Анастасия Строкина - Кит плывет на север
— Я за мужем иду, — ответила Ахсинун. — Увидеть его хочу.
— Того рыбака ищешь, который мне свой каяк отдал? А что ценного есть у тебя?
Стал Исигух высматривать, что бы такое забрать у Ахсинун.
— Вот, — говорит она, — забирай мою шапку из морского зверя.
Взял Исигух ее шапку, повертел в лапах, понюхал, пошкрябал когтем.
— Нет, — зашипел он. — Чувствую, есть у тебя что-то поинтереснее! Отдавай мне свой рыбий пузырь с солнцем!
— Как я отдам его? Без него я не смогу выбраться обратно!
— Ну тогда и возвращайся, откуда пришла! Нельзя войти живым в деревню мертвых и выйти живым!
Ахсинун подумала и решила, что лучше она вернет Гидгиха на землю, чем будет жить одна и однажды вернется к Исигуху старой старухой, беззубой и беспамятной.
— На вот, держи! — она отдала зверю свой рыбий пузырь с солнцем и отправилась глубоко-глубоко под воду со светом Гидгиха за пазухой.
Ровно на одиннадцать тысяч триста пятнадцать ступенек спустилась она. Ходит по деревне, зовет Гидгиха. И встретились они, и обнимались так долго, что на Острове солнце успело сменить луну и снова вынырнуть из океана.
Рассказали они друг другу все, что с ними произошло. Гидгих подумал и решил, что лучше он навсегда останется здесь с Ахсинун, чем будет жить один и однажды вернется к Исигуху старым стариком, беззубым и беспамятным.
— Пойдем, поищем наших детей! — сказала Ахсинун. И они пошли искать Сунам и Кумаа. Но сколько бы они ни искали, кого бы ни спрашивали, никто их нигде не видел. Расстроились рыбак и его жена, что ни на земле, ни в деревне мертвых не быть им вместе со своими детьми. И много раз на Острове уже взошло и село солнце, как подошла к ним Женщина-Лиса:
— Я знаю, где ваш сын Сунам. Он живет в норе со мной и моими детьми. Но просто так я его вам не отдам!
— Проси, что хочешь! — сказали в один голос рыбак и его жена.
— Вот за эту шапку я верну вам сына!
Ахсинун отдала шапку из морского зверя Женщине-Лисе и та привела ей Сунама. Долго-долго разговаривали они и радовались, но их радость не была полной — без Кумаа. Где только они ее ни искали, где ни звали — никто не видел — не слышал.
Но однажды прилетел к ним Пестрый Топорок:
— Я знаю, где ваша дочь Кумаа! Она живет в гнезде с моими птенцами. Но просто так я ее вам не отдам!
— Проси, что хочешь! — сказали в один голос рыбак и его жена.
Топорок подумал и указал на пояс Гидгиха из морского змея:
— Вот за этот пояс я верну вам дочь!
Гидгих отдал пояс, и Пестрый Топорок проводил их к своему гнезду, где играла с птенцами Кумаа.
Не было во всей деревне никого счастливее рыбака, его жены и их детей. И отпустил Гидгих свое солнце, и поплыло оно по океану — выше, выше, пока не вернулось к Большой Черной Рыбе. Загрустила Черная Рыба, ушла на дно и больше никогда не поднималась посмотреть на Остров.
Поутру Кит проснулся не в духе. Он не знал, почему он не в духе, но ничего не мог поделать.
— А, знаешь, Кит, обратился к нему мамору, — все-таки я чувствую, что мой Остров где-то рядом.
Кит молчал.
— И все-таки, я его узнаю. Потому что ему без меня плохо. И я без него не я.
Кит продолжал молчать.
— И мне дадут имя, Кит. И Остров будет моей семьей, Кит! Со всеми птицами, и животными, и людьми. Кит, а у тебя есть семья?
Кит что-то пробубнил и погрузился глубоко-глубоко под воду. Так глубоко, что мамору испугался — не встретит ли он на такой глубине зубастых морских чудищ, страшных, как Черная Рыба и ее родня.
За целый день они снова не встретили ни одного острова, хоть чем-то похожего на тот, из снов. И за целый день Кит не проронил ни слова, хотя ему очень хотелось поговорить с мамору — просто так. Найдет мамору свой остров или нет, все равно их путь скоро закончится, потому что Кит плывет на север океана, а самый север океана начался с Острова Кривых Берез. Дальше этой мысли Кит не хотел думать. Но где-то в глубине его огромного тела родилась маленькая печаль и медленно побрела по всему его существу. И он опустил плавники, и хвост его сделался тяжелым и неподвижным.
Они плыли далеко-далеко под водой, так далеко, что мамору даже не почувствовал, как там, наверху, начался и закончился шторм.
Разные рыбы проплывали мимо Кита: большие — степенно, мелкие — проносились стайками. Какие-то странные существа причудливых форм и цветов передвигались в океане, кто — навстречу Киту, кто-то — от него. Но Кит как будто не замечал их. И они как будто не замечали Кита.
— Кит, — спросил мамору, когда они вынырнули к солнцу, — а тебе не одиноко там, на далекой глубине?
Кит снова ничего не ответил.
— Ты такой большой. Наверное, твое одиночество тоже большое, — как ни в чем не бывало продолжал мамору.
— Сто сорок морских ежей! — громкоголосо ответил Кит. — Я огромный и мне никто не нужен. Разве не видишь, что мне никто не нужен? — повторил он. — Я сам себе Кит!
— Ну не знаю… — ответил мамору. — Вот Океан тоже огромный, но и Океану бывает одиноко.
Кит немного помолчал, а потом тихо, будто украдкой, сказал:
— Мамору?
— Что? — спросил мамору.
— Да так, — ответил Кит. — Ничего. Чешется что-то справа. Поскреби мне ракушкой там, а?
Мамору чувствовал, что, если в эту ночь он ничего не увидит про Остров, значит, больше он вообще ничего не увидит. Потому что и так уже это самый северный север и пора делать выбор.
Но ему повезло: последний короткий сон постучался к нему тяжелой рукой — это Великан.
— Какой Великан? — спросил во сне мамору.
— А вот послушай.
Про Великана
Однажды на Острове жил Великан.
Жил совсем один: ни людей, ни других великанов рядом не было. Только Акчинук иногда подбежит, принюхается — не приготовил ли Великан чего вкусного? Но тут же вспомнит, что Великан не ест ничего, кроме земли и тумана, фыркнет, полает с досады и побежит себе дальше.
Уже все созвездия изучил Великан, уже он знал наизусть голос любой из птиц и различал шаги каждого в многочисленном семействе Акчинука.
Но ему не с кем было поговорить, а он думал, что это, наверное, интересно, с кем-нибудь разговаривать.
Но ему некому было спеть песню, а он очень любил петь песни — об Острове, об Океане, о птицах и рыбах, обо всем, к чему он привык.
Тогда Великан решил позвать людей с другого — маленького — острова. И сказал им: «Я помогу вам построить дома, я найду вам дерево для каяков, я буду охранять вас и ваши жилища от сильного ветра, только приходите жить со мной».
Люди подумали и решили составить Великану компанию — ведь он построит им целую деревню! Дом за домом появлялся на берегу океана, и приходили люди, и занимали дома, и заводили хозяйство.
Великан радовался, что вокруг него столько приятной суеты, смеха, голосов. Люди радовались, что у них появился свой собственный Великан.
Так прожил с людьми Великан много-много времени. По ночам спал, а с восходом солнца прогонял сонных чаек с ресниц и начинал свой, великаний день: ел землю и туман, наблюдал за людьми, сочинял песни. Словом, не скучал.
Руки у него были такие, что он легко доставал до туч, щекотал их когтем мизинца так, что они ежились, хохотали, чихали — и разом выплескивали весь свой дождь. А Великану того и надо: больше всего он любил попить свежего дождя, прямо из-под тучи.
Ноги у него были такие, что он легко бы перешагнул весь Остров — с севера на юг, но только он не перешагивал: чем бы он стал делать там, один, на другом краю Острова, без людей?
Деревня, построенная Великаном, разрослась: теперь, куда ни посмотришь — везде дома, суета, и только к вечеру собираются сети, прячутся по гнездам птицы, голоса становятся тише. Но стоит Великану сделать шаг, как все недовольно смотрят на него, мол, разве не видишь, что кругом люди? Но стоит Великану заговорить о чем-нибудь, как все ругаются: «Ты чего кричишь — детей пугаешь?». Новые люди рождались в деревне, взрослели, умирали, и потом рождались другие. И чем больше времени проходило с того дня, как Великан позвал людей, тем больше становилось их недовольство: «Ишь, Великан! Живет тут, в нашей деревне! Мешает нам: такой огромный — в сто обхватов не охватить, за день не обойти его!»
Люди в деревне часто устраивали игры: то они мастерили лестницу, сделанную из надутых рыбьих пузырей — по ней должен был пройти самый ловкий и смелый, то соревновались в меткости и стреляли из лука, то мерялись силой. Но никогда они не брали в свои игры Великана, и это ему было обидно. Однажды на празднике зимы, когда все пели и били в бубны, Великан не выдержал и принялся танцевать. И тогда задрожала земля, и люди разбежались, и больше уже не хотели видеть Великана в своей деревне.
— Ступай, — говорят, — подобру-поздорову,
Да так, чтоб тебя мы не видели снова!
Ему так не хотелось жить одному, и тогда он подумал, что на дне океана ему, наверное, будет хорошо: там много разных рыб — больших и не очень, быстрых и медленных, ярких и цвета северных облаков. Там, на дне, ему будет спокойно, и никто его не выгонит, и станет он дружно соседствовать — не с людьми, так с рыбами.
