Древневосточная литература - Тысяча и одна ночь. Том III
И Кан-Макан призвал на царя милость Аллаха. А потом царь взглянул на коня, названного Катулем, и узнал, что это тот конь, которого он видел в таком-то и таком-то году, когда осаждал поклонников креста вместе с отцом Кан-Макана, Дау-аль-Маканом, и был убит его дядя Шарр-Кан. «Если бы твой отец мог завладеть им, он наверное купил бы его за тысячу коней, – сказал он, – но теперь слава возвратилась к его семье, и мы принимаем коня и дарим его тебе. Ты достойнее всех людей иметь его, так как ты господин витязей».
Потом царь Сасан велел принести почетные одежды для Кан-Макана и привел ему коней, а затем он назначил ему во дворце самое большое помещение, и пришли к нему слава и радость. И царь дал Кан-Макану большие деньги и оказал ему величайшее уважение, так как он боялся везиря Дандана.
И Кан-Макан обрадовался тому, что прекратилось его унижение и ничтожество. Он вошел в свой дом и пришел к матери и спросил ее: «О матушка, как живется дочери моего дяди?» И она сказала: «О дитя мое, в мыслях о твоем отсутствии я забыла обо всех, даже о твоей любимой, особенно потому, что она была виновницей твоей отлучки и моей разлуки с тобою». И Кан-Макан пожаловался ей и сказал: «О матушка, пойди к ней и попроси ее, может быть она подарит мне один взгляд и прекратит мою печаль», но мать ответила: «Все это – желание гнуть шею мужей; оставь же то, что приведет к беде! Я к ней не пойду и не войду к ней с такими словами».
Услышав это от своей матери, Кан-Макан передал ей рассказ конокрада о том, что старуха Зат-ад-Давахи вступила в их земли и хочет войти в Багдад, и сказал: «Это она убила моего дядю и деда, и мне надлежит обязательно отомстить ей и снять с себя позор».
Потом он оставил свою мать и пошел к одной старухе, неверной, развратной, жадной хитрице по имени Садана, и пожаловался ей на то, что чувствует, и на любовь к дочери своего дяди, Кудыя-Факан, и попросил ее пойти к ней и уговорить девушку. И старуха ответила ему: «Слушаю и повинуюсь!» – и, расставшись с ним, она пошла во дворец Кудыя-Факан и уговорила и смягчила ее сердце к его участи. И затем она вернулась к нему и сказала: «Кудыя-Факан приветствует тебя и обещает, что в полночь придет к тебе…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто сорок вторая ночь
Когда же настала сто сорок вторая ночь, Шахразада сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха, придя к Кан-Макану, сказала ему:
«Дочь твоего дяди приветствует тебя, и она придет к тебе сегодня в полночь».
И Кан-Макан обрадовался и сидел, ожидая исполнения обещания дочери своего дяди, Кудыя-Факан. И едва настала полночь, как она пришла к нему в черном шелковом плаще и, войдя, пробудила его от сна и воскликнула: «Как это ты утверждаешь, что любишь меня, а сам ни о чем не думаешь и спишь себе в наилучшем состоянии!» И КанМакан проснулся и воскликнул: «О желание сердца, я спал только потому, что хотел, чтобы твой призрак посетил меня!»
И тогда она стала укорять его мягкими словами и произнесла такие стихи:
«Коль искренен был бы ты в любви,
Ко сну склониться не мог бы ты,
Утверждающий, что путь любящих
Ты прошел в любви и страстях твоих!
Поклянусь Аллахом, о дяди сын,
Не сомкнет очей сильно любящий!»
Услышав это от дочери своего дяди, Кан-Макан устыдился и, поднявшись, стал оправдываться. И они обнялись и стали сетовать на мучения разлуки и продолжали это, пока не взошла заря и не разлилась по краям неба. И тогда Кудыя-Факан собралась уходить, и Кан-Макан заплакал и, испуская глубокие вздохи, произнес такие стихи:
«О ты, посетившая за долгой разлукою –
Жемчужины уст твоих рядами нанизаны.
Лобзал я раз тысячу тебя, обнимал твой стан,
А ночью щека моя так близко к твоей была,
Пока не пришла заря, что нас разлучить должна,
Как острый меча клинок, из ножен блеснувший вдруг».
А когда он окончил свои стихи, Кудыя-Факан простилась с ним и вернулась в свои покои. Она рассказала некоторым невольницам о своей тайне, и одна из них пошла к царю и осведомила царя Сасана, и тот отправился к Кудыя-Факан и, войдя к ней, обнажил над нею меч, желая убить ее. Но ее мать, Нузхат-аз-Заман, вошла и сказала царю: «Заклинаю тебя Аллахом, не делай ей дурного! Если ты сделаешь с ней дурное, весть об этом распространится среди людей, и ты будешь опозорен между царями своего времени. Знай, что Кан-Макан не дитя прелюбодеянья, и он воспитывался с нами. Он обладает честью и мужеством и не совершит поступка, достойного укора. Подожди же и не торопись! Среди жителей дворца и обитателей Багдада распространились вести о том, что везирь Дандан ведет войска со всех земель и привел их, чтобы сделать царем Кан-Макана».
«Клянусь Аллахом, – отвечал царь, – я непременно ввергну Кан-Макана в беду, чтобы его не носила земля и не осеняло небо! Я оказал ему милость и хорошо обращался с ним только из-за жителей моего царства и вельмож, чтобы они не склонились к нему, и ты скоро увидишь, что будет». И он оставил ее и вышел, обдумывая дела своего царства.
Вот что было с царем Сасаном. Что же касается КанМакана, то он пришел на другой день к своей матери и сказал: «О матушка, я решил совершать набеги и грабить на дорогах, и угонять коней, скотину, рабов и невольников, а когда мое богатство умножится и станет хорошим мое положение, я посватаю мою двоюродную сестру, Кудыя-Факан, у моего дяди, царя Сасана».
«О дитя мое, – сказала ему мать, – чужие богатства не лежат без охраны перед тобой, и за них придется бить мечами и разить копьями, и охраняют их люди, которые пожирают зверей и опустошают земли, ловят львов и охотятся на барсов!» Но Кан-Макан воскликнул: «Не бывать тому, чтобы я отказался от своего намерения раньше, чем достигну желанной цели!»
А потом он послал старуху уведомить Кудыя-Факан о том, что он уезжает, чтобы раздобыть приданое, достойное ее, и сказал старухе: «Обязательно спроси ее и принеси мне ответ». И старуха отвечала: «Слушаю и повинуюсь!» – и отправилась к девушке и, вернувшись с ответом, сказала: «Она придет к тебе в полночь».
И Кан-Макан просидел без сна до полуночи, и его охватило волнение, и он не заметил, как девушка вошла к нему со словами: «Моя душа выкупит тебя от бессонницы!» И тогда он поднялся перед нею и воскликнул: «О желание сердца, моя душа выкупит тебя от всех зол!» И он осведомил ее о том, на что решился, и девушка заплакала, а Кан-Макан сказал ей: «Не плачь, о дочь дяди! Я буду просить того, кто судил нам расстаться, чтобы он нам ниспослал встречу и поддержку».
И затем Кан-Макан собрался выезжать и, придя к своей матери, попрощался с ней, вышел из дворца, подвязал свой меч и надел тюрбан и наличник, а после того сел на своего коня Катуля и проехал через город, походя на луну.
И он достиг ворот Багдада и вдруг видит: его товарищ; Саббах ибн Раммах выезжает из города. И, увидев Кан-Макана, он побежал рядом с его стременем и приветствовал его, и Кан-Макан ответил на его приветствие, а Саббах сказал ему: «О брат мой, как тебе достались этот конь и меч и одежда, а я до сих пор ничего не имею, кроме меча и щита?» – «Охотник возвращается лишь с такой дичью, какую хотел поймать, – отвечал Кан-Макан. – Через час после разлуки с тобой мне досталось счастье. Не хочешь ли пойти со мною, питая чистые намерения и сопутствовать мне в этой пустыне?»
«Клянусь господином Каабы, я буду теперь называть тебя только владыкой!» – воскликнул Саббах и побежал перед его конем, держа на руке меч и с мешком за плечами, а Кан-Макан ехал сзади.
Так они углублялись в пустыню четыре дня и ели пойманных газелей и пили воду из ручьев, а на пятый день приблизились к высокому холму, под которым были луга и проточный пруд, и там находились верблюды, коровы, овцы и кони, которые заполнили холмы и долины, а их детеныши играли вокруг загона. И при виде этого Кан-Макан сильно обрадовался, и грудь его исполнилась веселья, и он вознамерился вступить в бой, чтобы захватить верблюдиц и верблюдов.
«Нападем на этот скот, оставленный его обладателями. И сразись ты вместе со мною, с ближними и дальними, чтобы получить свою долю, захватив животных», – сказал он Саббаху. Но Саббах воскликнул: «О владыка, ими владеет множество людей, и среди них есть храбрецы, конные и пешие, и если мы бросимся в это страшное дело, нам грозит великая опасность. Никто из нас не вернется к своей семье целым, и мы оставим наших двоюродных сестер одинокими».
И Кан-Макан засмеялся и понял, что Саббах трус. Он оставил его и спустился с холма, намереваясь сделать набег, и закричал, и произнес нараспев такие стихи:
«Клянусь семьей я Нумана, мы доблестны,
Владыки мы, что снимают всем головы!
И если бой предстоит нам, горячий бой,
На поле битвы мы твердо всегда стоим.
Бедняк всегда спит спокойно, средь нас живя,
Лица нужды он не видит ужасного.
Надеюсь я, что поддержку окажет мне
Владыка царей, создавший весь род людской».
И затем он понесся на этих верблюдиц, словно распаленный верблюд, и погнал всех верблюдов, коров, овец и коней. И поспешили к нему рабы с блестящими мечами и длинными копьями, и в первых рядах их был всадник – турок, сильный в бою и сече, знающий, как работать темными копьями и белыми клинками. И он понесся на Кан-Макана и крикнул ему: «Клянусь Аллахом, если бы ты знал, чей это скот, ты не совершил бы таких поступков!
