Олег Смыслов - Любовь на службе царской. От Суворова до Колчака
Олег Смыслов - Любовь на службе царской. От Суворова до Колчака краткое содержание
Олег Смыслов
Любовь на службе царской. От Суворова до Колчака
© Смыслов О. С., 2012
© ООО «Издательство «Вече», 2015
© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2015
Сайт издательства www.veche.ru
* * *От автора
Герои этой книги – офицеры и генералы (в том числе генералиссимус и адмирал) той самой Российской империи, которую мы потеряли в 1917 году.
Каждый из них оставил свой след в истории. Скромный или великий, не столь важно. Ведь речь пойдет о любви на фоне их жизненных испытаний, в те самые времена, когда ценность института брака была абсолютна. Когда, как правило, любовь была выше заслуг и привилегий. А к близости, что по современным меркам невероятно, шли годами и относились к ней чаще всего свято.
При этом нужно обязательно учесть некоторые особенности дореволюционной эпохи. Например, походная жизнь, служба в малоприспособленных к жизни условиях и местностях, частые военные кампании и другие факторы и причины, чаще всего не способствовали устройству семейного быта и не располагали к женитьбе офицеров Российской империи. Что и говорить, если в начале XX века до 17 процентов всех полковников и генералов Русской армии никогда не были женаты! Русским офицерам запрещалось жениться ранее достижения возраста 23 лет. А до 28 лет они могли жениться только с разрешения своего начальства и только в случае предоставления ими имущественного обеспечения. При даче разрешения на брак учитывалась его пристойность.
Однако не будем забегать вперед и лишь отметим: все любовные истории и истории браков героев книги (А. В. Суворова, князя С. В. Трубецкого, М. Д. Скобелева, П. П. Шмидта, В. А. Сухомлинова, А. В. Колчака, А. И. Деникина, великого князя Михаила Романова и графа А. А. Игнатьева), по сути, документальны и подкреплены свидетельствами их современников. Они любопытны и поучительны. А беспокойное время войн и революций отразилось на них порой неожиданно драматично.
Семейная жизнь генералиссимуса Суворова
«Всегда найдутся неложные свидетели истины»
В Петербург генералиссимус Суворов в последний раз въехал 20 апреля 1800 года. Въехал в самом обыкновенном дорожном возке под покровом сумерек, остановившись в доме № 23 у мужа своей племянницы Дмитрия Хвостова на Крюковом канале. Въехал будто бы тайком и очень медленно протащился по сонным столичным улицам. В доме Хвостова ему была оставлена князем Долгоруким записка, в которой говорилось, что Суворову запрещено являться к государю. Имя полководца исчезнет со страниц газет. У него заберут любимых и преданных адъютантов. Все это не могло не сказаться на здоровье семидесятилетнего человека. Его дни сократит именно эта опала. Заболев еще в дороге, он сляжет.
Когда граф Кутайсов, любимец самого императора, потребует отчета в его действиях, Александр Васильевич ответит без утайки:
– Я готовлюсь отдать отчет богу, а о государе я теперь думать не хочу…
А ведь еще вчера Суворову рукоплескала вся Европа! Еще вчера ему готовился в столице торжественный прием. «Для него были отведены комнаты в Зимнем дворце. В Гатчине его должен был встретить флигель-адъютант с письмом от государя. Войска предполагалось выстроить шпалерами по обеим сторонам улиц Петербурга. Солдатам предписывалось встречать генералиссимуса барабанным боем и криками “ура”, при пушечной пальбе и колокольном звоне, а вечером приказано было зажечь иллюминацию. Но…
В России Суворова ждал не триумф, а опала», – констатирует Михаил Сафонов.
И после чего. После того, как Итальянский и Швейцарский походы Суворова в 1799 года – это поистине та самая вершина полководческого искусства Александра Васильевича Суворова, к которой он шел более пятидесяти лет своей военной службы, участвуя в семи войнах и проведя более шестидесяти сражений, не проиграв не одного.
Например, последним крупным сражением в ходе Итальянского похода стало сражение при Нови. А результатом: освобождение в короткие сроки Северной Италии от французского господства. Именно за эту победу русского оружия император Павел I повелел оказывать Суворову такие же почести, какие до этого оказывались только императору.
Швейцарский поход по своему размаху и продолжительности стал одним из крупнейших для своего времени военных событий на горном театре военных действий. В этом походе проявились как полководческий гений Суворова, так и тактическое мастерство русских командиров. И на этот раз император Павел не отказал себе в удовольствии высоко оценить действия полководца: «Побеждая всюду и во всю Вашу жизнь врагов Отечества, Вам не доставало одного – преодолеть и самую природу, но Вы и над нею одержали верх». А уж почестям полководцу от императора бы не счесть…
Как пишет Михаил Сафонов, пока Суворов «на глазах изумленной Европы вписывал одну из замечательных страниц в историю военного искусства, Павел оказывал неизменное благоволение полководцу: 8 августа возвел его в княжеское достоинство, 24-го приказал отдавать военные почести, подобные отдаваемым особе государя, 28 октября присвоил ему звание генералиссимуса, повелел подготовить проект статуи, прославляющей суворовские победы».
Но, вместо более чем заслуженного триумфа, все закончилось новой и последней жестокой опалой. До сих пор поводом к ней называли и называют достаточно банальную причину. Якобы в Итальянском и Швейцарском походах Александр Васильевич держал при себе дежурного генерала, что полагалось иметь только монарху. Однако существует и другая версия, более подлинная. Будто бы еще при воцарении императора Павла в ближайшем окружении генералиссимуса вынашивались планы государственного переворота. Военные преобразования царя вполне заслуженно встретили резкое сопротивление в военных кругах. И особенно в окружении Суворова, который всегда открыто выражал Павлу свою оппозиционность. Парадоксально, но факт, когда над головой полководца сгустились тучи, его назначили главнокомандующим армией, действующей в Италии.
Новую опалу сократила смерть… Он умирал, и придворный врач Гриф тер генералиссимусу виски спиртом. На смертном одре он то бредил, то уходил в забытье. Одни голубые глаза еще продолжали жить на восковом лице, когда он их с трудом открывал.
Незадолго до кончины Суворов пожелал видеть поэта Гавриила Романовича Державина и, улыбнувшись, спросил его:
– Ну, какую же ты мне напишешь эпитафию?
– По-моему, – ответил тот, – слов много не нужно: «Тут лежит Суворов!».
Глаза Суворова засияли:
– Помилуй бог, как хорошо!
6 мая во втором часу дня он скончался. Этот майский день был ясным, не по-петербургски погожим. Вынос тела состоялся 12 мая в 9 часов утра… «Хоронили его как фельдмаршала, а не как генералиссимуса, – уточняет М. Сафонов. – За гробом шли только три армейских полка. Гвардию, за исключением конногвардейцев, не нарядили на похороны под предлогом усталости после парада. Зато весь Петербург вышел на улицы попрощаться с полководцем. Писатель Н. Греч вспоминал, что невозможно было добраться до дома Суворова: улицы загромоздили экипажи и заполнил народ.
При отпевании в Александро-Невском монастыре произошла любопытная сцена. Лестница, ведущая в верхнюю церковь, оказалась слишком узкой, и гроб не проходил. Но гренадеры, служившие под начальством Суворова, поставили гроб на головы и со словами “Суворов везде пройдет” отнесли его наверх…
Ни царь, ни двор, ни знать на похоронах не присутствовали – никто не желал рисковать своей карьерой. Греч был прав, когда писал: “Не правительство, а Россия оплакивала Суворова”».
Что ты заводишь песню военну
Флейте подобно, милый снигирь?
С кем мы пойдем войной на Гиену?
Кто теперь вождь наш? Кто богатырь?
Сильный где, храбрый, быстрый Суворов?
Северны громы в гробе лежат.
Кто перед ратью будет, пылая,
Ездить на кляче, есть сухари;
В стуже и в зное меч закаляя,
Спать на соломе, бдеть до зари;
Тысяча воинств, стен и затворов;
С горстью россиян все побеждать?
Быть везде первым в мужестве строгом,
Шутками зависть, злобу штыком,
Рок низлагать молитвой и Богом,
Скиптры давая, зваться рабом,
Доблестей быв страдалец единых,
Жить для царей, себя изнурять?
Нет теперь мужа в свете столь славна:
Полно петь песню военну, снигирь!
Брана музыка днесь не забавна,
Слышен отвсюду томный вой лир;
Львиного сердца, крыльев орлиных
Нет уже с нами! – что воевать?
Именно таким стихотворением «Снигирь» Державин отозвался на смерть величайшего русского полководца, скончавшегося в его присутствии. К слову сказать, у поэта в клетке жила птичка, которая научилась петь одно колено военного марша. Под гиеной Державин подразумевал революционный дух Франции. Таким образом, помимо всего прочего, отразив в своем произведении еще и оппозиционный дух.
