Льюис Кэрролл - Сильвия и Бруно
А через миг они опять обрели обычный облик. Бруно продолжал один:
Что за голос звучит, когда ярость пылает
Над пучиной мятежных страстей
И смятенную душу с судьбой примиряет,
Словно рукопожатье друзей?
Что за музыка все существо заполняет
И волнует нам душу и кровь?
Сильвия продолжала (на этот раз ее голос звучал более ясно и твердо):
Это тайна: ее никому не постичь,
Только имя той тайне — Любовь!
И чистый хор звонких голосов подхватил:
Верю: это Любовь,
Знаю: это Любовь,
Это может быть только Любовь!
Затем опять зазвучал тонкий высокий голосок Бруно:
Что за кисть тут и там всем полям и холмам
Подарила их пышный наряд,
А лужайки от пыла мягкой тенью укрыла
И пастись пригласила ягнят?
И вновь послышался нежный, серебристый, поистине ангельский голос, и я едва мог разобрать слова:
Эта тайна — не вам, злым и черствым сердцам:
Ангел с неба поет ее вновь,
И поймет ее дух всяк, имеющий слух,
Ибо имя той тайне — Любовь!
И Бруно весело и громко подхватил:
Верю: это Любовь,
Знаю: это Любовь,
Это может быть только Любовь!
— Как здорово! — воскликнул малыш, когда дети подошли почти вплотную, так что нам пришлось даже посторониться, чтобы пропустить их. Нам достаточно было протянуть руку, чтобы прикоснуться к ним, но мы удержались от этого.
— Не стоит мешать им и останавливать! — проговорил я, когда дети прошли мимо нас и опять ушли в тень. — Они ведь нас даже не видели!
— Да, не стоит, — вздохнув, повторила леди Мюриэл. — Ах, как мне хочется опять увидеть их в обычном облике! Но мне почему-то кажется, что этого никогда не будет. Они навсегда ушли из нашей жизни! — Она опять вздохнула и не проронила больше ни слова до тех пор, пока мы не вышли на дорогу, точнее — на развилку, ведущую к моему дому.
— Ну вот, здесь я вас покину, — произнесла она. — Мне хочется вернуться, пока еще не совсем стемнело, а мне еще надо навестить подругу. Спокойной ночи, друг мой! Давайте встречаться как можно скорее и, главное, чаще! — добавила она неожиданно теплым и нежным тоном, от которого у меня так и затрепетало сердце. — «Немногие нам дороги на свете!»
— Спокойной ночи! — дрогнувшим голосом отвечал я. — Право, Теннисон сказал это о куда более достойном друге, чем я.
— Теннисон сам толком не понимал, что он говорит! — возразила она с шутливой дерзостью, напомнившей ее прежний задорный тон, и мы расстались.
Глава двадцатая
ОКОРОК СО ШПИНАТОМ
Приглашение леди Мюриэл глубоко взволновало меня; и хотя она, с присущей ей редкой деликатностью, избегала каких бы то ни было намеков на друга, общение с которым так щедро скрашивало мою жизнь, я чувствовал, что искренняя симпатия и сочувствие моему одиночеству побудили ее относиться ко мне с таким участием и постараться сделать все, чтобы позволить мне чувствовать себя как дома.
Мой одинокий вечер выдался долгим и томительным, но мне не хотелось ложиться. Я сидел у камина, не сводя глаз с догорающих угольков и предоставив Фантазии складывать из красных мерцающих огоньков образы и лица из давнего и недавнего прошлого. Вот показалась румяная улыбка Бруно, вспыхнувшая и через миг погасшая, следом за ней — розовые щечки Сильвии и веселое лицо Профессора, так и сияющее от удовольствия. «Добро пожаловать, крошки мои!» — казалось, говорило оно… А через минуту красный уголек, на какой-то миг напомнивший мне старину Профессора, померк, подернулся пеплом, и слова, послышавшиеся мне в тиши, навсегда канули в прошлое. Я взял кочергу, подгреб к решетке два-три еще живых уголька, и Фантазия — этот беззастенчивый менестрель — опять запела мне ту волшебную песню, которую я так любил слышать…
— Добро пожаловать, крошки мои! — опять произнес чей-то мягкий голос. — Я же говорил им, что вы придете. Ваши комнатки давно ждут вас. А Император и Императрица… словом, они будут рады вам больше всех! Правда-правда, Ее Высочество изволили сказать: «Надеюсь, они не опоздают к началу банкета!» Это ее собственные слова, уверяю вас!
— А Уггуг будет на банкете? — спросил Бруно. И они с сестричкой вздохнули и задумались.
— Да, разумеется, непременно будет! — закашлявшись, отвечал Профессор. — Вы же знаете, сегодня — его день рождения. Все гости будут пить за его здоровье, ну, и все такое прочее. Как же банкет может обойтись без него?
— Без него было бы гораздо лучше, — проговорил Бруно тихо, едва слышно, чтобы его не услышал никто, кроме Сильвии.
Профессор опять кашлянул:
— Как хорошо, что вы пришли! Поверьте мне, банкет будет просто замечательный, крошки мои! Я очень-очень рад вас видеть!
— Боюсь, мы слишком долго задержались, — вежливо заметил Бруно.
— Пожалуй, — отвечал Профессор. — Ну, как бы там ни было, вы пришли, и слава богу. — И он начал перечислять дела, намеченные на сегодняшний день. — Первым пунктом значится лекция, — проговорил он. — Видите ли, на этом настояла сама Императрица. Она утверждает, что, когда гости, как обычно, объедятся на банкете, их начнет одолевать дремота и они не смогут прослушать лекцию… Что ж, пожалуй, она права. Точнее, как только гости соберутся, у нас намечено немного подкрепиться. Это будет нечто вроде сюрприза для Императрицы. С тех пор как вы покинули нас, она стала… ну, одним словом, не столь мудрой, как прежде, и мы сочли за благо устраивать ей маленькие сюрпризы. Ну вот, а потом будет лекция…
— Что я слышу? Лекция? Та самая, которую вы готовили так… страшно подумать как давно? — удивилась Сильвия.
— Да-да, та самая, — спокойным тоном отвечал Профессор. — Подготовка к ней заняла уйму времени. К тому же у меня куча всяких обязанностей. Ну, например, я как-никак Придворный Врач. Моя обязанность — поддерживать здоровье Королевских Слуг в надлежащем порядке, а это весьма обязывает! — воскликнул он, поспешно хватая колокольчик и звоня в него. — Сегодня как раз — Лекарственный день! Мы даем им лекарства раз в неделю. Видите ли, если бы мы давали лекарства каждый день, то все пузырьки опустели бы слишком скоро!
— А если кто-нибудь заболеет в какой-нибудь другой день? — спросила Сильвия.
— Что? Заболеть в другой день? — удивленно воскликнул Профессор. — Да такого быть не должно! Слугу, заболевшего не в тот день, немедленно выгонят! А вот и лекарство на сегодня, — продолжал он, доставая с полки огромный кувшин. — Я приготовил его сегодня утром. Попробуй! — предложил он, пододвигая кувшин Бруно. — Обмакни пальчик и попробуй!
Бруно так и сделал, но тут же скорчил такую ужасную гримасу что Сильвия испуганно воскликнула: «Бруно, выплюнь сейчас же!»
— Ужасно противное! — заметил Бруно. Лицо его опять приняло знакомый вид.
— Противное? — возразил Профессор. — Разумеется, противное, а как же иначе? Каким же, по-твоему, должно быть лекарство, если не противным?
— Вкусненьким, — отозвался Бруно.
— Должен сказать, — начал Профессор, обескураженный мгновенным ответом Бруно, — что оно никогда не бывает таким, как тебе хочется! Видишь ли, лекарство просто обязано быть противным. Будь добр, отнеси, пожалуйста, этот кувшин в Комнату Слуг, — обратился он к лакею, явившемуся на зов колокольчика, — и скажи им, что это — их порция лекарств на сегодня.
— И кто же из них должен принимать его? — спросил лакей, беря со стола кувшин.
— Ну, этого я и сам еще не решил! — строгим тоном отвечал Профессор. — Я скоро приду и все решу на месте. Скажи им, чтобы ни в коем случае не смели принимать его до моего прихода! Просто удивительно, — произнес он, повернувшись к детям, — каких успехов мне удалось достичь в лечении всяческих недугов и хворей! У меня есть кое-какие заметки. — С этими словами он достал с полки стопку листков бумаги, скрепленных по два и по три. — Нет, вы только послушайте. «Младший Повар номер Тринадцатый вылечился от лихорадки (Febris Communis)». А теперь поглядите, какой листок к нему приколот. «Младшему Повару номеру Тринадцатому дана двойная доза лекарства». Право, этим можно гордиться, не так ли?
— Но какое из этих событий случилось первым? — озадаченно спросила Сильвия.
Профессор внимательно оглядел свои записки.
— Видите ли, число на них не указано, — произнес он уже не столь мажорным тоном. — Боюсь, что на этот вопрос я не смогу ответить. Но они действительно случились, причем — оба: в этом у меня нет никаких сомнений. О, лекарство — великое дело, уверяю вас. Болезни по сравнению с ним — ерунда. Вы можете принимать лекарство долго, годами, но никому не захочется так долго болеть! Кстати, пойдемте на помост. Садовник просил меня прийти и поглядеть, что ему делать дальше. Пошли! Мы как раз успеем вернуться до темноты.
