Лилли Маркоу - Сталин. Личная жизнь
Сталин, являясь, пожалуй, самым скрытным среди всех исторических деятелей в отношении своей личной жизни, упомянул, однако, имя матери своего внебрачного сына в одном из своих «Сочинений»: в нем написано, что с марта по июнь «в Сольвычегодске у И. В. Сталина (в доме М. П. Кузаковой) производятся неоднократные обыски»[71].
Тайно опекаемый, юный Константин добился блестящих успехов в учебе и затем быстро сделал карьеру: поработав преподавателем в одном из институтов, он стал заместителем начальника Управления пропаганды ЦК партии, а затем начальником одного из управлений Министерства культуры. В 1947 году, однако, массовые репрессии коснулись и его: он угодил в сети, расставленные Берией. Поскольку все приближенные Сталина знали, кто такой Константин Кузаков, Берия потребовал от него написать Сталину донос на Жданова. Константин отказался. Тогда его исключили из партии, выгнали с работы и уже даже собирались арестовать. «Для ареста Кузакова не вижу оснований», – так вроде бы сказал Сталин, и Константина оставили в покое. Он, впрочем, был полностью реабилитирован только после ареста Берии.
Константин Кузаков никогда не общался со своим отцом лично, а лишь видел его издалека. У него сохранилось о нем представление как о человеке сильном, скрытном и чуждающемся обычных человеческих чувств. Лишь в 1995 году он нарушил свое молчание и открыто заявил о том, чей он сын[72].
Но давайте вернемся в Сольвычегодск. Там 27 июня 1911 года закончился срок ссылки Кобы – а вместе с ним закончились и его близкие отношения с Марией. Однако, поскольку ему было запрещено жить в больших городах и на Кавказе, он выбрал себе в качестве места жительства город Вологду, расположенный на железной дороге, ведущей в Санкт-Петербург. Шестого сентября он тайно уехал из Вологды в столицу. Там он нанес визит Аллилуеву и с его помощью связался с подпольной штаб-квартирой партии. Еще до отъезда в Петербург он обзавелся паспортом на фамилию Чижиков: точнее говоря, ему отдал в Вологде свой паспорт некто Петр Чижиков – большевик, у которого только что закончился срок ссылки. Этот подлог был очень быстро выявлен городской полицией. Девятнадцатого октября прокурору Санкт-Петербурга сообщили, что Джугашвили проживает по чужому паспорту. Было испрошено разрешение заключить Джугашвили под стражу и провести расследование в соответствии с указом о государственной безопасности[73]. Кобу арестовали в конце октября и снова отправили в ссылку в Вологду на три года.
Коба начал привыкать к своей жизни ссыльного. Он жил так же скромно, как и другие ссыльные, и был среди них по-прежнему самым бедным. По полицейской анкете, которую он заполнил в 1911 году и в которой написал, что у него нет никого, кто мог бы поехать вместе с ним в ссылку, что у него нет никаких средств к существованию и что никто из его родственников не может ему помочь[74], видно, в каком бедственном положении он находился.
В этот же самый период времени, когда он то сидел в тюрьме, то пребывал в очередной ссылке, успевая в перерывах между тюремным заключением и ссылками участвовать в партийных мероприятиях, у него, тем не менее, сложились близкие отношения с еще одной представительницей прекрасного пола – Пелагеей Георгиевной Онуфриевой, которая тоже жила в Вологодской губернии. Две почтовые открытки, выбор которых был очень символичным (на одной из них были изображены две прильнувшие друг к другу античные фигуры целующихся обнаженного мужчины и полуобнаженной женщины, в надписи под которыми говорилось про «электрическую искру», а на второй на фоне танцующих женщин-богинь или нимф было написано большими буквами слово «Афродита»), свидетельствуют о том, что отношения Сталина с этой женщиной были теплыми и шутливыми. «За мной числится Ваш поцелуй, переданный мне через Петьку. Целую Вас ответно, да не просто целую, а горррррячо (просто целовать не стоит). Иосиф»[75]. Двадцать четвертого декабря 1911 года Коба пишет шутливым тоном Пелагее письмо: «Ну-с, “скверная” Поля, я в Вологде и целуюсь с “дорогим”, “хорошим” “Петенькой”. Сидит за столом и пьет за здоровье “умной” Поли. Выпейте же и Вы за здоровье известного вам “чудака”. Иосиф»[76]. Эти несколько слов открывают неизвестную грань его личности: даже находясь в ссылке и живя в нищете, он не теряет чувства юмора и не отказывает себе в удовольствии поволочиться за прекрасным полом.
С 5 по 17 января 1912 года в Праге состоялась VI Всероссийская конференция РСДРП, на которой Кобу кооптировали в состав Центрального Комитета партии, хотя он все еще находился в ссылке в Вологде. Он стал одним из общенациональных руководителей социал-демократов. Орджоникидзе приехал к Кобе в Вологду, чтобы передать ему эту важную новость. Коба в конце февраля нелегально отправился в Баку и Тифлис, чтобы претворить в жизнь в Закавказье решения Пражской конференции[77]. С Кавказа он приехал в Москву, чтобы встретиться там с Серго Орджоникидзе. Затем – все так же нелегально – Коба прибыл в апреле в Санкт-Петербург и наладил связь с большевиками, являющимися депутатами Государственной Думы[78], поскольку он теперь контролировал их деятельность от имени Центрального Комитета партии. Он также подготовил издание первого номера газеты «Правда». Однако в конце месяца его снова арестовали и отправили по этапу в маленький городок Нарым, находящийся в Сибири, в Томской губернии. Там ему надлежало пробыть в ссылке в течение трех лет. Однако в сентябре он опять сбежал. Жандармерия Москвы отправила телеграмму своим коллегам в Санкт-Петербург: «Коба Джугашвили бежал из Нарымского края, был в Москве, откуда направился в Питер. Близко связан с избранным в Государственную Думу рабочим Бадаевым, с коим намерен отправиться к Ленину на совещание. В случае обнаружения наблюдением просьба задержать не сразу, лучше перед отъездом за границу»[79].
Коба же в действительности занялся подготовкой к выборам в IV Государственную Думу, хотя его и выслеживало целое войско полицейских. Их донесения были похожи на отрывки из детективного романа. Двадцать девятого октября 1912 года «в 1 час 30 минут пополудни он прибыл на поезде из Москвы. Покинув вокзал, он пересек Товарный квартал, вышел на улицу… Он пошел по Невскому проспекту, свернул на улицу…, затем на улицу…, зашел в дом № 17 в два часа пополудни. Там он находился в течение четырех часов сорока пяти минут, вышел в 6 часов сорок пять минут… Зашел в ресторан Ф… Пробыл там два часа… Постоял две минуты на углу улицы… “Кавказец” взял извозчика и поехал на Финляндский вокзал. На этом вокзале он в 9 часов вечера пропал из виду».
Чтобы заново его найти, полиция разослала своим сотрудникам описание его внешности: «Интеллигент, 32–35 лет от роду, роста среднего, телосложение – среднее, темноволосый, лицо смуглое, нос прямой, бороду бреет, носит маленькую черную шапку и старое пальто с воротником».
На следующий день слежка за ним возобновилась в половине десятого утра и продолжалась до семи вечера. Было замечено, что он зашел в один из домов и не выходил из него в течение всего дня. Он поступал так ежедневно до 3 ноября, когда стал активно перемещаться по городу. Третьего ноября на Финляндском вокзале полиция потеряла его из виду, так и не выяснив при этом, поехал он куда-нибудь или нет[80]. «Кавказец» же отправился на поезде в Краков, чтобы встретиться там с Лениным. Он затем ненадолго вернулся в Санкт-Петербург – где его все еще искали, – а в конце декабря снова отправился в Краков. В Кракове он пробыл до февраля 1913 года. Это было самое длительное его пребывание за границей. Именно в это время он взял себе псевдоним Сталин.
Глава III. Сталин
Поскольку Коба ездил в Краков без паспорта, пересечь границу ему было не так-то просто, однако – после целого ряда различных приключений – он прибыл в Краков 10 ноября 1912 года, чтобы поучаствовать в заседании Центрального Комитета партии. Он пробыл в этом городе до конца месяца. Вернувшись в Санкт-Петербург, он начал руководить деятельностью маленькой группы большевиков, избранных в IV Государственную Думу. Как и раньше, он скрывался на квартире у депутата Думы Бадаева или же у своего старого друга Сергея Аллилуева. Однако не успел он вернуться в столицу, как Ленин настоятельно потребовал от него снова приехать в Краков для участия в новом заседании Центрального Комитета. Коба, невзирая на подстерегающие его опасности, отправился в путь. Прибыв в маленький приграничный город, он воспользовался помощью одного местного жителя, который подвернулся ему совершенно случайно. Это был поляк, пограничник. Коба – революционер, разыскиваемый полицией и никому не доверяющий, – почему-то согласился воспользоваться гостеприимством незнакомца. Он также согласился разделить его незатейливую пищу. Они стали рассказывать друг другу каждый о своей стране, и Джугашвили заявил поляку, что его, Иосифа, отец тоже был пограничником. Он решил рискнуть и сказал, что ему необходимо нелегально перейти границу. Поляк выразил желание ему помочь: он знал, где именно это можно осуществить. Благополучно прибыв в это место вместе с поляком, Сталин попытался ему заплатить. «Не надо! – сказал тот. – Я сделал это не из-за денег. Мы – сыны угнетенных наций, мы должны помогать друг другу»[81]. Такие слова поляк сказал грузину. Грузин затем пересек линию границы, двигаясь навстречу очень важному событию своей жизни – первому разговору с глазу на глаз с Лениным.
