Финн-Оле Хайнрих - Удивительные приключения запредельно невероятной, исключительно неповторимой, потрясающей, ни на кого не похожей Маулины Шмитт. Часть 1. Мое разрушенное королевство
Я хожу в эту школу, сижу в этом классе, что-то пишу в тетради, слушаю учителей, но на самом деле – парю надо всем этим, меня тут ничего особо не трогает. Я знаю: вот-вот подует ветер и унесёт меня, я тут ненадолго, скоро снова буду там, где моё место – моё и мамы.
И вдруг в нашу пластмассовую дверь звонят. Мама как раз отпила кофе и от неожиданности поперхнулась. Я перестала жевать. Мы смотрим друг на дружку.
– Кто это? – спрашивает мама. Я пожимаю плечами.
Мама со стуком ставит чашку на блюдце (они не пластмассовые, мы привезли их с собой из Мауляндии), встаёт, как-то странно путается в собственных ногах, спотыкается и почти падает.
– Вот чёрт! – ругается она, кое-как умудряется сохранить равновесие и вылетает из кухни. Я смотрю ей вслед и слышу: открывается дверь, чей-то юный голос тихо и неуверенно что-то бурчит, потом радостный ответ мамы. Что они там говорят, не разобрать, и на секунду у меня мелькает надежда: а вдруг это Тот Человек с грудой бутербродов? Но тут я слышу, как мама зовёт:
– Паулина, это к тебе…
Перед дверью – долговязый нескладёха. Тот, с первого ряда, у которого прыщики на шее и солнечно-жёлтые зубы.
– Привет, – говорит он и при этом старательно смотрит в пол. – Я Пауль.
– Это что, шутка? – говорю я.
– Что?
– Что тебя Пауль зовут.
– Почему?
– Потому что я Паулина.
– Знаю, – говорит нескладёха, пожимает плечами и чешет в затылке.
Потом бурчит, обращаясь к коврику перед дверью:
– Да не, вряд ли шутка, мои родители же не знали, что мы встретимся.
– Что правда, то правда, – говорит мама с усмешкой.
– Может, ты лучше… – говорю я и глазами посылаю ей выразительный намёк на Истошный Мяв.
– Ах да, кофе-то мой остынет, – спохватывается мама, улыбается и исчезает.
Пауль то и дело поднимает взгляд на меня, на четверть секунды, не больше.
– Э-э-э-э… – мямлит он, – м-м-м-м, хм-м-м-м, ну-у-у, в общем…
– Валяй, выкладывай, – говорю я, – неохота целый день ждать.
– Ну, в общем… – говорит Пауль, – я на соседней улице живу…И как бы это… Я подумал… Ты же здесь новенькая… И я подумал… Подумал, я бы мог за тобой заходить… ну, чтобы это… идти в школу… вместе. Ну, вдруг…
– Пф-ф-ф… – выдыхаю я и приглядываюсь к дылде повнимательнее. Он стоит передо мной, как аист на снегу. Я пожимаю плечами: – Окей, секунду.
– Окей, ладно! – говорит Пауль.
Я поворачиваюсь и иду за рюкзаком и недоеденным бутербродом.
– До вечера, – говорю маме, и мама говорит:
– Да-да, до вечера.
Чувствую, что ей хочется ещё что-то сказать или спросить, и поэтому торопливо выхожу на улицу – к Паулю и к свежему утреннему воздуху.
Мы идем рядом, не говоря ни слова, и мне это даже нравится – ведь Пауль мог бы без остановки верещать, просто потому, что позвонил в нашу дверь, и раз мы почти не знакомы, он мог бы решить, что теперь нужно непрерывно болтать обо всём на свете, чтобы познакомиться. Мы просто шагаем рядом, как он сказал – вместе идём в школу, и это очень даже окей.
Вдруг я – неожиданно для самой себя – открываю рот:
– Ты не очень-то разговорчивый, да?
Пауль бросает на меня быстрый неуверенный взгляд, потом ещё один и отвечает, чуть улыбнувшись (улыбка у него каждый раз как солнышко):
– Не, не особо.
Глава 8
Рецепты на все случаи жизни
Мама приоткрывает дверь, просовывает голову в щель и спрашивает, с чего это я заделалась такой домоседкой.
– Потому что у нас теперь нет сада, – отвечаю я.
– Но улица-то есть, – говорит она. – Тебе разве не хочется разузнать, как тут и что?
– Времени нет. Я план сражения разрабатываю.
– Какого ещё сражения?
– Сражения, которое вернёт нам Мауляндию.
– Ах, Паулина, – говорит мама и гладит меня по голове, – я же тебе объясняла. Мы теперь живём здесь.
– Думаешь, до меня не дошло? – огрызаюсь я.
– Ах, Паулиночка, – качает головой мама, – попробуй посмотреть на всё с другой стороны.
– У меня уже есть одна улица, новой мне не надо, и друзья у меня есть, и школа, и класс, и моё королевство, оно тоже уже есть, всей этой тутошней ерунды мне не нужно. Тут одни сонные мухи живут, совы, жабы и старые бабуськи.
– Знаешь, – говорит мама, – а я кое-каких детей тут уже видела. Вот Пауля, например. Как он тебе? – и подмигивает. – Зря ты запираешься в четырёх стенах и впадаешь в мауланхолию. Выйди хоть разок на улицу, Маули-котаули, если нужно – устрой Истошный Мяв. Легче станет.
Я встаю, смотрю маме прямо в глаза, топаю ногой по идиотскому пластиковому полу.
– Мама, Тот Человек поступает несправедливо. Так делать нельзя. А за несправедливость полагается мстить. Я сделаю всё, чтобы мы вернулись в Мауляндию. Чтобы жили вместе, как раньше – когда у нас было всё, что нужно, вот просто всё-всё-всё. Разве нам чего-нибудь не хватало? Всё было суперски, и здоровски, и замечательно, лучше не бывает. Ни у кого нет права просто так взять и выкинуть нас оттуда, серьёзно, мам.
Мама садится ко мне на кровать и вздыхает:
– Иди ко мне, Паули.
– Вот этого не надо, – говорю я. – Никаких переговоров. Я как раз составляю план, как сделать так, чтобы уже к концу этой недели мы снова жили все вместе. И чтобы всё снова стало хорошо. Как всегда было. Как положено.
– Паулина, ничего не выйдет.
– Да-а-а? Это почему же? Ты ведь ничего не знаешь про мой план.
– Иди сюда, – повторяет мама и раскидывает руки.
Уф-ф. Мама обнимает меня, я чувствую её тепло, вдыхаю её запах, ни с чем не сравнимый мамин запах, слышу её легкое дыхание – и мне хочется сладко заснуть и горько разреветься одновременно.
– Паулина, я знаю, тебе очень трудно это понять. За это-то я тебя и люблю, понимаешь? За то, что у тебя своя голова на плечах.
Такую дочку я всегда хотела – такую, как ты. Дочку, которая ничего просто так на веру не принимает и борется с любой несправедливостью. Но иногда в жизни бывает так, что с чем-то нужно просто смириться, что-то принять. И сейчас у нас как раз такая ситуация. С ней ты ничего не можешь поделать. Потому что она возникла не из-за тебя. И папа, и я – мы оба тебя очень любим и всегда будем любить. Мы расстались, потому что перестали друг друга понимать, потому что… нашей любви уже не хватает, чтобы быть одной семьёй.
– Ладно, хватит, – обрываю я, – это неправда!
– Нет, Паулина, это правда.
– У Того Человека – ты лучше вообще не говори мне про него, пока он не пустит нас обратно в Мауляндию, – нет у него никакого права вот так просто, с бухты-барахты, взять и решить, что всё кончено. Он не может просто так взять, и решить, что нашей семьи больше нет, и переселить нас в эту пластмассовую будку.
– Паулина, это решил не па… не Тот Человек. Это я так решила.
– Ничего ты не решила! С чего это? Ты же умная, мам! Ты себе не враг!
Мама улыбается и гладит меня по голове.
– Да вот же, Маули, может быть, всё-таки… всё-таки я не такая уж умная. Просто в голове у меня сейчас всё смешалось, я даже и не знаю толком, что делать. Но что-то делать было нужно… Вот поэтому мы здесь. Мы вдвоём, ты и я.
– Но я вовсе не хочу быть здесь!
– Паулина, у тебя есть выбор, ты можешь вернуться к па…
– АААААААРРРРРРРГГГГГГГГГРРРРРРР!
– К Тому Человеку.
– Ещё чего! Никуда я не вернусь без тебя! А уж к нему – ни за какие коврижки. Раз он себе воображает, что весь мир у его ног, что он один может за всех решать и всё разрушать.
– Маулина, послушай ещё раз: это я так решила, я решила, что мы сюда переедем, я нашла эту квартиру. Твоему па… Тому Человеку оттого, что мы переехали, очень грустно, так же грустно, как нам с тобой. Он не виноват. Понимаешь?
Мотаю головой:
– Не.
– Не?
– Нет. Я не верю.
– Но это так.
– Всё равно я отвоюю Мауляндию. Для нас для всех. Раз вы оба чокнулись, придётся взять дело в свои руки.
– Остынь, Паулина, – мама глубоко вздыхает. – Может, тебя водой холодной окатить?
– Ты что, мам! Мне вовсе не жарко, – я фыркаю от смеха и наматываю на шею свой красный шарф.
Но мама даже не улыбается. Ясно, она хочет защитить Того Человека. Мама, она такая – всегда пытается всех вокруг защищать, все ошибки берёт на себя, и чужие тоже. Понимает всех и каждого, умеет влезть в чужую шкуру, чувствует, почему люди поступают именно так, а не иначе, и поэтому никогда на них по-настоящему не сердится. Когда на меня временами нападает Мяв, она тоже не сердится, потому что знает: я с этим ничего поделать не могу. И у мамы всегда наготове рецепт, как справиться с трудностями. Только сейчас, похоже, у неё подходящего рецепта нет – иначе разве мы торчали бы в этой будке, где жизнь совсем не мила? Мама, конечно, делает вид, что всё окей и супер. Даже сейчас она понимает Того Человека. Но всему есть предел! Нельзя же вечно со всем смиряться и всех понимать! Иногда надо действовать, иногда надо скрутить жизнь в трубочку, засунуть в точилку и сказать: «Эй, мироздание! Полегче на поворотах!»
