Коллектив авторов - Как мы пережили войну. Народные истории
Война – это подвиг всего нашего народа. Всех тех, кто даже в тяжелейших условиях сохранил преданность отчизне. Я беру в руки альбом «Борьба за Ленинград (летчики)» и комок подступает к горлу – большинство из них погибло в ходе войны. Роскошный альбом в полной мере рассказывает о мужестве молодых ребят, боровшихся в небе с противником на далекой от совершенства технике. А там, где штатное вооружение самолета или его мощность не позволяли вести на равных бой, наши ребята мужественно шли на таран. Вот так совершил первый ночной таран Алексей Севостьянов, будущий Герой Советского Союза, погибший в небе над Берлином.
Авторы: старшие лейтенанты А. Н. Яр-Кравченко и В. В. Морозов – поместили в альбоме более двухсот репродукций, на которых показан блокадный Ленинград, воздушные бои и портреты летчиков, 66 из которых стали Героями Советского Союза. Немаловажен блестящий текст, созданный Б. Бродянским. Сам факт выхода в свет альбома весной 1944 (!!) года тоже можно отнести к подвигу.
Опять на глаза навернулись слезы – вспомнились слова песни: «Родина слышит, Родина знает, // как ее сын в облаках погибает…» Читаю: «…в начале зимы здесь шли жесточайшие бои. И из-под снега начали вытаивать убитые ребята. Словно „подснежники“ смерти… Мы их похоронили без документов. Перед боем, как известно, документы надо было сдавать». Это слова скончавшегося А. Н. Яковлева – инвалида ВОВ, бывшего члена Политбюро ЦК КПСС, мужественно обнародовавшего подлинные цифры наших потерь в годы войны – свыше 30 миллионов погибших. (АиФ № 8, 2005)
Эта цифра кричит еще и о том, что после войны в СССР рыдали миллионы неутешных вдов и множество молодых женщин, чьи будущие мужья остались лежать на полях войны, которые так и не обрели простого человеческого счастья. Остается еще пожалеть о миллионах мальчиков и девочек, так и не родившихся, потому как их отцов тоже унес «смерч» под названием: «Вторая мировая»…
Нет, не в одном лице, а стадом, стадом: и царей, и королей, и Вождей – на десять дней, из дворцов, храмов, вилл, подземелий, партийных кабинетов – на Великокриницкий плацдарм. Чтобы ни соли, ни хлеба, чтоб крысы отъедали им носы и уши, чтоб приняли они на свою шкуру то, чему название – ВОЙНА.
В. Астафьев. Прокляты и убитыЯцкевич Олег Станиславович, 1934 г. р.
Теплилась надежда, что живы
В моем паспорте в строке место рождения напечатано ЛЕНИНГРАД.
Я горжусь этой записью, так как я родилась в Ленинграде, в городе, на долю которого выпали страшные испытания в годы Великой Отечественной войны. Город выстоял благодаря воле, вере и героизму жителей и воинов.
Мой дедушка Гордиенок Антон Иванович (1896–1941) ушел в народное ополчение. В сентябре 1941 года погиб на Пулковских высотах. Бабушка Гордиенок Елена Антоновна (1900–1977) стала вдовой в первые дни блокады Ленинграда. Все 872 дня блокады она жила и трудилась в родном городе. Осенью 1941 года со своей сестрой Сажиной Антониной Антоновной (1911–1976) бабушка поехала собирать серые капустные листья на колхозные поля под Красным Селом, которые они засолили, сделав крошево. Этот припас помог выстоять первую тяжелую зиму.
Бабушка работала на кондитерской фабрике им. Самойловой, где в дни блокады выпускали галеты для солдат регулярной армии. Транспорт не работал. Приходилось вставать в 5 часов утра и пешком идти от Кузнечного переулка до улицы Декабристов. Работа заканчивалась в 19.00. Иногда приходилось работать сверхурочно, так как работ ники не выходили на работу. Умирали или не было сил дойти до фабрики. До дома бабушка добиралась к ночи, чтобы только лечь спать. Утром все повторялось. Мучили голод и холод. Из крошева варили щи-похлебку. Для обогрева сожгли всю мебель, книги.
Гордиенок Елена Антоновна
Возможно, не выжила бы бабушка в блокаду, если бы не отправила мою 12-летнюю маму Гордиенок Зинаиду Антоновну 19 июня в Белоруссию, где мама была всю войну. Довелось ей испытать ужас концлагеря и помогать бойцам в партизанском отряде. В Ленинград мама пришла пешком 9 мая 1945 года.
Всю войну родные люди не знали друг о друге ничего. Но теплилась вера и надежда, что живы! Мои дорогие бабушка и мама прошли достойно страшное испытание! Я, мои дети и внуки храним светлую память о своих родных, об истории своей страны, о страшной ленинградской блокаде и великой Победе!
Материал подготовила внучка – Тимофеева Алевтина Павловна, замдиректора ГБОУ ЦО № 133 Невского района СПб
Красное и белое
Шел третий год войны.
Шел третий год блокады.
Шел третий год моей жизни.
Я была старше блокады на полгода и на три месяца старше войны.
Когда в марте 1941 года у моей мамы родились двойняшки, был обыкновенный год, обыкновенный март. Это потом, после 22 июня, его будут называть страшным годом, мертвым годом.
В июне 41-го мой отец ушел, как положено, на фронт, на Ленинградский.
Домой он вернется с орденом боевого Красного Знамени, с медалью «За отвагу» и с нашитым на гимнастерке прямоугольничком с красными полосками, означавшими, что ранение было тяжелым.
Но это будет потом…
А тогда, тогда в 41-м, моя мама с двумя трехмесячными малышами решила остаться в Ленинграде. «Что будет – то будет». Если выживем – вместе, если не выживем – тоже вместе.
Но блокада распорядилась по-своему. Мой брат умер, когда ему было полтора года. Умер дедушка, потому что он был очень большой и ему не хватило еды, чтобы выжить. Умер от голода. Тогда это было обычное дело.
И вот мы остались с мамой одни. По ее рассказам, я знаю, что детям-грудничкам было положено детское питание в виде жидкой манной каши, но почему-то я ее невзлюбила. А у мамы – слезы градом – кормить чем-то надо. И она меняла эту кашу на рынке на картошку, которая и была для меня спасением.
Это все я помню по рассказам моей мамы. Но есть блокадный эпизод, который помню я сама.
Начиналась весна, но зима не хотела сдаваться, и было еще очень холодно. Мы опять едем на трамвае № 3, везем в большом белом узле сшитые мамой теплые вещи для фронтовиков. Каждый делал для фронта что мог. Отец – на фронте. А мама и другие ленинградки – здесь, в блокадном городе.
Скамейки в трамвае тогда располагались вдоль вагона. Я стояла, прислонившись к узлу… Он был такой мягкий. Потом что-то произошло – и мы оказались в подворотне на Садовой, около «Пассажа». Вслед за нами двое санитаров в белых халатах поверх ватников внесли носилки. На них лицом вниз лежала женщина. В зимнем пальто, из которого торчала вата почему-то красного, а не белого цвета. Потом носилки накрыли чем-то белым, и красное пятно стало расплываться по белому… Что было потом, я не помню, но… с тех пор я долго еще панически боялась красного на белом.
