Ираклий Андроников - Я хочу рассказать вам...
Смекаю, что, должно быть, его давно нет на свете. Беру книгу «Вся Москва на 1907 год» — адресную московскую книгу. Гляжу: Владимира Карловича нет и в помине. Зато есть какой-то Иван Карлович Вульферт, Молчановка, 10. Вероятно; брат Владимира Карловича. Следовательно, и этот годится.
Пропускаю несколько лет. Перелистываю том «Вся Москва на 1913 год». Все идет хорошо. К Ивану Карловичу Вульферту прибавился какой-то Анатолий Владимирович. Очевидно, сын Владимира Карловича. Адрес: Большой Николо-Песковский, 13.
Рука тянется к книге «Вся Москва на 1928 год», а в душе — целая буря… Сколько было событий с 1913 года до 1928! Живы ли Вульферты? В Москве ли? Цел ли портрет? В их ли руках или, может быть, продан давно? А… Б… В… Буль… Вульф… «Вульферт Анат. Влад., улица Вахтангова, 13, кв. 23».
Живы!!!
Живы в 1928 году! А сейчас?
— Простите, — говорю, — где тут у вас стоит последняя телефонная книжка?
— Вон на той полке.
— Так ведь это же ленинградская, а мне московскую надо.
— Московской у нас нет.
— Батюшки!..
И, недолго размышляя, я опрометью бегу на междугородную телефонную станцию и требую, запыхавшись, московскую телефонную книжку.
«Вульферт А. В., улица Вахтангова, 13, телефон Г1-08-87».
— Есть!
ПОКЛОННИК ТЕАТРА РУСТАВЕЛИ
Вернулся в Москву. И вечером, в тот же день, отправился на поиски Вульферта. В портфеле у меня фотография, переснятая в Пушкинском доме с той фотографии.
Живу, оказывается, от Вульферта на расстоянии одного квартала, крышу дома вижу из своего окна каждый день, а даже и не подозревал, что так близко от меня неизвестный лермонтовский портрет.
Удивительно!
Сворачиваю с Арбата на улицу Вахтангова. Поравнялся с домом 13. Поднимаюсь по лестнице, рассматриваю дощечки на дверях и наконец стучу в дверь 23-й квартиры.
Открывает какая-то заспанная старуха.
— Простите, — говорю, — можно видеть Анатолия Владимировича Вульферта?
— Опомнились! Они уж давно не живут здесь.
Я обомлел:
— Да что вы! А где же они?
— Не скажу.
— А у кого же теперь узнать?
— У сына ихнего, у Сашеньки. Он военным инженером работает. Сходите к нему домой. Он и скажет.
— А он где живет?
— На Новинском живет, дом двадцать три вроде… Туда, к площади Восстания поближе. А вот квартира какая, не помню… Александра Анатольевича спросите!
И вот я уже бегу на Новинский.
Дом 23. Квартира, оказывается, 17. На двери ящик почтовый. Из ящика высунулся угол газеты «Советское искусство». Ну, думаю, коли здесь искусство в чести, цену портрету знают. Очевидно, он цел-невредим.
Звоню. Слышу за дверью шаги и голос мужской:
— Кто?
— Можно видеть Александра Анатольевича?
— Простите! Если вы подождете минуточку, я отворю дверь и скроюсь. Я принимаю ванну.
Замок щелкнул. Зашлепали туфли. Голос из глубины квартиры крикнул: «Входите!»
Не успел я еще и дверь за собою закрыть — уже чувствую, угадываю по вещам: портрет здесь!
В передней, под вешалкой, старинный, с горбатой крышкой баул.
В стенном шкафу — корешки старинных альманахов и книг.
Над шкафом, тут же в передней, старинная картина: пруд и деревья.
Пока я оглядывал переднюю, вышел хозяин дома — высокий, красивый, тонкий, чуть-чуть сутулится. На мокром проборе — сетка. Увидел меня — и:
— Ах, простите! Я не знал!.. Я по голосу принял вас за одного своего приятеля… Мне так неловко!
— Помилуйте! Это мне должно быть неловко.
— Позвольте познакомиться: Вульферт.
— Андроников.
— Очень приятно. Кстати, я, очевидно, знаком с вашим однофамильцем в Тбилиси.
— Почему же с однофамильцем? Может быть, даже и с родственником…
— Ах, значит, вы из Тбилиси? В таком случае, вы должны хорошо знать театр Руставели.
— Еще бы! Можно сказать, воспитан на этом театре.
— Значит, вы видели Акакия Хораву?
— Разумеется. И страшно люблю его.
— По-моему, это совершенно гениальный актер! В этом театре есть другой, тоже потрясающий актер — Васадзе. Скажите, вы их когда-нибудь в «Разбойниках» видели? Я лично просто влюблен в их игру!
И тут завязался у нас торопливо-восторженный разговор о грузинском театре, о Малом театре, о МХАТе.
Александр Анатольевич оказался записным театралом. Несколько лет он проработал инженером на Колхидстрое и, постоянно бывая в Тбилиси, как говорится, не выходил из театра.
Из передней Вульферт ввел меня в комнату. Я покосился на стены: старинные гравюры, акварели. «Моего» портрета не видно. И за интересной беседой я чуть не забыл, зачем и пришел. Наконец я раскрыл свой портфель, вынул из него фотографию и переложил к себе на колени. Затем обратился к Вульферту:
— Простите, Александр Анатольевич, этот портрет вам знаком?
И с этими словами показал ему фотографию.
— Так это же наш Лермонтов! — вскричал Вульферт. — Откуда он у вас?
— Так это действительно Лермонтов? — удивился, в свою очередь, я. — Неужели он цел? Покажите!
— А я не спросил вас даже, зачем вы зашли, и замучил своими восторгами. Объясните мне, ради бога, откуда у вас фотография!
Я объяснил.
— Восхитительная история! — поражается Вульферт. — Сейчас настанет конец вашим поискам. Портрет где-то здесь, в этой квартире. Дед мой очень ценил его и, даже когда жертвовал свою библиотеку и рукописи в Исторический музей, с портретом не захотел расставаться. Кстати, вот фотография деда. А это вот прадед. Рядом с ним прабабка моя, Надежда Владимировна, сестра Николая Станкевича. Другая сестра была замужем за сыном Михаила Семеновича Щепкина. У деда хранился где-то портрет Михаила Семеновича, но теперь я не знаю…
Итак, я попал в дом к москвичу, предки которого были связаны со Станкевичем — выдающимся русским мыслителем, с великим актером Щепкиным.
— Погодите, сейчас покажу вам Лермонтова, — сказал Вульферт.
Он заглянул за шкаф. На шкаф. В шкаф. Под шкаф. За ширму. Пошарил за письменным столом. Потом отодвинул диван, сундук в передней…
— Странно! — проговорил он. — Портрет довольно большой, в хорошей овальной раме, писан маслом и, к слову сказать, недурным художником. Ума не приложу, где он. Очевидно, мама его куда-то запрятала… Давайте условимся так: через несколько дней моя мать, Татьяна Александровна, приедет из Крыма. Мы с ней отыщем портрет, и я вам сразу же позвоню.
Я записал ему свой телефон и ушел, оживленный приятною встречей.
«ВЫ НЕ РАССТРАИВАЙТЕСЬ…»
Прошло две недели. Наконец Вульферт звонит.
