Константин Арбенин - Иван, Кощеев сын
Сколько времени он спал?
Не стал он вопросом этим мучиться, ни о чём другом раздумывать не стал, а разыскал быстро клубок и давай дальше его сматывать — жилетку распускать. Нет больше времени ни на какие раздумья, только всего и осталось на дело — рассыпной минутной мелочи!
34. Беспокойная ночь
Иван тем временем секретаря Термиткина за шкирку взял, отвёл подальше от лагеря.
— Слушай, — говорит, — ты человеком стать хочешь?
— Так мы и так вроде того… человек, — бормочет Триганон.
— Вроде — у старухи на огороде, — говорит Иван. — А человек — не пугало огородное, а чудо природное! Понимаешь?
Кивает Триганон, на Ивана глядит с жалобной опаской.
— Мы все сейчас полетим на ковре, — разъясняет Иван, — в ту сторону, в глубь леса… Понимаешь? А ты — в обратную сторону побежишь, к столице, ко дворцу королевскому.
— Посредством ног? — спрашивает Термиткин.
— Точно. Только по-человечески это называется «бегом». Усёк?
Термиткин головой отрицательно замотал, Ивана за рукав ухватил, как маленький.
— Не понимаешь?
— Понимаю, — кивает бывший секретарь и тут же снова отрицательно головой наматывает. — Только я на ковре хочу, со всеми. Лететь хочу. Бегать — не хочу, не имею возможности.
— Имеешь, имеешь. Жить хочешь — побежишь. Понимаешь?
— Понимаю. Только… как же я… будучи один… куда ж я… непосредственно…
— Ты слушай меня, человек вроде! — Иван уже нервничать стал. — Побежишь прямиком в королевский дворец к его величеству… как там зовут-то его? В общем, к королю своему — ты знаешь! Знаешь? Вот молодец. Найдёшь короля да скажешь, что у тебя к нему имеется срочное секретное донесение!
— Давеча господа Семионы учили: доносить есть нехорошо! — жалобно бормочет секретарь. — Палкой по спине учили: доносить — больно будет!
— Хорошо, не донесение, — доклад! Телеграмма! Депеша срочная, молния. Понял?
— Понял, — дрожит Термиткин, человеческое в себе по крохам отыскивает.
— Скажешь королю: заговор против него готовят! Инквизитор Панкраций подсидеть его хочет. Понял?
Термиткин изумился, глаза растопырил.
— Так понял или нет? — переспрашивает Иван с нетерпением.
Закивал бывший секретарь, руки по швам сложил, спину распрямил — приготовился ко всем сюрпризам судьбы.
— По луне ориентируйся, — говорит Иван. — И помни: в твоих руках сейчас королевская власть находится; можешь её спасти, а можешь профукать, как давеча своё секретарство, — подтолкнул легонько вперёд посла новоиспечённого: — Ступай, человек вроде! Удачи тебе.
Потрусил Термиткин в темноту. Иван ему вослед смотрит, ногти покусывает от волнения — добежит ли эта размазня, не завязнет ли где по дороге, не напорется ли на сучок?
Тут Надя из кустов вышла, на Ивана посмотрела с удивлением — понять его хочет.
— Зачем вы это сделали, Иван Кощеевич? — спрашивает его строго, но без обвинения, а с заинтересованностью. — Зачем королю вздорному помогаете? По какому такому праву?
Иван задумался, будто до этого всё без мыслей проделывал.
— Не знаю, — признаётся. — По обычному человеческому праву — другого по безграмотности своей не ведаю. Он ведь сейчас, получается, только во вторую очередь король, а в первую — человек, которому угрожает неминучая опасность, да ещё и с той же стороны, с которой и нам. Верно?
Хотел он ещё прибавить, что, мол, Горшеня в такой ситуации именно так бы поступил, — да не прибавил, потому что понял вдруг, что этот поступок он сейчас совершил безо всякой на Горшеню оглядки, исключительно из собственного нутряного желания, а уж потом только вспомнил про своего товарища.
Надя нахмурилась, белы ноздри свои раскрылила.
— Тоже мне — человека нашли! — говорит. — Сегодня вы его спасёте, а завтра он вас заново казнит.
— Но разве ж есть такое право, — сетует Иван, — знать, что человеку опасность угрожает, и не предупредить его, не оберечь? Я свой душевный долг исполняю, а что он там назавтра решит — это уже его дело и его долг.
— Хорошо, — кивает девушка без всякого убеждения, — ваша воля, Иван Кощеевич. Посмотрим, кто из вас двоих кому должен останется.
Выпустил Горшеня волшебный клубок из рук — стукнулся тот о каменный пол, отскочил к стене и попрыгал по камере да и задел за край пыточного ложа. Каменная плита от его прикосновения зашевелилась, как оживший памятник, заскрипела гулко и стала медленно отъезжать от стены. Горшеня так и присел — клубочек-то, похоже, нащупал некий замаскированный рычаг, и сейчас откроется потайной ход! И никаких тебе сверхъестественных чудес, обыкновенная подземная механика, пытливая инженерная мысль на службе у пыточной инквизиции! Ай да клубок!
Отъехала каменная глыба, обнажила прямоугольную дырку в полу, а внутри той дырки — все удобства имеются: ступеньки, перильца, дежурное освещение. Горшеня уже совсем было собрался вниз спускаться, уже и клубок за пазуху сунул и сидор на плечи нацепил, да вдруг что-то его будто окликнуло. Вернулся он к столу и уставился на диковинный прибор. Тот как мигал, так и мигает лампочкой, гудит вполсилы. Только теперь Горшеня сбоку у него рубильник увидел; щёлкнул им — прибор и выключился.
— Экий же я дурень, — охает Горшеня, — на такой мякине провести себя дал!
Плюнул в пространство, а трофей всё ж таки прихватил — потом, думает, разберусь с этой штуковиной: действительно ли прибор или видимость одна?
Сполз Горшеня по ступенькам вниз, а там — очередная дверь. На ней две таблички с надписями прибиты одна под другой, на первой написано: «Запасной выход», на второй: «Посторонним узникам вход запрещён». Задумался Горшеня: с одной стороны, вроде он и есть посторонний узник, стало быть, входить ему нельзя, а с другой — он же не войти, а выйти собирается! «Эх, — думает, — опять против закона идти! — и сам же себе оправдание даёт: — А не надо, господа хорошие, такой закон выдумывать, чтобы, куда ни пойдёшь, всё супротив его!» Подналёг на дверь и отворил её без особых усилий, так как замка на той двери (видимо, в целях маскировки) приделано не было.
35. Подземные коридоры и тайные тропы
Иван, после того как Триганона к королю отослал, духом воспрянул, по всему телу силу почувствовал — тёплую, человеческую. В теле проворность появилась, мозги заработали, будто их кто маслом смазал.
— Стало быть, — размышляет, — эти чудодеи собак по моему следу гонят.
— По твоему человечьему духу они идут, — кивает Сильвестр Семионов.
— А тогда вот какая идейка у меня, братцы…
Посовещавшись, Иван и Семионы загасили кострище, простились с колоколами и ковёр от колышка отцепили — благо, луна светит початая, в потёмках действовать даёт. Отошли недалеко, остановились в леске. Семионы развернули ковёр, полезли на него все по очереди, а Иван что есть мочи пустился бегом вокруг лагеря, дал кругаля по всему периметру и, задыхаясь, обратно прибежал — встал ровно на то место, с которого стартовал. А ковёр уже между деревьев висит, покачивается; Иван за края ухватился, подтянулся, забрался сперва на ковёр, а потом с него перепрыгнул на ближайшую сосну. Умастился между сучьями, обхватил матёрый корабельный ствол ручищами и товарищам своим подмигивает — мол, так держать, всё идет по плану! Кивнули ему Семионы, пожелали в душе удачи и везения, а сами вцепились в ковёрные края, приготовились к полёту. Надежда Семионовна отдельный взгляд Ивану подарила на прощание — хороший такой взгляд, обнадёживающий. Пискнула на прощание блоха, и тронулся ковёр — низко над соснами пошёл, чтобы при нынешней полной луне с земли не разглядеть его было.
И минуты не прошло, послышался копытный гул, запахло дымом факельным, замаячили огоньки среди деревьев. Привёл Мурзафа всадников прямиком к скрытному месту, справился со своей собачей обязанностью. Ворвались преследователи в лагерь — а там никого, одни колокола да головешки; в землянках пусто, чугунные языки молчат, ни о чём таком рассказывать не собираются.
Отец Панкраций с коня соскочил, лично тройку самых крупных колоколов обследовал, костяшками по их поверхностям постучал — думал, вдруг эхо какое от беглецов осталось. Так ведь и эха никакого нет! Не иначе как кто-то опередил, кто-то предупредил! Отец Панкраций рвёт и мечет — не ожидал он такой круглый ноль на искомом месте обнаружить. Присмотрелся к кострищу, ногой черноту расшелудил — те головешки, которые глубже зарыты, ещё шипят, иные даже постреливают. Выдающийся инквизитор обратно в седло вскочил:
— Далеко они уйти не могли! — кричит. — До рассвета настигнем!
Капитан головорезов ему приватно говорит:
— А ежели опять на этом… на ковре самолётном?..
— На каком ковре! Вздор! — отрезает отец Панкраций. — Сказки всё! — а сам думает втайне: «Зря я прибор давешний у мужика оставил! Сейчас бы включил рубильник — и ковёр бы сам ко мне с неба шмякнулся!» — Вслух же командует: — Спускайте Мурзафу!
