Льюис Кэрролл - Сильвия и Бруно
— Так и есть, — отвечал Бруно, внимательно оглядев Кошку, чтобы убедиться, вся ли она тут.
— Но откуда вы знаете, что она не трогает Мышек — или, лучше сказать, Мышей?
— Потому что она с ними играет, — отвечал малыш. — Играет, чтобы им не было скучно. Ну, сами знаете.
— А вот этого я как раз и не знаю, — возразил Другой Профессор. — Я полагал, что она играет с ними перед тем, как съесть, то бишь убить их!
— Ну, разве что случайно! — заговорил Бруно — настолько поспешно, что сразу стало ясно, что ему уже приходилось замечать за Кошкой такие грехи. — Она сама мне все объяснила, когда пила молоко. Она сказала: «Я учу Мышек играть в новые игры, и они им очень нравятся». А еще она сказала: «Иногда бывают несчастные случаи, иной раз Мышки погибают сами собой». А еще она сказала: «Мне всегда очень жалко, когда Мышки погибают сами собой». А еще…
— Если бы ей и вправду было их жалко, — заметила Сильвия, — она не стала бы их есть после того, как они погибнут.
Это замечание, однако, не ускользнуло от внимания участников сей напряженной этической дискуссии.
— А еще она сказала… — Оратор постоянно прерывался, опуская, как совершенно излишние, свои собственные реплики в диалоге и сосредоточившись на словах Кошки — …Она сказала, что мертвые Мышки никогда не возражают против того, чтобы быть съеденными. Она сказала: «Зачем таким толстеньким Мышкам зря пропадать?» Она сказала: «Они такие вку-у-усные…» Она сказала: «Если бы ты только мог, ты тоже сказал бы: „О, как мне хотелось бы стать Мышкой, чтобы меня тоже съели!“» А еще она сказала…
— Да у нее просто времени не было наговорить такую кучу чепухи! — недоверчиво оборвала его Сильвия.
— Но ты же не знаешь, как говорят Кошки! — тотчас возразил Бруно. — Они говорят просто уфасно быстро!
Глава двадцать третья
СКАЗКА О КАБАНЧИКЕ
Тем временем гости немного успокоили свой аппетит, и даже Бруно, когда Профессор предложил ему четвертый кусок сливового пудинга, с трудом переводя дух, заметил: «Я думаю, трех кусочков довольно!»
Внезапно Профессор вздрогнул, словно его током ударило.
— Надо же, я чуть было не забыл предложить вам гвоздь нашей программы! Другой Профессор прочтет вам Историю Кабанчика, то есть — я имел в виду — Сказку о Кабанчике, — поправился он. — В ней в начале и в конце есть Вводные Стихи, сами увидите.
— А разве Вводные Стихи могут быть в конце? — удивилась Сильвия.
— Подождите немного, и вы сами все услышите, — отвечал Профессор. — Я не помню точно, нет ли их еще и в середине. — Он поспешно поднялся, и в Банкетном Зале мгновенно воцарилась тишина. Всем хотелось услышать Профессора.
— Дамы и господа, — начал Профессор, — Другой Профессор любезно согласился прочесть нам эту поэму. Она называется «Сказка о Кабанчике». Знаете, он еще никогда никому не читал ее! (По аудитории прокатился шепот изумления.) Так вот, сегодня он прочтет ее нам! (В зале послышались возгласы одобрения, и сам Профессор, держа в одной руке очки, а в другой — ложку, чуть было не взобрался на стол, чтобы удобнее дирижировать хором общих восторгов.) Другой Профессор поднялся, запрокинул голову и начал:
Пташки любят кушать,
Я вам доложу.
Я по мху сужу.
Надевайте гетры:
Я под шелест ветра
Сказку расскажу.
Пташки любят лопать
Ветчину, друзья,
Радость не тая;
Любят устриц лопать
И по тине топать —
Так же, как и я.
Пташки улыбаться
Учат малышей
И тигрят, ей-ей —
Петь, забот не зная,
Ротик разевая
Прямо до ушей.
Птички дремлют сладко
Посреди болот,
Где удача ждет.
Открывайте ж глазки:
Будем слушать сказки
Старые. Так вот,
Жил-был Кабанчик. День и ночь
Над сломанной трубой
Он плакал и — ни шагу прочь:
Никто не мог ему помочь,
Он прыгать не умел — точь-в-точь
Обижен был судьбой.
Верблюд спросил, на берегу
Услышав плач и вой:
«А вдруг я горю помогу?
Ты, может, в плен попал к врагу?»
«Ах нет, я прыгать не могу:
Обижен я судьбой!»
Верблюд задумался слегка:
«Подумаешь, герой!
Ей-ей, такого толстяка
Я не видал еще пока.
Но хоть задача нелегка,
Давай поспорь с судьбой!
Вон — темный лес в двух милях, тень
Простерший над рекой.
Что ж ты весь день сидишь, как пень?
К нему раз десять сбегай в день —
И через год, осилив лень,
Подпрыгнешь над судьбой!»
Верблюд вздохнул — и зашагал
Над сломанной трубой.
О, как Кабанчик наш рыдал,
Как на себе щетинку рвал!
Еще бы: маленький нахал,
Обижен он судьбой!
Тут Лягушонок на него
Зрачок набычил свой:
«О чем ты плачешь? Ничего!
Есть горе хуже твоего!»
«Я толстый, только и всего:
Обижен я судьбой!»
Раздулся Лягушонок тут
И стал гора горой.
«Не плачь! Пусть слезы не текут!
Я научу, взяв грош за труд —
И через несколько минут
Поспоришь ты с судьбой!
Начни сначала, милый мой,
Ты с кочки небольшой,
Трудись упорно день-деньской —
А там, глядишь, и над стеной
В двенадцать футов вышиной
Махнешь, как над судьбой!»
Кабанчик так и подскочил:
«Ах, Лягушонок мой!
Меня ты просто окрылил!
Уж я не пожалею сил,
Нет! Лишь бы ты меня учил,
Как прыгать над судьбой!»
«Меня сначала угости
Бараньей отбивной,
Пониже хвостик опусти
И сосчитай до десяти,
Согни коленки — и лети,
Подпрыгнув над судьбой!»
Кабанчик бедный, как дурак,
Подпрыгнул над трубой —
Но дело вышло не пустяк:
О камень шлепнулся он — так,
Что кости затрещали: «Крак!»
Вот так! Не спорь с судьбой!
Читая эти стихи, Другой Профессор подошел к камину и уперся головой в дымоход. Затем, неловко повернувшись, он потерял равновесие и полетел вниз головой в каминную решетку. Его огромная голова застряла между прутьями, он весь перепачкался и никак не мог освободить ее.
Бруно не упустил случая заметить:
— Я уж подумал, он хочет поглядеть, сколько народу может уместиться за середкой.
— Решеткой, а не середкой, — поправила его Сильвия.
— Не говори чепуху! — возразил Бруно.
Вся эта беседа происходила в то самое время, пока Другой Профессор старался выбраться из ловушки.
— У вас лицо черное как уголь! — испуганно воскликнула Императрица. — Если позволите, я велю подать вам мыло!
— Не стоит, благодарю вас, — отвечал Другой Профессор, отвернувшись. — Черный — это тоже вполне благородный цвет. К тому же мыло без воды ничем не поможет…
И он, отвернувшись от слушателей, принялся читать Вводные Стихи:
Пташки пишут книжки
И забавный стих,
Но — для поварих…
Лучше их обшарить
Взглядом — но не жарить
Жарка портит их.
Пташки на волынке
Любят поиграть
Для гостей опять.
Но бросают гости
Шиллинг им со злости:
— Хватит! Перестать!
Пташки крокодила
Окунают в крем.
Бред! А между тем
В креме крокодилы
Просто очень милы
И не злы совсем!
Верблюд пришел, и день погас
Над сломанной трубой.
«Бедняга! — ухом он потряс. —
Знать, прыгнул ты в недобрый час!
Иметь нам надо верный глаз,
Чтоб прыгать над судьбой!»
Кабанчик все лежал пластом,
Ни рылом, ни ногой
Не шевеля, на камне том,
И слезки капали ручьем…
Ему, как видно, напролом
Не прыгать над судьбой…
А Лягушонок наш затих;
Он понял той порой,
Что не видать, как лап своих,
Ему бараньих отбивных —
И грустно носом он поник
Над сломанной трубой!
— Какая печальная история! — вздохнул Бруно. — Она грустно начинается, а кончается и того печальнее. Я вот-вот расплачусь. Сильвия, дай мне, пожалуйста, носовой платок.
