Оскар Уайлд - Сказки
- Действительно, разговор! - сказала Ракета. - Вы все время говорили одна. Что уж это за разговор!
- Кому-нибудь надо же слушать, - возразила Лягушка, - а говорить я люблю сама. Это сберегает время и предотвращает всякие споры.
- Но споры мне нравятся, - сказала Ракета.
- Надеюсь, вы шутите? - любезно сказала Лягушка. - Споры чрезвычайно вульгарны, и в хорошем обществе все бывают всегда одного и того же мнения. Ну, еще раз прощайте. Я уж издали вижу моих дочерей.
И Лягушка поплыла дальше.
- Вы пренеприятная особа, - сказала Ракета, - и очень дурно воспитаны. Вы способны рассердить кого угодно. Ненавижу людей, которые, как вы, говорят только о себе, когда другой хочет говорите о себе, как я, например. Я это называю эгоизмом, а эгоизм - препротивная вещь, в особенности для особы с моим темпераментом, потому что я ведь известна своей отзывчивостью. Брали бы вы пример с меня - лучшего образца для подражания вы не найдете. И теперь, когда вам представился случай, вам не мешало бы им воспользоваться, потому что я ведь немедленно вернусь ко двору. При дворе меня очень любят; не далее, как вчера, в мою честь повенчали Принца с Принцессой. Разумеется, вам об этом ничего не известно, потому что вы провинциалка.
- Напрасно вы с нею разговариваете, - сказала Стрекоза, сидевшая на султане большого коричневого камыша, - совершенно напрасно, ее уже нет здесь.
- Так что ж? От этого теряет только она, а не я. Не перестану же я разговаривать с ней из-за того только, что она не обращает на меня внимания. Я люблю себя слушать сама. Это доставляет мне величайшее удовольствие. Я часто веду долгие разговоры сама с собою и говорю такие умные вещи, что иной раз сама не понимаю, что я такое говорю.
- В таком случае вам надо читать лекции по философии, - сказала Стрекоза и, расправив хорошенькие прозрачные крылышки, взвилась в поднебесье.
- Как это удивительно глупо, что она не осталась здесь! - сказала Ракета. - Уж, конечно, ей не часто представляются такие случаи развить свой ум и чему-нибудь научиться. Ну, да пусть ее, мне все равно. Я убеждена, что моя гениальность когда-нибудь будет оценена.
И она увязла еще глубже в грязи.
Немного погодя к ней подплыла большая белая Утка. У нее были желтые ноги с перепонками между пальцами, и она почиталась красавицей за то, что походка у нее была с перевальцем.
- Ква, ква, ква! - сказала Утка. - Что за смешная фигура! Можно узнать, вы такой родились, или же это результат несчастного случая?
- Вот сразу видно, что вы всю жизнь были в провинции, - ответила Ракета, не то вы бы знали, кто я и что я. Впрочем, я готова извинить ваше невежество. Несправедливо было бы требовать от других, чтоб они были так же замечательны, как и мы сами. Вы, без сомнения, очень изумитесь, узнавши, что я могу взлетать высоко, к самому небу, и рассыпаться золотым дождем, спускаясь обратно.
- Ну, по-моему, это не велика важность, - сказала Утка, - я, по крайней мере, не вижу в том проку ни для кого. Вот, если бы вы умели вспахать поле, как бык, или везти телегу, как лошадь, или сторожить овец, как овчарка, - это чего-нибудь да стоило бы.
- Моя милая! - надменно сказала Ракета, - я вижу, что вы из низкого звания. Особы моего положения никогда не бывают полезными. Мы обладаем кое-какими талантами, и это более чем достаточно. Я лично не сочувствую никакому виду труда и менее всего тем видам труда, которые вы, по-видимому, рекомендуете. Я всегда была того мнения, что тяжелая работа просто-напросто прибежище для людей, которым нечего делать.
- Ну уж, ладно, ладно, - сказала Утка, которая была очень миролюбивого нрава и никогда ни с кем не вступала в препирательство, - вкусы бывают различные. Во всяком случае, надеюсь, что вы поселитесь здесь надолго.
- О, избави Боже! - вскричала Ракета. - Я здесь только в гостях, я здесь почетный гость. По правде говоря, я нахожу, что здесь довольно скучно. Ни общества, ни одиночества, - впрочем, так это всегда и бывает на окраинах города. Я, по всей вероятности, вернусь ко двору, ибо знаю, что мне суждено произвести сенсацию в мире.
- Я когда-то тоже подумывала заняться общественными делами, - заметила Утка. - На свете очень много такого, что следовало бы изменить, исправить. Я даже недавно председательствовала на одном митинге, и мы вынесли ряд резолюций, осуждающих все то, что нам не нравится. Но, по-видимому, большого эффекта они не произвели. Теперь я интересуюсь больше домашней жизнью и посвятила себя заботам о своем семействе.
- А я создана для общественной жизни, - сказала Ракета, - как и все мои родичи, даже самые скромные. Всюду, где бы мы ни появились, мы привлекаем общее внимание. Сама я пока еще не выступала публично, но, когда выступлю, это будет великолепное зрелище. А домашняя жизнь быстро старит и отвлекает ум от более возвышенного.
- Ах, возвышенные стремления, как они прекрасны! - воскликнула Утка. Кстати, это напомнило мне, что я ведь страшно голодна.
И она поплыла вниз по течение, повторяя:
- Ква, ква, квак.
- Вернитесь, вернитесь! - завизжала Ракета. - Mне надо еще многое вам рассказать. - Но Утка не обратила внимания на ее зов. - Я рада, что она ушла, - сказала тогда Ракета - у нее положительно мещанская натура.
И еще глубже она погрузилась в грязь, размышляя об одиночестве, на которое всегда бывает обречен гений, как вдруг на берегу канавы появились два Мальчугана в белых рубашках, с котелком и небольшой охапкой хвороста в руках.
"Это, должно быть, депутация", - сказала себе Ракета и постаралась принять важный вид.
- Сюда! - крикнул один из Мальчиков. - Поглядите-ка на эту старую палку. И как только она попала сюда?
И он вытащил Ракету из канавы.
- Старая палка, - повторила Ракета. - Не может быть! Он, вероятно, хотел сказать: золотая палка. Что ж! Золотая палка - это ведь очень лестно. Должно быть, он принимает меня за кого-нибудь из придворных.
- Давай бросим ее в огоне, - сказал другой Мальчик, - все же скорее вскипит котелок. Они сложили вместе собранный хворост, положили сверху Ракету и подожгли.
- Это великолепно! - восклицала Ракета. - Они хотят пустить меня среди белого дня, чтобы всем было видно.
- А теперь давай ляжем спать, - решили Мальчуганы, - к тому времени, как мы проснемся, и вода в котелке закипит.
И они улеглись на траву и закрыли глаза. Ракета сильно отсырела, так что загорелась не скоро. Но в конце концов огоне охватил и ее.
- Сейчас я полечу! - вскричала она и сразу вытянулась в струнку. - Я знаю, что я взлечу выше звезд, много выше луны, много выше самого солнца. Я залечу так высоко, что...
- Фзз... фзз... фзз... - И она взвилась в поднебесье.
- Восхитительно! - вскричала она. - Я буду летать так без конца. Какой огромный успех!
Но никто не видал ее. Затем во всем теле она начала испытывать странное какое-то щекотание.
- Теперь я взорвусь! - воскликнула она. - Я подожгу весь мир и наделаю столько шуму, что целый год у всех только и будет речи, что обо мне.
И она действительно взорвалась. Банг! Банг! Банг! - затрещал порох. В этом не было никакого сомнения.
Но никто ничего не слыхал, даже два Мальчугана, так как они крепко спали.
А затем от Ракеты осталась всего только палка, которая упала на спину Гусю, прогуливавшемуся возле канавы.
- Господи Боже! - воскликнул Гусь. - Что же это такое? Палочный дождь?
И поскорее он бросился в воду.
- Я знала, что произведу огромную сенсацию, - прошипела Ракета - и потухла.
Соловей и роза
- Она сказала, что будет танцевать со мной, если я принесу ей красных роз, - воскликнул молодой Студент, - но в моем саду нет ни одной красной розы.
Его услышал Соловей, в своем гнезде на Дубе, и, удивленный, выглянул из листвы.
- Ни единой красной розы во всем моем саду! - продолжал сетовать Студент, и его прекрасные глаза наполнились слезами. - Ах, от каких пустяков зависит порою счастье! Я прочел все, что написали мудрые люди, я постиг все тайны философии, а жизнь моя разбита из-за того только, что у меня нет красной розы.
- Вот он, наконец-то, настоящий влюбленный, - сказал себе Соловей. - Ночь за ночью я пел о нем, хотя и не знал его, ночь за ночью я рассказывал о нем звездам, и наконец я увидел его. Его волосы темны, как темный гиацинт, а губы его красны, как та роза, которую он ищет; но страсть сделала его лицо бледным, как слоновая кость, и скорбь наложила печать на его чело.
- Завтра вечером принц дает бал, - шептал молодой Студент, - и моя милая приглашена. Если я принесу ей красную розу, она будет танцевать со мной до рассвета. Если я принесу ей красную розу, я буду держать ее в своих объятиях, она склонит головку ко мне на плечо, и моя рука будет сжимать ее руку. Но в моем саду нет красной розы, и мне придется сидеть в одиночестве, а она пройдет мимо. Она даже не взглянет на меня, и сердце мое разорвется от горя.
