Людмила Матвеева - Старый барабанщик
Волшебник сидел на диване и рассматривал значки. На одних были изображены здания, на других спутники. Был даже значок с тигром, а внизу написано: «Зоопарк»; были значки с блестящими футбольными мячами, тугими боксёрскими перчатками, с подъёмными кранами и нефтяными вышками.
— Такой у меня есть, — приговаривал волшебник, перебирая значки, — и такой есть, и такой, а такого нет.
— Хочешь, возьми, — предложил барабанщик, — я себе достану, сменяюсь с Петькой Воронковым, у него таких два.
— Спасибо, — сказал волшебник и приколол значок с тигром к своей куртке.
Они пили чай с хлебом и маслом, потом барабанщик, чтобы немного развеселить грустного волшебника, простучал на барабане бодрый марш. И волшебник в самом деле немного повеселел. Не только из-за марша, конечно. Когда к тебе отнесутся сочувственно и в мороз позовут в тёплую комнату да ещё напоят сладким чаем, то обязательно станет легче, даже если у тебя серьёзные неприятности.
Потом барабанщик разрешил Серёже немного постучать на барабане. Серёжа с удовольствием стукнул в барабан несколько раз, но красивой дроби не получилось, а получился глухой грохот, словно где-то выколачивали пыльный ковёр.
— Не получается, — сказал Серёжка и положил палочки на стул.
— Ничего, — утешил барабанщик, — после когда-нибудь научишься. Давай играть в подкидного дурака.
Волшебник выиграл три раза подряд, барабанщик даже огорчился и нахмурился:
— Говори прямо, волшебничаешь?
— Нет, мошенничаю, — признался волшебник, — но я больше не буду.
И тогда они сыграли ещё два раза, и оба раза выиграл барабанщик.
— Другое дело, — обрадовался он, — я же знаю, что играю хорошо. Когда-то я даже был чемпионом дома отдыха по подкидному дураку.
А Серёжа снова погрустнел, потому что посмотрел на часы и вспомнил, что теперь-то ему обязательно надо домой: время позднее, и мама, конечно, беспокоится.
— Серёжа, — спросил барабанщик, — а девочка Катя? Она ведь не останется на всю жизнь пуделем?
— Нет, — успокоил Серёжа, — на всю жизнь — нет. Я этого пуделя завтра же расколдую, и будет опять Катька, только, может быть, чуточку не такая вредная.
— Смотри не забудь, расколдуй как следует, — сказал барабанщик и пошёл провожать Серёжку к автобусной остановке.
По дороге волшебник, чтобы немного развлечься, пытался устроить мандариновый дождь, но у него ничего не получилось: упало с неба два небольших зеленоватых мандаринчика, и всё. Наверное, когда плохое настроение, то и у волшебников всё валится из рук.
Они съели по кислой мандаринке и молча шли по улице. Серёжка хмуро смотрел перед собой, и барабанщик хмуро смотрел перед собой.
— Может быть, мне зайти к вам и всё объяснить твоей маме? — предложил барабанщик.
— Не надо. Мама всё равно не поймёт, как ни объясняй. В том-то вся беда, что мама у меня не волшебница, а самая обыкновенная мама. А я в отца пошёл. Отец у меня был волшебник.
Серёжка помолчал, ожидая вопросов. Но деликатный барабанщик ни о чём не стал расспрашивать, и тогда Серёжке захотелось самому рассказать о том, о чём он никогда никому не говорил.
— Они у меня разошлись насовсем. Не сошлись характерами, понимаешь? Сначала вроде у обоих хороший был характер. Мы весело жили: ходили в цирк, и в зоопарк, и на мультфильмы. А потом они стали ссориться, и отец говорил, что из-за мамы он потерял крылья. Ну это он выдумывал со злости, никаких крыльев у него не было, я их не видел. А мама ругала его, говорила, что у волшебников всё не как у людей. Когда я хотел их помирить, они хором кричали, что мне рано в таких вещах разбираться. А в прошлом году я пришёл из школы, а мама сидит заплаканная и говорит: «Отец на Север уехал в командировку». Я сразу догадался, что они разошлись. У Валерки тоже мать говорит, что отец на Север уехал, а Валерка не верит, знает, что разошлись. Взрослые любят врать и выдумывать, а нам не велят.
Барабанщик положил руку Серёжке на плечо.
— Взрослые не любят врать, просто иногда трудно сказать правду. Ты маму жалей, Серёжа. Самое тяжёлое на свете — терять тех, кого любишь.
— Ладно, я поехал, — буркнул Серёжка. — Прощай.
И исчез в снегопаде. Барабанщик даже не заметил, то ли волшебник сел в автобус, то ли растаял в воздухе, как делают все волшебники.
* * *Катя Сысоева была вне себя. Да и кому приятно ни с того ни с сего превратиться в пуделя? К тому же в этот день Кате надо было делать стенгазету. Она вчера ещё начала писать заметку об успеваемости и дисциплине, очень серьёзную и важную заметку. Катя хотела сегодня закончить её и переписать красивым почерком, а потом сдать главному редактору Гошке. Но пудели не умеют писать заметки, Катя бегала по школьному коридору, громко лаяла, трясла лохматой головой и изо всех сил старалась дать понять окружившим её ребятам, что это она, Катя, что она не хочет, чтобы за ней с визгом гонялись по коридору, трепали её за уши и дёргали за хвост. Она не радовалась даже конфете «Белочка», которые вообще-то очень любила. Но одно дело, когда разворачиваешь вкусную конфету, не спеша откусываешь по кусочку и ешь, прикрыв глаза от удовольствия. И совсем другое дело, когда тебя подзывают свистом и запихивают тебе всю конфету целиком прямо в рот. Всё это, может быть, нравится настоящим пуделям и собакам всяких других пород, но Кате такое отношение было не по душе.
В это самое время в коридоре появилась завуч Мария Николаевна. Мария Николаевна умела смотреть так строго, что даже когда ученик ни в чём не был виноват, он всё равно смущался и чувствовал, что всё-таки в чём-то он виноват, только забыл в чём. Он забыл, а Мария Николаевна помнит.
Мария Николаевна солидно шла по коридору и вдруг увидела собаку. Она остановилась, и все ребята остановились тоже. Мария Николаевна терпеть не могла собак. Её раздражали кудрявые болонки с красноватыми ушами. Большие гладкие, как лошади, доги наводили на неё ужас. А встречая на улице овчарку, Мария Николаевна смотрела не на умные собачьи глаза, а только на то, крепко ли застёгнут намордник. С собаками у Марии Николаевны были свои давние счёты. Ещё когда Мария Николаевна была не Марией Николаевной, а девочкой Машей — ведь и завучи были когда-то маленькими, — она шла по улице и встретила бульдога. Он важно прогуливался и не обратил никакого внимания на маленькую девочку с голубым бантом. Но Маша не могла пройти мимо бульдога, она остановилась, обошла свирепую собаку кругом и показала бульдогу язык. Бульдог тоже остановился, тяжёлые щёки задрожали, как пустые кошельки, коротенький огрызок хвоста опустился. Бульдог был красавец, только сам этого не знал и имел обидчивый нрав. Когда девочка показала ему язык, бульдог расстроился, подошёл к Маше и укусил её за ногу. Было очень больно, и маленькая Мария Николаевна горько плакала, хотя и была сама во всём виновата: зачем же дразнить собак, тем более бульдогов.
С тех пор прошло много-много лет, может быть тридцать, а может быть и больше, но Мария Николаевна всё ещё не любила и боялась собак. И вот она идёт по школьному коридору, а навстречу ей мчится огромный чёрный пудель с вытаращенными глазами, а за ним с хохотом и визгом гонятся мальчишки и девочки. Они носятся за этой неизвестно откуда появившейся в школе собакой, вместо того чтобы пить чай в буфете или гулять парами, как полагается.
— Это что такое? — сказала завуч таким голосом, что все мигом притихли. Даже бесшабашный человек Валерка отцепился от собачьего уха… Даже сам пудель больше не лаял, он застенчиво отвернулся и слегка поджал хвост. — Сию же минуту прекратите безобразие! Кто привёл в школу собаку? Ты, Гончаров? Или ты, Иванов?
— Марь Николавна, это правда не мы, — сказали Славка и Гошка, — это незнакомая нам собака, мы её первый раз видим, она сама пришла.
— Брось сочинять, Гончаров! И ты, Иванов! Я вас слишком хорошо знаю. Быстро сбегайте кто-нибудь за истопником Сергеем Ивановичем, пусть немедленно прогонит собаку. Этого только не хватало: в стенах школы бегают собаки! Инфекция и вообще блохи.
Пудель всё время слушал, склонив голову, и смотрел на завуча совсем человеческими глазами. Но при упоминании о блохах пудель тихо подошёл к Марии Николаевне и изо всех сил укусил её за ногу. Мария Николаевна страшно закричала, Света помчалась в канцелярию к телефону, чтобы вызвать «скорую помощь». Пришёл Сергей Иванович и спокойно увёл пуделя в котельную.
— Пошли, зверюга, — ласково приговаривал истопник. — Ишь, курчавая наподобие овцы, а какого переполоху наделала. Пошли, пошли, нечего тебе тут бегать. Школа она и есть школа, серьёзное учреждение, не для баловства. А у меня в котельной тебе понравится. Тепло, супу налью горохового, сам варил, хороший супчик с мясом. А так что ж, жизнь твоя совсем собачья. Вон и глаза сообразительные, как у человека. Эх ты, псина! Только что не говоришь, а всё понимаешь.
