Валентина Чаплина - Удивительное происшествие
На голубке краснели какие-то буквы. Рыбалыч с интересом взял бумажную птичку и, распрямив её, прочитал: «Дорогой Рыбал» (но это неоконченное слово «Рыбал» было зачёркнуто тремя красными карандашными полосами, а дальше написано) «Иван Павлович! Группа неизвестных разведчиков похитила у Вас чёрные очки. Не ищите их. Это бесполезно. Они в надёжных руках и будут Вам доставлены на стол после выполнения одного очень важного дела». И подпись: «Группа неизвестных разведчиков». А ещё ниже стояло: «Вот честное пионерское вернём».
Видимо, у группы неизвестных разведчиков эти два слова «честное пионерское» были чем-то вроде клятвы.
Рыбалыч прочитал голубка, пожал плечами, при-и-исталь-но поглядел в огород, то ли улыбнулся, то ли ухмыльнулся, то ли ещё что-то выразил на лице, понятное только ему самому, и сел дочитывать статью «Вам — молодые!».
Щепка упала Борькиной стороной
Лёвка с очками на мяче, букетом сорняков перед бывшим носом вбежал во двор, схватил из коляски Алки-кричалки неначатую бутылку манной каши, на бегу сдёрнул с верёвки мокрое мохнатое полотенце в полоску, а вместе с ним какую-то косынку и кубарем покатился в огородную крапиву. За его спиной сейчас же раздался знакомый голосочек сестрицы.
— На, держи! — Лёвка протянул бутылку Лиде.
Та схватила её обеими руками и… сейчас же отвернулась от мальчишек. Они услышали, как она сладко причмокивает.
— А вообще-то, манная каша — еда! — вздохнул Поплавок, — с ней жить можно. Не то, что без ничего.
— Конечно, с кашей жить можно. Девчонкам всегда везёт, — разозлился Борис.
Вдруг Калитка перестала сладко причмокивать, повернулась к ребятам, сняла с бутылки соску и протянула им кашу. Все трое молча отвернулись.
— Знает, что нам есть нечем, вот и даёт, — не унимался Борька.
А она замотала головой в разные стороны, надела соску, но есть больше не стала. Поставила бутылку на землю около забора и прикрыла лопушком.
— Ты что? Ешь! А то она скиснет, каша! — сказал Лёвка.
Лидка рьяно качала головой.
— Не ест, — зашептал Степан, — видишь, она какая, раз мы не едим, то и она не ест. Кто тебя за язык тянул, что девчонкам везёт. Наелся бы человек! Что тебе, жалко?
— А вот и жалко! — огрызнулся Борис. — Носитесь с девчонкой, как маленькие.
А Лёвка уже показывал мокрое мохнатое полотенце и косынку.
— Полотенцем замотаемся, оно полосатое, как шарф. А косынка… ой!
Косынка была до того девчачья, что хуже и не бывает. По ней всюду были напечатаны (кто бы вы думали?) девчонки. Да, да, девчонки. Одни скакали через скакалочку, другие сачком ловили бабочек, третьи держали кукол. Все они были разноцветные и располагались на косынке кто как. Кто правильно, головой вверх, кто головой вниз, кто — вбок. В общем, ненормальные какие-то девчонки. Не косынка, а неизвестно что.
— Зачем принёс такую ерунду?
— А я… не знал, что она такая. А что особенного? Завяжем её вот сюда, как будто зубы болят. А когда зубы болят, не будешь глядеть, кто нарисован, любую наденешь.
— Вот и надевай, — Борис выхватил у Лёвки полотенце, содрал с мяча очки и стал примерять на себя.
— Значит так, пойдёшь в школу, посмотришь расписание…
— Почему это я должен идти? — возмутился Борис.
— Пожалуйста, могу я, — пожал плечами Лёвка.
— Потому что он и очки, и кашу, и вещи доставал, — зашептал Поплавок, — а ты только в тенёчке отдыхал. Ты пойдёшь.
— Всё равно жребий бросим, кому идти, — не сдавался Борис.
— Уа? — робко спросила Лида.
— Не знаешь, что такое жребий? Во, гляди. Щепку бросим. Вверх. Если она этой стороной упадёт, значит, мне идти, если этой — Лёвке. Ясно?
— Уа.
Лидка глядела, как жребий-щепка сначала летел к небу, потом падал вниз, потом, зацепившись за крапивьи растопыренные руки, сделал кульбит в воздухе и упал на землю… Борькиной стороной.
Все вместе закутывали Борьку мокрым полотенцем, надевали именную шапочку, укрепляли очки. А на месте, где должен быть нос, прилепили к очкам зелёный листик. Некоторые носят на носу зелёные листики в жару, чтобы под солнцем нос сильно не загорал. Правда, солнца сейчас не было и жары тоже, но ведь в любую минуту солнце могло показаться. На всякий случай дали в руки букет из Борькиных именных растений, чтобы он за него своё бывшее лицо прятал, если кто-нибудь будет особенно приглядываться.
Борька перелез через забор, поглядел туда-сюда и бегом помчался по направлению к школе.
Разговор по телефону
В последний момент, когда снаряжали Борьку, было решено, что он не сразу в школу пойдёт, а сначала попытается позвонить по телефону-автомату Берёзе, то есть Петьке Берёзову. У него одного из всего класса был телефон. Если Берёза дома, он скажет, какой был последний урок, что задавали, тогда и в школу не нужно идти. Но у ребят не было нормальных двух копеек для автомата. У Стёпы в кармане оказалась двухкопеечная монета, но, конечно же, переделанная на рыболовное грузило — с дыркой посередине. Края у дырки неровные, и из-за этого монета, наверно, не годилась для автомата. Она могла застрять в щели. Но было решено, что Борька всё-таки попытается её засунуть.
Как назло будка не была свободна. Внутри стеклянной кабины стояла белобрысая девчонка и разговаривала с кем-то писклявым голоском.
— Мурик, а сзади ты байтовую складку сделала? А? Что? Мурик…
Борьке не было слышно, сделала или не сделала какую-то байтовую складку эта самая Мурик, но белобрысую девчонку нужно было выжить из кабины сейчас же, потому что Борьке стоять без движения на улице небезопасно. Когда бежишь — ничего. А стоять…
Борька стал нетерпеливо стучать по стеклу автомата Стёпиным двухкопеечным грузилом. Девчонка стояла спиной к двери. На стук белобрысый затылок повернулся, и Борька увидел совершенно курносый нос. Этот нос был до того курносый, что на него без смеха невозможно было смотреть. Борька сейчас же расхохотался. А у девчонки вдруг брови полезли куда-то вверх всё выше, выше и выше. Они лезли и никак не могли остановиться. Казалось, что вот-вот брови лихо пробегут по лбу, по волосам и… улетят в космос.
Борька сообразил, что забыл загородиться именным букетом. Быстро поднял его к мячу, но было поздно. Курносая заметила, что у Борьки вместо головы что-то… что-то… она ещё не поняла, что именно, но что-то совсем не то, что нужно… ой… ой… ой…
Телефонная трубка вырвалась из девчонкиных рук и, повиснув вниз головой, закачалась на проводе. А сама девчонка, не издав ни единого звука, плечом надавила стеклянную дверь, та распахнулась, и белобрыска вылетела из кабины, забыв на гвозде белую пластмассовую сумочку. Девчонка скрылась с молниеносной быстротой. Телефонная трубка, которая всё ещё раскачивалась, вися вниз головой, верещала на всю кабину: «Ларик, Ларик, куда ты пропала, Лариса? Ты идёшь сегодня на „Королевство кривых зер…“» Щёлк, и в кабине стало тихо. Это Борька повесил трубку на рычаг.
Стёпкино грузило, конечно, не лезло в щель. Провертел дурак в монете дыру. Разве можно портить государственные деньги! Позвонить невозможно, теперь в школу надо идти. Борька всё-таки подержал трубку около того места, где раньше было, ухо, но гудка, который разрешал бы набирать номер, не было. С досадой резко повесил трубку на место, и вдруг — дззинь! Что это! Неужели правда? Неужели добрый автомат сжалился над смешным мальчишкой и выплюнул ему монетку? Борька нажал пальцем дверочку с надписью «Возврат монеты» — ура! В своём уютном местечке лежали две копейки. Целые, не проткнутые никаким рыбаком-дураком для грузила.
Борька сейчас же запихнул монетку в щель, щель её аппетитно съела, и в трубке раздался знакомый гудок, приглашающий набирать номер.
— Берёза? Ты?
— Ага, — рявкнула трубка Берёзиным голосом.
— Слушай, Берёза, какой у нас последний урок был?
— Что?
— Какой был последний урок сегодня?
— А это кто спрашивает?
— Кто-кто, не всё ли равно, кто.
— Не всё равно.
— Ну Борис.
— Бори-ис? Лопухов? Врёшь!
— Честное пионерское!
— А ты что, заболел?
— Почему заболел?
— Так ты ж был на последнем уроке, передо мной сидел.
— Ну и что?
— Ну и ничего. Раз был, чего спрашиваешь? На пушку берёшь?
— Ни на какую ни на пушку. Я… забыл.
— Что забыл?
— Какой был урок.
— А почему забыл? Никогда не забывал, а теперь забыл?
— Заболел. Ты правду сказал, я заболел.
— Чем заболел?
— Это… болезнь… не знаю, как называется. Аппендицит, что ли?
— Бок болит?
— Не аппендицит, а склероз. Память отшибает. Начисто.
— Начисто?
— Начисто.
Трубка удивлённо замолкла.
— Берёза, ну скажи, какой урок был и что задавали?
— А зачем тебе?
— Надо.
— Зачем надо? Ты сроду уроков не учил, а тут «что задавали»? Разыгрываешь, я же знаю.
