Варвара Малахиева-Мирович - Хризалида. Стихотворения

Душно мне, родненький, сын мой Иванушка,
Тошно, и нету в груди молока.
Ранней зарей на лесную полянушку
Выйду с тобой на руках.

Белой росой напою ненаглядного,
Трав чудотворных нарву…
Что это? Юного, крепкого, стройного
Вижу тебя наяву.

Ты ль надо мною любовно склоняешься,
Перстень в руке задрожал.
Ты ли со мною, мой сын, обручаешься,
Ты ль женихом моим стал?

Ночи горячие. Смолы кипучие.
Звездные ласки. Лучи и мечи.
Бог покарает нас каменной тучею.
О, не зови меня, милый, молчи.

Чьи эти очи ко мне приближаются?
Плачет малютка мой сын.
Крохотный ротик к груди прижимается.
Господи, Ты нас рассудишь один.

Предсмертное благоухание
Тяжелых розовых цветов,
Их восковые изваяния
И неотступно томный зов

Любви и смерти в их цветении
Блаженный навевают сон
О близком, сладком исхождении
Из стен пространства и времен.

Из старого скорбного шкафа,
С коричневых полок суровых
Иод чудодейный глядит,
Пропитанный запахом моря.
О море, быть может, тоскует
И водоросль нежную он вспоминает,
Коснувшись ручонки больного ребенка
Иль девичьей шеи.

С ним рядом на полке
В нарядной зубчатой короне
Приветливый датский король
И хина – проклятье и ужас
Трехлетних особ малярийных
Зловеще пушистого вида.
И горечью дышат сухие кристаллы.

А вот – валерьяна, пьянящая кошек,
ъВакханка болотных проталин.
По капле прольется в отбитую рюмку
И нервы стареющей тети
Насытит терпеньем. Убогая доля!

Служители стен ненадежных
Темницы земной терпеливо
Согласны на скучную службу.

Лишь опий, овеянный снами,
Объятый тоской запредельной —
Служитель иного.
Но только пред шкафом аптечным
Об этом ни слова.

Две куклы крохотных: растерзанный верблюд,
Комочек желтый ватного цыпленка —
В стенах постылых нежно выдают
Священное присутствие ребенка.

И новый мир, и целые миры
Воссоздают первичное движенье
Творящей воли. Стены и ковры —
Полей, лугов, садов отображенье.

И город на окне, и под столом леса,
И в чашке океан. И нету стен постылых.
Творящей воли их сложили чудеса,
И рай возник на пустыре унылом.

Обезножела старая тетя.
Лежит в постели девятый день
В полусознанье, в полудремоте.
Племянники думают: просто лень.

А старая тетя у грани сознанья
Нашла боковую тропинку одну,
Какой не находит племянник,
Когда отходит ко сну.

Ни сон, ни жизнь, а явь боковая,
От жизни и сна в стороне.
Туда улетает тетя хромая,
Легка, как птица, в своем полусне.

Потоки радости бегут,
Бегут неведомо откуда
И к берегам земным несут
Предвестье благостного чуда.

Пусть не увижу на земле
Его лица, его значенья,
Пускай сокроется во мгле,
Где зреют дальние свершенья,

Но сердце дивные слова
Уже прочло в его сияньи,
Душа жива, душа жива,
И дышит Бог в ее дыханье.

Твои одежды черные
У белого креста.
И скорбь твоя покорная,
И красота,
И синих далей пение,
И облако высот —
Всё тайну воскресения
Уже несет.
И сквозь прозрачность зримую,
Сквозь дымку красоты
Сквозят уже любимые
Его черты.

Колышется ива на облаке светлом
Зелено-серебряным легким листом,
С тобою иду я священно-обетным,
Безводно-печальным далеким путем.

Но там, где колышется белая ива
И светлое облако стражем стоит,
Душа отдохнет. И опять молчаливо
К пустыням Синая свой путь устремит.

Под коварной этой синей гладью
Он хотел вздохнуть в последний раз.
И сомкнулись воды синей гладью,
И огонь погас.

Было так во дни Ерусалима.
Так же замер чей-то крестный вздох.
Так же Мать звала в рыданье сына:
Сын мой, Сын и Бог!

Но расторгнув чудом воскресенья
Душный плен гробовой пелены,
Всем огням вернул Он их горенье,
Все огни к Нему вознесены.

Тающий дым от кадила
В синюю бездну плывет.
Веют незримые силы,
Духи глубин и высот.

Встречею стало прощанье.
К смерти душа вознеслась.
Ангеле Божий, Юлиане,
Моли Бога о нас!

Точно ангелы пропели
«Со святыми упокой»
Над цветочной колыбелью,
В этот день сороковой.

И звучало это пенье,
Как прощальный тихий глас
В недостижные селенья
Вознесенного от нас.

И казалось, отуманен
Херувимски чистый лик
Скорбью нашего прощанья,
Малой верой чад земных.

Имя новое приявший
В новой тайне, он хотел,
Чтоб любовью, смерть поправшей,
Мы вошли в его удел.

Чтобы наша скорбь омылась
Вечной Радости ключом
И, омывшись, озарилась,
Как зарей, его путем.

Летят, летят и падают смиренно[87]
На листья падшие всё новые листы.
В день солнечный кончина их блаженна,
И тишины полна, и красоты.

Нет с деревом печали расставанья.
Не жалко им, что лето их ушло.
Полет, покорность, нежное мерцанье,
Аминь всему, что в смерть их унесло.

Не обмолвится прощаньем,
Без сигнала отойдет
В океан корабль молчанья,
Не ускорит ровный ход.

В двух пустынях затеряется
Между небом и землей,
Не вернется, не признается,
Что несет он образ твой.

Завеса неба голубая,
Свиваясь, вихрем унеслась,
И бездна мира огневая
Открылась для смятенных глаз.

Плененье Ветхого Завета,
Закон Пространства и Времен
Потоком пламени и света
Заворожен и отменен.

Тысячелетние стенанья
И тяжесть Рока поборов,
Душа ворвалась в мирозданье,
Как пенье звезд, как гимн цветов.

И буйной негой отвечая
На дерзновеннейший порыв,
Душа открыла мировая
Тайник сокровищниц своих.

Как всё раскрылось, озарилось,
Звенит от сердца к сердцу нить.
Как всё безумно изменилось.
И умереть легко и жить.

Полупрозрачных эльфов крылья
Порхают в лунной синеве.
Смеются радужные сильфы
В росинках, спящих на траве.

Колышут нежные лианы,
Как сон, бездушные мечты,
Магнолий рой благоуханный
Раскрыл пьянящие цветы.

Проснулась фея старой сказки
В объятьях белого цветка
И понеслась в звенящей пляске,
Как сон любви, чиста, легка.

Сколько духов налетело
Из пучины океана,
Из воздушного предела,
Непостижных, несказанных.

Сколько хохоту над нами,
Над убогой теснотою
Жизни, полной только снами,
Только лживою мечтою

О великом, о священном,
О едином на потребу,
И плетущейся смиренно
За вином и коркой хлеба.

Но в божественном весельи
Духи рвут, как паутину,
Наше сонное похмелье,
Нашу одурь и кручину

И на волю выпускают
Радость-пленницу от века,
И свободу возвещают
Рабьей доле человека.

Змея Змеёвна[90]
Ползет неровно
С горы на угорье
Далеко на взморье.
Змея Змеёвна
Больным-больна;
Болит голова,
Болит спина,
Все позвоночки:
Первый, второй,
Пятый, десятый,
Девяностый, сотый.
С кочки на кочку
Ползет неровно
Змея Змеёвна,
То в круг совьется,
То разовьется,
На озере Лаче
В песок завьется.
На озере Лаче
Песок горячий.
Спят на песочке
Все позвоночки,
Спят, не болят,
Болеть не велят.