Евгений Енин - Зубная фея летает на зубной щётке
– Так рано же ещё!
Янка очень хотела обсудить свой разговор с королевой.
– Янка, куда рано, двенадцать скоро! – воскликнул Степан.
– Ну и что?
Янка потянулась. Она наслаждалась отсутствием взрослых, которые давно бы отправили её спать. Степан удивлённо на неё уставился. Потом так же удивлённо посмотрел на уже вставших Фёдора и Машку.
– Так, а её что, никто не предупредил?
Те переглянулись.
– Я – нет, – выдавил из себя Фёдор.
– Я думала, вы ей сказали, – подняла брови Машка.
– Ладно, потом разберёмся, сейчас некогда. Слушай! И не спорь, а делай. – Степан, повернувшись к Янке, говорил чуть не по слогам. – Мы должны попасть домой до двенадцати часов. Ясно?
– Ясно. А почему?
– Фууу.
Степан вытер со лба выступивший пот. Времени на споры действительно не осталось.
– Да потому, что в двенадцать игрушки оживают. Всё, встали, пошли, всем пока, до завтра!
* * *Феи сидели у Янки.
В её собственном домике, к наличию которого она пока не привыкла.
Это, знаете ли, не комната. Это, с одной стороны, ура, у меня есть целый дом, что хочу, то и делаю. А с другой стороны, прибирать то, что она сделает, придётся ей самой, и некому будет напомнить.
Пока они летели из бара «Под каблуком» Янка требовала объяснений про двенадцать часов и игрушки. Она подлетала к каждому по очереди и вгрызалась в мозг. Машка, Фёдор и Степан поняли, что дешевле объяснить ей всё сейчас, чем оставить на завтра. Потому что, если не объяснить, она побреется выяснять. И тогда они будут уже не Янке, а самой королеве объяснять, куда делась новая зубная фея, проработавшая всего один день, и как они это допустили.
До двенадцати они ничего не успевали, и Янка предложила переночевать у неё, спокойно поговорить, чаю попить. Машка, Степан и Фёдор, разумеется, согласились.
Ну, и поговорили, да.
В результате Янка вздрагивала от каждого шороха и скрипа, а в старом домике старой зубной феи было чему хорошенько поскрипеть.
Машка, лучше знавшая, где что лежит, налила ей чай, и Янка дула на него, наклонившись над красной чашкой с отбитой ручкой, и нервно поглядывая на дверь. Она представляла, как затрещат доски, дверь распахнётся, и в комнату вломится… Ну, например, плюшевый зайка. Страшно? Нет? А если эта зайка в дверь едва проходит? Хоть бы медведь, что ли, ворвался, всё как-то естественней. И доски, кстати, не затрещат, дверь из картона, пни по ней – она отвалится. И, вот, короче, врывается зайка, ростом под потолок, со зверским лицом, горящими безумными глазами, и тянет к ней когтистые лапы и зловещие уши…
Янка подавилась чаем.
* * *Игрушки в этой квартире по ночам оживали.
Строго по расписанию.
С двенадцати ночи до шести утра.
Шевелиться начинали часов с одиннадцати, у них подрагивали лапки, подёргивались ушки, но, если ты успел запереться в домике до полуночи, эти ушки тебя не услышат, эти лапки тебя не схватят. Так, в дверь поскребутся, постучат, и всё. Это если кукла. Если мягкая игрушка, то пошоркает. И, с трудом выговаривая слова, позовёт:
– Двай пыграем. Двай пыграем. Двай пыграем.
– А что они слова коверкают?
Янка обыскала домик на предмет наличия игрушек, из похожего нашла только фарфоровую балеринку и посадила её в кухонный шкафчик, под защёлку. Хотя ей и объясняли, что статуэтка – не игрушка.
– А ты подумай, рот у них какой? Если кукла, вт ак, – Машка сжала губы, изображая куклу. – Если мягкая игрушка, вообще рот зашит. Вот и говорят, как могут. Если рта нет, вообще не говорят, только в дверь постукивают.
– И долго они так… Постукивают?
Янку передёрнуло, она ещё ниже склонилась над чашкой.
– Да до утра могут. – Машка шумно хлебнула чай. – Как пойдёт. Бывает, стукнутся, послушают, и всё. А если ты поздно домой заскочил, после одиннадцати, когда они уже глаза открыли и тебя видели, могут до утра долбиться. И ещё кого-нибудь позовут для компании. Или свет у тебя горит ночью. Или ты им что-то крикнула, ну, там: «Убирайтесь», или: «Как вы надоели». Штук по пять собираются. И даже больше. Понимаешь?
– Не-а, – Янка помотала головой над чашкой.
– Ну, тогда они знают, что ты дома. Ты крикнешь «пошли вон», а они же слов не понимают, думают, ты с ними разговариваешь. И всё, хороводят до утра.
– И что делать? – шёпотом спросила Янка.
– Да ничего не делать. Не обращать внимания. Голову под подушку, и спать. А что тут сделаешь?
Машка отломила кусок того самого крекера. Оставалось больше половины, до утра им печенья точно хватит.
– А если выйти? – Янка подняла глаза от чая, в них отразился огонёк свечи. – Ну, поиграть с ними немного, они успокоятся, уйдут, и дальше спать? Никто не пробовал?
– Кха-кха, – теперь Степан подавился чаем. – Ага, не пробовал, как же. У нас тут постоянно находятся идиоты, которые в детстве не наигрались. «Бедные игрушечки, зайке на улице так одиноко, с зайкой надо поиграть», – Степан явно кого-то передразнивал. – Выходят такие игруны ночью за дверь. И всё.
Показывая «всё», он схватил себя за шею и вывалил набок язык.
– Что всё? – решилась уточнить Янка.
– А всё всё. Утром их находят. Лежит такой где-нибудь посредине комнаты без сознания, вокруг – игрушки валяются, опять замертвевшие. Ну, понятно: его на поезд – и в больницу к гномам. У нас-то больницы нет. И знаешь, что? – Степан посмотрел на Янку.
– Что? – послушно спросила она.
– Никто ещё не возвращался! – почти крикнул он.
Янка вздрогнула.
– Говорят, – Степан перешёл на страшный шёпот, – там есть такие палаты, изнутри мягкие, как матрас, и эти, игруны, на всю жизнь в них остаются. Ходят по палате и повторяют: играть, играть, играть, и ничего больше не говорят. И если им что-то сказать, ничего не понимают. Гм… – Степан откашлялся и продолжил нормальным голосом: – А чаще никого не находят. Пустой домик, открытая дверь – и никого. Если кто-то на работу не пришёл, мы уже знаем, почему. Не выдержал, вышел ночью поиграть.
Крылечко заскрипело, но никто этого не заметил.
– А зачем же они выходят, если они не возвращаются, и все это знают? – Янка спрятала ноги под стул.
– А не верят. – Фёдор долил кипятка в заварочный чайник. Заглянул в него, долил ещё, и продолжил ворчливо: – Они же милые, мягкие. Зайки, обезьянки, медвежата. Щеночки. Куклы красивые. В детстве каждый представлял, что у него живые игрушки. Ну, вот, на тебе живые игрушки. Не верят они, понимаешь, что какой-нибудь жёлтенький цыплёнок, днём такой ути-пути, ночью их самих заиграет до смерти.
Фёдор глубоко вздохнул, сожалея о несчастной судьбе доверчивых зайколюбивых феев.
У Янки дома, в Москве, остались щенок и котёнок, с которыми она спала. И если представить, что это не она их на руках держит, а они её за руки хватают… М-да. Янку передёрнуло. Так играть она не хотела.
Крылечко скрипнуло громче.
– Что это? – шепнула Янка.
– А ты выйди, посмотри, – предложил Фёдор.
– Я тебе сейчас посмотрю! – шёпотом прикрикнула на него Машка. – Что-что? – она обернулась к Янке. – То. Пришёл кто-то.
* * *Дверь зашуршала, как будто по ней снаружи водили подушкой или пледом. Ну, чем-то большим и мягким. Голос, гнусавый и глухой, сквозь картонную дверь звучавший близко, как внутри домика, монотонно затянул:
– Двай пыграем. Двай пыграем. Двай пыграем.
И снова шорох. Янка закрыла рот обеими ладонями, чтобы не взвизгнуть, и выпученными глазами пыталась спросить у феев: «Что же делать?». Степан посмотрел на часы. Когда-то наручные, но давно уже настенные.
– Час ночи скоро. Ну, теперь, до утра это веселье. Он и свет в окно видел, и разговор слышал. Да всё, можно не шептаться, – громче чем нужно сказал он. – Нас застукали. Поздравляю.
На крылечке кто-то продолжал бубнить:
– Двай пыграем. Двай пыграем. Двай пыграем.
Янка почувствовала, что её ноги стучат по полу.
– А кто он? – дрожащим голосом спросила она.
– Откуда я знаю? – Степан пожал плечами. – Может и не он, может, она. Это сейчас без разницы.
– Ладно, терять нам нечего, – нарочито весело сказала Машка. – Янка, чем там у тебя с королевой закончилась? Давай, давай, рассказывай.
Янка понимала, что она хочет её отвлечь от звуков за дверью, но не могла перестать прислушиваться. Одной рукой она продолжала зажимать себе рот, чтобы не закричать, другой вцепилась в сиденье стула. Боялась поддаться монотонности звуков. Останься он сейчас одна, не выдержала бы – открыла дверь.
– Янка-Янка, королева-королева! – Степан защёлкал пальцами возле её ушей. – Расскажи-расскажи!
Она второй рукой вцепилась в стул. Значит, рот освободился.
– Ну-у-у и-и-и в-в-вот она спрашивает, – стуча зубами, смогла начать Янка, – Хочу я, чтобы в Москве, ну, в моём мире, жили такие, как она. Ну, то есть такие, как вы. Ну, как мы, – в третий раз поправилась она.
– А ты что?
В Машкиных глазах мелькнуло беспокойство.
– Ладно, – Янка слегка успокоилась, – Слушайте.
