В. Медведев - Баранкин, будь человеком!
– Слушай, когда с тобой разговаривают старшие! Чти взрослых! Чти-чти-чти! Не чуф-чуф… не чуфырься!
– А я не чу-фырюсь!
– А что это ты про кошек чирикал? Какие могут быть у воробья знакомые кошки? Ах вы, птенч-птенч-птенчики! И чему только учат вас родители?
Старик закатил глаза и стал чирикать о том, какие в его времена были прилежные и послушные воробьята, какие они все были умные, как они не чуфырились, а теперь все чуфырятся.
Стоило превращаться в воробьев, чтобы выслушивать эту чеп-чеп-чепуховую нотацию. Да у нас по вечерам старухи как усядутся вместе на лавочке, только об этом и чирикают, то есть разговаривают.
– Вы чьи дети! Чьи вы? Чьи вы? – спросил меня старик.
– Ничьи! Ничьи! – сказал я, срываясь с ветки.
– «Чуфырься, не чуфырься»! – сказал Костя, работая крыльями. – Чок-чок-чокнутый какой-то!
Мы закружились над нашим двором, выбирая дерево, не занятое воробьями. Хотя я и сам был воробей, но мне почему-то вдруг захотелось держаться от них подальше. Знакомство с бесхвостым и со стариком произвело на меня не совсем приятное впечатление. А больше всего меня расстраивало вот что: с той минуты, как мы превратились с Костей в воробьев, прошло, наверное, уже полчаса, а наша воробьиная жизнь все как-то не налаживалась, и вообще все шло совсем не так, как я ожидал. Время идет… Завтра, между прочим, снова в школу…
Косте Малинину я, конечно, ничего не сказал. В конце концов, впереди еще целый день – жизнь наладится, и все будет хорошо. Главное, не надо отчаиваться и терять надежду.
Покружив в воздухе, мы опустились с Костей на дерево. На дереве не было ни одного воробья.
Ветка, на которую мы уселись, выходила на солнечную сторону. Солнце пригревало, как летом.
С удовольствием втянув голову в плечи, я уже собирался спрятать ее под крыло, как вдруг у меня над ухом что-то противно свистнуло. Раздался щелчок. Посыпались листья. Ну что еще такое? В чем дело? Я открыл глаза и посмотрел вниз.
СОБЫТИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
Возле лавочки, на которой мы еще недавно сидели с Костей Малининым, стоял мой сосед по квартире, белобрысый Венька Смирнов, и отвратительно щурился. В руках у него была рогатка с оптическим прицелом. Рогатку я узнал сразу. Никто лучше меня не делал таких дальнобойных рогаток. Венькину рогатку тоже смастерил я по его личной просьбе.
Венька смотрел на меня в оптический прибор. Я смотрел на Веньку. На Венькином лице было написано: «Не попал! А жаль!..» Так… Мало того, что меня чуть-чуть не слопала кошка, теперь в меня стреляют из рогатки, сделанной моими же руками!
– Ну, подожди, Венька! – чирикнул я с дерева. – Подожди, белобрысый! Когда я опять превращусь в че-че-ловека, я тебе покажу, как стрелять в меня из рогатки!
Не обращая никакого внимания на мое чириканье, Венька нагнулся и стал искать камень. Мы с Костей переглянулись и, не сговариваясь, одновременно рванули с дерева. Я решил улететь подальше от нашего двора, подальше от кошки Муськи, от белобрысого Веньки с рогаткой, от этих драчливых и негостеприимных воробьев. Мы пролетали один двор за другим. С высоты нашего птичьего полета оказалось, что в нашем городе кошек было гораздо больше, чем я предполагал, когда был человеком. Мальчишек с рогатками тоже было много. Это открытие меня расстроило. Из своего небольшого воробьиного опыта я уже успел понять, что любое знакомство с рогаткой или кошкой может окончиться очень плохо для воробьев. Малинин тоже меня стал почему-то ужасно раздражать. Тащится где-то там, в хвосте, отстает все время и вообще летит с таким видом, как будто он мне одолжение делает.
– Че-че-го ты все время отстаешь? – не выдержал я и напустился на Костю: – Тянучка противная!
– Я устал!
– «Устал»… Че-че-тыре квартала пролетели, а он уже устал!
– Я не лететь устал. Я устал быть воробьем!
– Подумаешь? Полчаса всего как воробей – и уже устал! А как же воробьи бывают всю жизнь воробьями?! Знал бы, не связывался с тобой!
Я высмотрел сверху небольшой сквер и спланировал вниз.
– Можешь отдыхать! – сказал я Косте, когда он следом за мной плюхнулся на ветку.
Костя приподнял крыло и уже хотел спрятать голову под мышку, но вдруг над нами раздался голос:
– Вот они где, бездельники! Я их послала за соломой, а они греются на солнце! Хороши сыночки!..
СОБЫТИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ
Я взглянул вверх и увидел толстую воробьиху, свесившуюся с соседней ветки. Это она назвала нас своими сыночками.
– А почему вы молчите, почему вы ничего не отве-ча-ча-чаете своей мамочке?
– Ниче-го не понимаю! – шепнул мне Костя.
– Почему она называет себя нашей мамочкой?
– А че-че-го тут непонятного? Наверное, она приняла нас за своих птенцов.
– А мы что, похожи?
– Откуда я знаю…
– По-чему вы пря-че-тесь от своей мамочки? – продолжала щебетать воробьиха. – Не бойтесь! Летите сюда. Так и быть, на этот раз я вам ничего не сделаю.
– А может, мы действительно похожи на ее сыновей?
– Может, и дей-стви-тви-тельно!
– Этого еще не хватало! Извините, гражданка! – сказал Костя. – Мы ни от кого не пря-чем-ся, а вас мы вообще видим в первый раз!
– Это что еще за гражданка! – заверещала воробьиха. – Воробьи добрые, вы только послушайте, как он называет свою мамо-чку!
Воробьи, сидевшие целой стаей на соседнем дереве, громко возмутились, а толстая воробьиха так разозлилась, что даже клюнула Костю Малинина в шею.
Костя заорал.
– Те-теч-ка! – вступился я за своего друга. – Че-честное слово, мы не ваши дети. Ну, че-честное-прече-честное!
– Глядите, воробьи добрые, и этот не хо-чет признавать свою мамо-чку, – затрещала воробьиха, подскакивая на ветке и взмахивая крылышками.
Воробьи стали ругать нас с Костей еще громче, а наша «мамочка» задала нам такую трепку, что из нас с Костей пух полетел, как из подушек… Пришлось нам с Малининым взять свои слова обратно и назвать воробьиху «мамочкой».
– То-то! – мгновенно успокоилась воробьиха.
– А теперь, сыночки, летим! Учи-читься вить-вить гнездо!
– Как – учи-чи-ться? – закричали мы с Костей в один голос.
СОБЫТИЕ ШЕСТНАДЦАТОЕ
– Вы что, все позабыли, что ли? – сказала воробьиха. – Вчера ваша мамочка у-чила вас, как нужно вить-вить гнездо, а сегодня будете вить-вить сами!
– Интересное дело! – чирикнул тихо Костя.
– По-чему ты мне не сказал, что воробьи тоже у-чатся?
– А откуда я мог знать?
– А за-чем ты говорил, что у воробьев заме-чательная жизнь?
– Это же не я, это Нина Николаевна говорила,
– соврал я. – Вот привязался!
– В общем, ты как хочешь, а я лич-но не буду у-читься вить-вить гнездо! – прочирикал Костя.
– Кто сказал, что не хо-чет у-читься вить-вить гнездо? – спросила грозно воробьиха, подлетая к нам с Костей.
– Это не он сказал, это я сказал! – чирикнул я, загораживая Костю, и добавил: – А драться, по-моему, непедаго-ги-чно!
– Что! Ты где это таких слов нахватался?
Воробьиха изо всех сил клюнула меня в спину и погнала нас вместе с Костей на соседнее дерево, где были заготовлены впрок соломинки, конский волос и другие стройматериалы.
– Зна-чи-чит, гнездо вьется так… – защебетала воробьиха. – В клюв берется соломинка и сворачив-чивается в колеч-ко… Ну-ка, повторите, сыночки!
– В клюв берется соломинка, – прочирикали мы с Костей хором, – и сворачивается в ко-леч-ко…
Урок начался. Мы с Костей, не глядя друг на друга, с отвращением взяли в рот по соломинке.
«Интересно, бывают у воробьев на уроках перемены?..» – подумал я с тоской, сворачивая соломинку в колечко так, как учила нас толстая воробьиха.
– За-тем, зна-чит!.. – продолжала щебетать воробьиха, ловко укладывая соломинки и приминая их грудью. – За-тем, зна-чит!..
Но что делается «затем», мы так и не узнали, потому что в эту минуту к нам свалился с неба прямо на голову толстый рыжий воробей. Ветка, на которой мы сидели, так и закачалась под его тяжестью.
– Папо-чка прилетел! Чиканька наш! Чика! Чика! Чика! – обрадовалась воробьиха, приседая и раскачивая ветку еще сильней.
Мы раскрыли с Костей от удивления клювы, выронили соломинки и уставились на рыжего воробья Чику, который, по словам толстой воробьихи, был нам с Костей родным папочкой…
СОБЫТИЕ СЕМНАДЦАТОЕ
– Скорей, сыно-чки! Скорей, воробьятки! – затрещал рыжий дяденька-воробей, похлопывая себя крыльями по толстым ножкам и бокам. – Стрижи улетают на юг! Освобождается скворечник-чник. Чудесный сквореч-чник!
– Скворе-чник-чник! – зачирикала радостно воробьиха. – Моя меч-та! Меч-та! Меч-та!
– Да-да! Скворечник! Надо только успеть занять. Боюсь, придется подраться! Скорей в путь-путь-путь! Летим-тим-тим!
