Милош Мацоурек - Плохо нарисованная курица
— Зузанка, почему у тебя буковки такие тощие? — спросила утром пани учительница. — Мне пришлось вечером их покормить. Можешь себе представить, сколько это отняло сил и времени? Пожалуйста, прошу тебя, пиши буковки чуть потолще.
Зузанка послушалась, она очень старалась и ни одной худой буковки не написала.
Но когда пани учительница опять просмотрела тетрадь, то страшно испугалась, потому что буквы были одна толще другой и все карабкались вверх, от усталости еле дышали, вспотели и очень хотели пить.
«О боже, что же теперь делать? — подумала пани учительница. — Ведь таким потным буковкам нельзя пить, они же простудятся! Отнесу-ка я их домой, согрею им чаю, он прекрасно утоляет жажду».
Забрала она буковки домой, согрела им чай, но… было поздно. Несколько буковок по дороге простыли, а у девяти из них начался жар. Что было делать пани учительнице? Она побежала с ними в больницу. Там их и оставили: оказалось, что все девять буковок схватили воспаление легких.
Утром пани учительница говорит Зузанке:
— Зузанка, нельзя писать в школьной тетради такие толстые буковки, да еще заставлять их карабкаться вверх. Буковки от усталости еле переводят дух, потеют и легко простужаются. Посмотри в тетрадь, там не хватает девяти буковок. Они в больнице, у них воспаление легких.
Зузанке стало очень жалко буковок, и она сказала двум своим подружкам:
— Пойдемте после школы в больницу, навестим мои толстые буковки, которые заболели воспалением легких.
Девочки согласились и захватили с собой по букетику цветов. Зузанка тоже взяла букетик, а когда они пришли в больницу, Зузанка и говорит буковкам:
— Мне очень жаль, что так вышло, я больше не буду писать такие толстые буковки, которые карабкаются вверх, я буду писать старательно, обещаю это при девочках, они будут свидетелями, что я сказала правду.
А буковки на это ответили:
— Хорошо бы!
И сделали вид, будто не очень-то верят. Однако Зузанка всерьез так думала. Свое обещание она сдержала и писала так, что потом, когда буковки собрались на свой большой съезд и стали выбирать трех самых красивых, никто не смог найти буковок прекраснее тех, что написала Зузанка.
Платье с павлинами, гусями и оленями
Красные платья в белый горошек любят почти все, однако жила-была одна девочка, которой красное платье в белый горошек не нравилось. Не подумайте, что ей нравилось синее платье в белый горошек. Ну и что ж? Каждому нравится свое! Но этой девочке не нравилось ни синее платье в белый горошек, ни белое платье без горошка, ей не нравилось ни одно из платьев, которые висели в ее шкафу.
— Странная ты девочка, Аленка, — говорила ей мама, — ничего-то тебе не нравится.
Так оно и было: Аленке вообще ничего не нравилось. Скажем, идет она в ванную, и оттуда раздается:
— Фу, какая противная зубная щетка!
Или же зайдет в кладовку и говорит:
— Фу, какая отвратительная морковка, какой мерзкий лук, какие скверные помидоры.
А в кухне она заявляла маме:
— Какие некрасивые часы, какой странный стол, какие неприятные горшки с цветами!
— Не нравится — не смотри! — отвечала ей на это мама и чуточку сердилась на Аленку.
— А что же тогда делать? — спрашивала ее Аленка.
— Поиграй во что-нибудь. Возьми карандаш и бумагу, рисуй. А что не понравится, можешь стереть, вот резинка.
И дала Аленке резинку.
— Надо же! Если мне что-то не понравится, могу стереть! Вот это да!
А так как ей не нравились часы, она их стерла.
— Что ты делаешь, глупая! — говорит ей мама. — Мы же теперь не будем знать, который час.
И очень рассердилась на Аленку.
— Мама мне тоже не нравится, слишком уж она сердитая на меня, — сказала Аленка и стерла маму.
Потом она стерла стол, цветы в горшках, полностью кухню, зубную щетку вместе с ванной комнатой, морковь, лук, помидоры и всю кладовку, красное платье в белый горошек и весь шкаф, даже синее платье в белый горошек, которое было на ней, и то стерла. Она стерла все, потому что ей ничего не нравилось. Только белое платье без горошка она стереть не могла, и то лишь потому, что его сдали в химчистку.
— Так, — сказала она, — fo, что мне не нравилось, я стерла, а теперь нарисую то, что мне нравится.
И стала рисовать новое платье.
— Нарисую-ка я платье с павлинами, гусями и оленями, такого ни у кого нет, такое мне понравится.
Однако платье у нее получилось не очень: павлины были похожи на пучки салата, гуси — на вязаные варежки, а олени — на вилочки, которыми берут пирожные. Посмотрела на них Аленка, очень рассердилась и закричала:
— Фу, какое противное платье, хуже, чем те, что были в горошек!
Потом она нарисовала зубную щетку и морковку. Но зубная щетка была похожа на морковку, а морковка на зубную щетку. Она еще попробовала нарисовать часы, занавески и цветы в цветочных горшках, но все получилось примерно так же. Аленка даже смотреть на это не могла.
«Что же я теперь буду делать? — задумалась она и чуть не заплакала. — Придется нарисовать маму, чтобы она подсказала». И она нарисовала маму.
Аленка очень старалась, рисовала не торопясь, чтобы вышло как можно лучше. И все-таки мама получилась не очень: у нее оказались короткие ноги, длинная шея и маленькие уши.
— Мамочка, что мне делать? — стала спрашивать ее Аленка. — Я все стерла резинкой, а теперь ничего не могу нарисовать!
— Что ты там говоришь? — спросила ее мама. Уши у нее были слишком маленькие, поэтому она ничего не слышала.
— Я спрашиваю, что мне теперь делать, — громко закричала Аленка, — я все стерла, а нарисовать ничего не умею.
— Не понимаю тебя, — сказала мама, — нарисуй-ка мне уши побольше.
Аленка нарисовала маме уши немного побольше, и тогда мама говорит ей:
— Глупая ты девочка, я ведь тебя предупреждала. Теперь тебе придется ходить в платье с павлинами, гусями и оленями, чистить зубы щеткой, похожей на морковку. Ты только время у меня отнимаешь зря. Я была бы уже дома, а теперь мне придется идти за луком и в химчистку.
А когда мама вернулась домой с луком и вычищенным платьем, Аленка посмотрела на лук, на белое платье и говорит:
— Ах, какое красивое белое платье без горошка, правда, мама? А лук какой прекрасный!
О Кондраде, который писал носом
Жил-был однажды мальчик, звали его Конрад. Он все время врал. Подарила ему мама на день рождения авторучку. Едва он пришел в школу, как стал рассказывать, будто авторучку он испек из муки тонкого помола на сковородке. Ребята разглядывали ручку со всех сторон и говорили:
— Нет, испечь авторучку невозможно, ты просто врешь, Конрад.
А Конрад, ничуточки даже не покраснев, пожал плечами и говорит:
— Кто врет, у того нос кривой. Я не вру, клянусь собственным носом, вот он, можете потрогать.
Ребята потрогали нос, но веры им от этого не прибавилось, хотя нос у Конрада был длинный, острый и совершенно прямой.
Конрад же про себя смеялся и думал: «С таким носом можно врать сколько угодно, и никто ничего не узнает».
Однажды Конрад играл на стадионе в футбол и, представьте себе, потерял авторучку. На другой день, когда он пришел в школу, учительница говорит:
— Достаньте тетради и ручки, будем писать сочинение о том, как пахнут цветы.
Она раздала ребятам азалии, гвоздики и георгины, все положили тетради на парты, взяли ручки, стали нюхать цветы и писать. Только Конрад не писал: он не мог найти свою новую авторучку. В портфеле ее не оказалось, в карманах тоже. И тогда он сказал Зузанке, сидевшей рядом с ним:
— Зузанка, дай мне что-нибудь, чем пишут, у моей авторучки вчера выросли ноги, она удрала к кошкам на крышу и до сих пор не вернулась.
Но Зузанка сказала:
— Конрад, этого не может быть, ты просто врешь, ничего я тебе не дам.
— Клянусь собственным носом, вот он, можешь потрогать! — сказал Конрад.
Зузанке некогда было трогать нос Конрада, она писала сочинение о том, как пахнут цветы, и потому сказала:
— Я и так знаю, что нос у тебя острый и прямой, а теперь не мешай мне, я заняла делом, пиши чем хочешь.
— Ладно, — сказал Конрад, — у меня очень прямой, острый нос, буду писать носом.
Он обмакнул нос в чернила и стал писать.
Увидев это, пани учительница сказала:
— Конрад, не пиши носом, это вредно.
— Я вынужден так писать, — ответил ей Конрад. — Мой нос вчера весь день просил меня об этом, и я под честное слово пообещал ему.
— Конрад, — говорит пани учительница, — я не верю тебе. С каких пор носы стали интересоваться писанием?
— Клянусь собственным носом, вот он, можете потрогать! — ответил ей Конрад.
Но пани учительница видела, что нос Конрада в чернилах, и, не желая пачкать рук, сказала:
