ними Кошкина. Управление вузов Наркомтяжпрома тут же прислало соответствующее предписание. «Что за спешка?» — подумал Киров, и в это время в дверь постучали.
Вошел поджарый, слегка сутулый шатен среднего роста в ношеном, но аккуратно выглаженном сером костюме. Карие глаза вопросительно глядели на Кирова.
— Мне сказали, что вы хотели меня видеть, Сергей Миронович. — Голос был глуховатый, с хрипотцой.
— Поговорить хочу по поводу вашего письма.
Киров вышел из-за стола, подал руку, усадил Кошкина на диван, сел рядом.
— Почему, Михаил Ильич, вы решили идти именно в танкостроение?
Говоря это, Киров зорко отметил и грустинки в больших, чуть навыкате глазах, и землистость кожи, и впалость щек, и острый кадык. «О-о, дружище! Спишь, наверно, совсем мало и питаешься плохо…»
— Давняя история, Сергей Миронович…
Кошкин помедлил и начал с гражданской войны, с того, что воевал в пехоте, а перебрался на бронепоезд, когда услышал о призыве Ленина к коммунистам усердно обучаться броневому делу.
— Попал в госпиталь после второго ранения, в Нижний Новгород. Комиссия сняла с военного учета. Куда идти, как не на «Красное Сормово», — там же с девятнадцатого готовились чертежи, технология и шасси для первых советских танков! Повезло мне — попал на сборку как раз в те дни, когда ижорцы прислали броневые листы, а с завода АМО — двигатели и узлы трансмиссий. И при мне из ворот «Красного Сормова» вышел первый наш танк «Борец за свободу товарищ Ленин».
Киров слушал и думал о том, что Кошкин, судя по всему, из той породы людей, которые и сами без остатка отдаются любимой работе, и умеют увлечь за собой других. Вот только не преходяще ли его увлечение?
— Сужу по характеристике волжан — вы хорошо проявили себя на сборке автомобилей. Значит, нравилось, значит, и огонек присутствовал… А если в танкостроении, как там, разонравится? — вдруг спросил Киров.
Он словно заглянул в душу Кошкину.
После практики на Нижегородском заводе в тридцать втором году Михаилу казалось, что он нашел свое инженерное призвание. Но увлечение автомобилестроением сохранилось только до следующего лета, до преддипломной практики на опытном заводе. Там его, единственного из группы студентов, познакомили с планом проектирования танка с противоснарядной броней, и Кошкин уже не мог думать ни о какой другой машине. Загорелся: сделать темой дипломного проекта один из узлов нового танка. А тут преграда, да такая, что не по силам преодолеть ни ему, ни институту, — категорическая, не оставляющая надежд на пересмотр бумага из наркомата:
