Аркадий Арканов - Вперёд в прошлое
Потом мне это надоело. Я догнал ее, забежал спереди и сказал:
– Вы не знаете случайно, где здесь можно купить свежую рыбу?
– А вот напротив зоомагазин, – ответила она с ходу.
– Здравствуйте, – сказал я, поклонившись до земли.
– Здравствуйте, – сказала она и нарочито сделала книксен.
И я стал думать, чего бы еще сказать, потому что за эти десять дней в первый раз заговорил с ней.
– Надо же! – наконец сказал я. – А я иду с тренировки, и вот надо же...
– А что это вы вздумали за мной следить? – сказала она.
– И не собирался. Просто шел с тренировки...
– И вот надо же?
– Да-а... Значит, у нас завтра первый – физика?
– Угу.
– Ну, ладно... А второй?
– Литература. А третий – химия.
– Надо же... А я вот с тренировки иду...
– Надо же...
– Ага... А вам в какую сторону?
– К метро.
– И мне к метро. Надо же!
И мы пошли. И по дороге стали заходить в каждый магазин. Просто так. Смотреть. А язык у меня словно отсох. Надо же! Ни одного, даже самого глупого вопросика не могу придумать. Наконец нашел:
– А вы чего это в нашу школу перевелись?
– Отец новое назначение получил. А раньше в Риге жили.
И после этого я до самой Арбатской площади мучился, но так ничего и не придумал.
Мы подошли к кинотеатру «Художественный».
– Вы смотрели «Никто не хотел умирать»? – вдруг спросила она.
– Нет! – обрадованно соврал я, предвкушая два часа сидения в темном зале возле нее.
– Сходим? Деньги у меня есть.
– У меня их у самого полно! – крикнул я и бросился к кассе.
Я разменял трешку, которую мне дала мать на покупку масла, колбасы и хлеба на ужин...
Я сидел рядом с ней и находился в каком-то диком напряжении, оттого что сидел рядом с ней. Только иногда косил глаза вправо и видел ее профиль с мальчишеской прической. Один раз я заерзал и случайно дотронулся до ее руки и будто обжегся. Странно я как-то чувствовал себя рядом с ней. Трудно мне было. И когда мы выходили из кино, мне казалось, что все смотрят на меня и на Сухарика. И мне от этого было неловко, и я шел, опустив голову.
– Каких длинноногих подобрали, – сказала она, когда мы оказались на улице.
– Да, – сказал я и подумал, что у меня тоже длинные ноги. Я распрямился и почувствовал себя сильным, на все способным «медведем».
– Я вот могу до самого дома пешком молотить, – сказал я не без провокации.
– А я вообще только пешком хожу, – сказала Сухарик, а это означало, что я буду идти рядом с ней до самого ее дома...
Уже был вечер. Мы шли рядом, но все-таки на расстоянии. И я пожалел, что прошел мой день рождения, а то бы я ее обязательно пригласил. И вот мы шли, а перед нами шли наши тени. Длинные-длинные. Вытянутые-вытянутые. Так что голов и туловищ даже не было видно. Одни только ноги. Идут и идут. Молчат и молчат. Мне даже смешно стало. И вдруг я понял, что совершил непоправимую ошибку. Мне надо было еще в кинотеатре забежать в букву «М». Неудобно же прямо говорить об этом девушке, с которой в первый раз пошел в кино! Но там, во-первых, еще не было так страшно, и я подумал, что как-нибудь пройдет. А во-вторых, я же не предполагал, что после кино домой мы пойдем пешком. Ведь если идти таким вот прогулочным шагом, то это, стало быть, часа полтора. Бесконечность!.. И, чтоб отвлечься, я стал напевать увертюру к «Детям капитана Гранта».
– Вы любите музыку? – спросила она.
– Страшно! – сказал я. – Причем не знаю, какую больше – серьезную или джазовую... Только настоящую джазовую. Серьезную. Ведь всякие там твисты, хали-гали – это не серьезный джаз. Это вообще не джаз. Это коммерческая музыка.
– А мне нравится, и я не понимаю, что значит «коммерческая», «некоммерческая»... Нравится, и все.
– Значит, вам нравится танцевальная музыка... Нет, мне она тоже нравится, но это не серьезный джаз.
Мы поравнялись с общественной буквой «М». Туда вбегали озабоченные люди. Оттуда выходили независимые и, как мне показалось, сияющие. Как бы я хотел быть на их месте!
– А вот в Риге все танцы в школе разрешают: и твист, и хали-гали, и шейк... И запрещать их, по-моему, глупо.
– Конечно, глупо, – сказал я и остановился. – У нас сначала запрещали, а теперь разрешают.
– А я люблю, когда красиво танцуют.
– Кто не любит.
Мы стояли, вроде бы случайно, как раз напротив входа в этот самый подвальчик с двумя фонариками. Вообще-то напрасно я остановился. Ничто не могло меня заставить извиниться и нырнуть вниз. Я бы после этого в глаза ей не смог смотреть. И все-таки остановился. Как будто ждал, что она мне сама предложит.
– А чего это мы расфилософствовались в таком странном месте? – улыбнулась она.
– Да, действительно, – неестественно рассмеялся я. – Вот глупость-то!
И мы зашагали прочь от этого проклятого места. Чисто инстинктивно я старался идти быстро.
– Вы торопитесь? – спросила Сухарик.
– Нет, что вы! – испуганно сказал я и опять делано засмеялся. – Вот уж действительно нашли, ха-ха, место для разговоров!.. Надо же!..
И мы пошли медленно-медленно. И каждый шаг стал причинять мне просто муки. Дурацкое положение. И мне уже казалось, что мы никогда не придем. Я вдруг почувствовал, что ни на чем не могу сосредоточиться, кроме одного. А Сухарика понесло на разговоры... И неизвестно, чем бы все кончилось, но я увидел наконец спасительную темную подворотню и понял: промедление смерти подобно.
– Занесу я сумку своему тренеру, а? – закричал я. – Он в этом дворе живет!.. Чтоб на плече не болталась! Я сейчас!.. – И, не дожидаясь ответа, я побежал в подворотню...
– Никого дома нет! – весело сказал я, выходя из подворотни. – Всегда дома, а сейчас почему-то нет! Ну, черт с ней!.. Пусть болтается!..
Теперь я готов был бродить хоть до утра и говорить о чем угодно.
– Вы куда после школы?
– В иняз.
– Твердо?
– Абсолютно.
– Завидую, – сказал я.
– Почему?
– Я завидую каждому, кто решил что-то определенно.
– А вы куда?
– Не знаю. Поэтому я завидую... Может, в медицинский, может, на физмат, а может, с Носом во ВГИК... Был бы такой индикатор для определения способностей, призвания и всего такого! Красота! Присоединили, подключили, и все ясно!
– А я все равно в иняз пошла бы, что бы там индикатор ни показал... Потому что человек, который не знает хотя бы одного иностранного языка, похож на однорукого...
– А я вообще сделал бы так, чтобы каждый человек, помимо своей профессии, обязательно знал медицину и иностранный язык.
– Вот почему так происходит? – задумчиво сказала Сухарик. – Часто люди, только когда становятся взрослыми, понимают, что они должны сделать, чем заниматься, как жить... Почему? Вы не задумывались?
– Мы уже так долго разговариваем, а все на «вы»... Я буду на «ты». Ладно?.. Знаешь, почему так происходит? Потому что все перед нами разложено по полочкам...
