Владимир Гельфанд - Дневники 1941-1946 годов
07.05.1942
В поезде. Еду в армию из Ессентуков в Майкоп. Ручка сломалась, приходится пользоваться карандашом.
Что у меня на душе сейчас? Какие ощущения я переживаю? Скажу прямо нет уже той грусти и отчаянья, охвативших меня в первый день (т.е. вчера) призыва, когда я узнал, что не еду в военную школу. Хотя так хотелось получить побольше знаний военных, чтобы во всеоружии встретить фашистских вандалов. Но - время впереди и еще ничего для меня не потеряно.
Сегодня отправил письмо в Ессентуки - открытку с портретом Д. Дидро. В Армавире прогулялся по главным улицам и на базаре. Сало - 150 рублей килограмм, но я не купил.
В нашей команде, оказывается, все беспартийные, за исключением меня. Это хорошо - буду проситься политруком.
Все зеленеет, все цветет, на широких просторах земли Советской. Хочется жить, работать, и наслаждаться природой, и потому еще сильнее проникаешься ненавистью к гитлеровской шайке разбойников. Месть, священную месть везу я в своем сердце.
08.05.1942, Майкоп.
Лагеря. Красивая природа. Я сижу на крыше землянки, отведенной под карантин для вновь прибывших бойцов. В нескольких шагах от меня крутой обрыв. У подножья обрыва неширокий низменный бережок многоводной и бурной реки, стекающей откуда-то с гор. Горы снежные, далекие, раскинулись где-то очень высоко. Утром на горизонте вырисовываются их очертания, солнце блестит в их задумчивых куполах - они манят своей недоступной прелестью. Выступают над землей, вдруг, подобно голубоглазым красавицам, захотевшим мне понравиться. Их не скрывают ни стелющиеся змейкой по земле пугливые холмики, ни сердитые карликовые горки, ни другие возвышенности, так часто встречающиеся на Кавказе.
11.05.1942
Целый день не занимались: в баню ходили, уколы делали.
Отправил за пределами лагеря все четыре письма к маме в Ессентуки, Оле и тете Ане. Может теперь дойдут.
После бани замполитрука прочитал очередную сенсационную новость из газеты: немцы применяют газы на Крымском участке фронта. Сейчас, спустя пару часов после лекции, красноармейцы обсуждают совместно с политруком последствия, могущие истекать отсюда. Политрук уверяет, что не надо теряться и что мы, а также союзники наши, обладаем намного большими силами, нежели гитлеровцы.
Уколов я не делал - как я буду заниматься, маршировать, когда они (уколы) так болезненно на мне отражаются.
Старшина сзывает чего-то бойцов, как-бы не на уколы... Нет, точно не на уколы. Меня не трогали. Ушел за полотно железной дороги.
Женщины разыскивают своих мужей. Одна нашла - какая радость на ее лице! Только меня никто не разыщет и никто не придет - хоть бы скорей на фронт послали. Хочется поскорей вернуться домой, живым или мертвым, но скорее. А умирать не хочется и не верится в подобное несчастье. Верую в свою судьбу, хотя она не раз меня подводила. Хочу быть впереди в предстоящих боях, но иногда в мою душу закрадывается тень сомнения и становится страшновато за себя: а не струшу ли? Не испугаюсь? Нет! Тысячу раз - нет! Хоть бы скорее в бой.
12.05.1942
Сегодня вторично за мое пребывание в лагерях ясно вырисовываются на горизонте снежные горы Кавказа. Они далеко-далеко отсюда, еще дальше, чем Эльбрус от Ессентуков.
Тетя Поля, папа и все остальные члены семьи моей снабдили меня хлебом, салом, повидлом, сахаром, сухарями, пышками и пр. и пр. Все это получилось ликвидировать в несколько приемов, ибо здесь не разрешают хранить продукты, чтобы люди не травились.
Двумя часами позже. Тренировались в посадке, на платформе вагонов. Сейчас подготовка к присяге. Командир вызывает людей с противотанкового взвода и каждый зачитывает плакат с текстом присяги. Командир разрешил нам почиститься, побриться и привести себя *** Помкомроты приказал заниматься, а после обеда будем давать присягу. На днях (позавчера, кажется), меня вызвал военный комиссар роты и спросил, могу ли я писать. Я ответил, что пишу стихи и увлекаюсь литературой.
- Надо его в редколлегию - сказал он присутствовавшему тут же командиру.
- А немецкий язык знаете? - спросил он затем.
Я ответил, могу писать и говорить, что понимаю, но не быстрый разговор.
- А если надо будет говорить медленно, и у нас есть переводчик-словарь? Так значит, сможете?
Сейчас я решил поднажать на немецкий, дабы слова мои не оказались голословными.
Перед обедом командир нашего взвода дал мне задание переписать начисто список красноармейцев взвода. Сейчас ожидаю обеда возле столовой.
ХХ.05.1942
*** горы-великаны тоже приветствовали нас своим воинственным взглядом, всем своим видом выказывая решительность; казалось, вручи им оружие - они бросились бы во всесокрушимую атаку на проклятых изуверов, посягнувших на их спокойное существование, на их красоту могучую. Мягкий ветер, слегка встрепенув зеленоглазую травку, понесся нам вслед подхватив песню горячую, гордо льющуюся из наших уст, проникающую в душу каждого, кто любит жизнь и свободу.
Два раза уже вблизи от Новороссийска наш поезд окунулся в два длинных, недосягаемых для ласкового света солнца, туннеля, надолго погрузив все вокруг во мрак густой и непроглядный. Только к вечеру мы приехали сюда.
Теперь нам осталось, как показывает карта, 145 километров, пока мы достигнем берегов Крыма. Там разгорелись ожесточенные бои и, как говорится в последнем сообщении Совинформбюро, бои идут уже в районе города Керчи. Новороссийск сильно пострадал от бомбежек, но защитники его готовы к любым испытаниям.
С самого двадцатого числа, мы находимся здесь. К вечеру двадцатого пошел сильный дождь и не переставал поливать нас своей холодной, отвратительно мокрой водой целые сутки. Нам негде было укрыться - спать приходилось под дождем. К большому удивлению своему спал хорошо и проснулся лишь когда меня разбудили товарищи.
21.05.1942
*** это было первое крупное мое испытание за всю службу в РККА. Правда, оно было куда легче переносимо мною чем, например, обивка гололеда, рытье мерзлых 1,5-2 метровых рвов, в снежную метель, рубка дров по колени и выше в снегу, в стареньких ботиночках и холодной телогрейке.
Однако, одно обстоятельство намного облегчало условия работы и испытания с ней связанные - теплая постель, где можно отогреться и отдохнуть.
Вечером нашли квартиры. Каждый взвод себе. Меня перевели в минометный взвод. Я сам попросился. Во взводе ПТР было много лишних людей (и я в том числе).
В минометном взводе коллектив значительно лучше пэтээрского и командир взвода (мой однолетка) славный парень и любит, к тому же, литературу. Он младший лейтенант. Закончил 8 классов школы.
Стал изучать миномет. Младший лейтенант назначил меня командиром 4 отделения. Но отделения по существу у меня нет. Дали мне одного человека, немощного и больного. К тому же он ничего не может и не хочет делать. Другого, полагающегося в мое отделение человека, нет.
