Валентина Чаплина - Удивительное происшествие
— Батюшки, да что же это? Прилип он там, что ли?
Она ещё крепче ухватилась за мяч и рванула его к себе.
Весь Лёвка чуть не высунулся из-за поленницы, но потом как дёрнет свою голову назад да как плюхнется на Борьку со всего размаху. А Борька как стукнется своим футбольным мячом о полено, да как чуть не заорёт, да как подпрыгнет, да как второй футбольный мяч высунется рядом с первым. Потом как спрячется да опять как высунется, да как оба мяча стукнутся друг о друга!
Лёвка за поленницей, конечно, все ноги Борьке отдавил, всю спину отсидел, все рёбра погнул. Вот Борька разошёлся, и давай драться. И что он за человек, этот Борька, не может за товарища потерпеть, хоть немного! Вот Лёвка сейчас ему покажет!
Мама в ужасе отшатнулась от поленницы. На её глазах молча, яростно, как живые, прыгали мячи, колотя друг по другу. У мамы глаза сделались такими же круглыми, как эти мячи, только чуть поменьше размером. Она замерла с открытым ртом и растопыренными руками.
Вдруг за маминой спиной в углу кто-то чихнул, закашлялся. Мама обернулась. Никого. Только доски стоят под углом, прислонённые к стене, и почему-то… шевелятся. Что за наваждение?!
Вдруг бочка сама пошла по сараю прямо к маме, и то белое, что было неизвестно чем, приподнялось, а вместе с белым из-за бочки стало вылезать что-то ещё более непонятное огромное красно-синее.
— Ой, мамочки! — вскрикнула мама и выбежала из сарая.
Тут же за её спиной раздались какие-то голоса, возня, треск и грохот. Лидка выскочила из-за своего укрытия, уронив доски. Степан, вставая, перевернул бочку. А Лёвка с Борькой вконец доконали поленницу, и она перестала существовать. Дрова разлетелись по сараю в разные стороны.
— Уа, уа, уа!
— Уймитесь вы, петухи!
Степан и уакалка еле растащили дерущихся. Наконец, те пришли в себя.
Оставаться в сарае было небезопасно. Во дворе пока никого, кроме Алки-кричалки, которая до сих пор почему-то молчала. Мама, видно, убежала в дом.
— Айда в огород! Спрячемся! — крикнул Лёвка.
И все четверо горохом высыпали из сарая, покатились по двору и вкатились в огородную калитку.
А там, в огороде, который был на склоне оврага, у забора были непроходимо-непролазные бурьянные заросли. Охраняла их крапива. Строгий и верный страж, она не допускала ни ребячьих рук, ни ног, ни носов ко всяким репьям, лопухам и чертополохам, росшим вокруг, и те под надёжной охраной тихо и мирно жили-поживали да зло наживали.
Крапива, её Стрекачество, была гордой и высокой. Увидя четверых совершенно сумасшедших бегущих то ли ребят, то ли не ребят (разбирать ей было некогда), она вздрогнула, натопорщилась, расставила руки, подалась вперёд и приняла грозный вид. Её Стрекачество думало, что от его стрекучек ребята зададут стрекача. Но не тут-то было. Они, не задумываясь, ринулись в самую гущу бурьяна, переломав крапивьи кости.
Бурьян был действительна могучим. Он скрыл всех четверых с их головами. Все уселись у самого забора и притихли. Только через некоторое время они почувствовали, что её Стрекачество всё-таки сделало своё чёрное дело, и у них отчаянно горят руки, шеи и прочие места, которых крапива успела коснуться, когда они ломали ей кости.
Где же ваши чудеса?
В это самое время, когда ребята тёрли обкрапивленные места, Лёвкина мама вела в сарай Рыбалыча, забыв взрослую длинную ссору с ним.
— Вы не верите, Иван Палыч, а я сейчас сама, своими собственными глазами видела…
— Что вы видели, что? Вы даже объяснить толком не можете, что вы видели.
— Не могу… толком не могу, поэтому и прибежала… Чудеса!
— За всю свою жизнь не встречал чудес… гм… в сараях…
— Вот посмотрите.
— Посмотрим, посмотрим.
Рыбалыч энергично вошёл в сарай, мама за ним.
— Н-ну-тес-с. Где же ваши чудеса?
Чудес в сарае не было, если не считать разваленной Рыбалычевой поленницы, перевёрнутой бочки и упавших досок. Но это Рыбалыч почему-то не стал считать чудесами. Он оглядел весь сарай сверху донизу и снизу доверху, справа налево и слева направо. Глаза его стали маленькими и колкими.
— Что же вы, голубушка моя, морочите мне голову?! — сказал он тихо-тихо и даже ласково, — такого издевательства я даже от вас не ожидал.
Когда Рыбалыч начинал говорить тихо и ласково, да ещё называл кого-то «голубушка моя», то всем было ясно, что этой самой голубушке сейчас достанется на орехи.
— Оторвать персонального пенсионера от любимого дела, — с каждым словом голос его становился выше и тоньше, — привести в сарай, чтобы показать его хулигански разваленную поленницу, — казалось, голос сейчас оборвётся, такой он стал тонюсенький, почти девчачий, — эт-то, я вам доложу, факт беспрецедентный! И вы мне за него ответите головой, голубушка моя!
— Да что вы, Рыбалыч, я же не хотела вас…
— Опять Рыбалыч?! — взвизгнул сосед. — Сколько мне от вас терпеть унижения!
Он не любил, когда его так называли, а мама сейчас про это забыла.
Маленький старичок выскочил из сарая. Лицо его от гнева было красным, как половина теперешней Стёпкиной головы. Старичок выкрикивал что-то, понятное только ему одному, потому что голос его долез до такой высоченной ноты, на которой очень трудно разобрать какие-либо слова. Маме в сарае только слышались какие-то визжащие гласные, а согласных между ними она не могла уловить. Визжащие гласные скрылись в доме и стали там биться о стены и окна.
Мама вздохнула на весь сарай. Действительно, никаких чудес не было. Может, она на минуту заснула и видела всё во сне? Но откуда тогда разваленная поленница? Мама стала торопливо складывать дрова Рыбалыча.
Именная шапочка
В лопухах царило тягостное молчанье. Что делать? Лёвка глядел в щёлочку между досками забора.
— Если бы кто надёжный по переулку прошёл, — начал Степан.
— Какой надёжный?
— Ну, мальчишка, который не разболтает, не выдаст. Мы бы ему сами не показывались, а попросили, чтоб расписание в школе поглядел. Если надёжный, то поверит на слово, что нам это нужно.
Борис расхохотался.
— Где ты такого найдёшь, чтоб, как дурак, поверил на слово?! Да он р-раз! и на забор и накроет нас, как миленьких, с нашими головами.
— Нет, если бы надёжный, то можно, — не унимался Степан.
Но переулок был пуст. Прошёл, правда, один дядя в шляпе, может, он и был надёжный, но ведь не пошлёшь его в школу смотреть расписание.
— Есть хочется, — зашептал Борька.
— И пить, — грустно вздохнул Степан.
Но если даже как-нибудь достать еду и воду, то что с ними делать? Чем жевать? Как глотать? Где рот?
Вообще всё было очень странно и непонятно. Мальчишки прекрасно видели, слышали и разговаривали без глаз, ушей и ртов. Одна Лидка могла моргать глазами, морщить нос и мусолить соску во рту.
— Тебе благодать, — говорил ей Лёвка, — голодная не насидишься! Хочешь ешь, хочешь пей. Вон между грядок лейка, в ней вода. Пошла — попила. Наш огород — золотое дно, говорит Рыбалыч, тут целый год можно сидеть, если рот на месте.
— Уа-уа…
— Что «уа»? Ползи по-пластунски к грядке. Вырой морковку и грызи.
— Уа-а-а, у-у-а-а-а…
Даже птицы поднялись с крыши от этого крика.
— Да как она погрызёт? У неё зубов нету. Ей только молочко можно да манную кашку. А каша не растёт на твоём золотом дне. Соображать надо. Что делать будем?
— Что, что! В первую голову Лидке-калитке кашу доставать, а то она с голодухи такой вой поднимет, дом обрушится!
Лидка отвернулась.
— Слушай, Калитка, давай по-хорошему, — мирно начал Лёвка, — я даю честное пионерское, что кашу тебе достану, а ты нам всем за это — молчи. Чтоб ни гу-гу, тьфу, ни уа-уа. Согласна?
Лидка повернулась к ребятам, закивала головой. При упоминании о манной каше у неё заблестели глаза. Видно, она теперь ужасно любила противную, жидкую манную кашу в бутылочке.
— А где ты кашу достанешь?
Лёвка показал в сторону двора.
— Слышите? Тихо. Значит Алка-кричалка кашу ест. Одну бутылку ест, а другая, полная, в коляске лежит. Она кашу любит, как я футбол. В день сто бутылок может съесть.
Лёвка лёг и пополз по-пластунски. Здесь, у забора, ползти безопасно. Огород располагался по склону. Ребята были внизу, а двор наверху. Поэтому со двора их никто не мог видеть. Но вот сейчас, вот сейчас, может быть, Лёвкина голова уже видна со двора и из окна дома. А сюда, в огород, выходили как раз Рыбалычевы окна. Он первый увидит футбольный мяч и подумает, что это его собственный. Что тогда будет? Ну и дела! Ну и положение! Хуже, чем на контрольной в классе. Там хоть у соседа списать можно, если сам плаваешь, а здесь кто поможет?
Лёвка ползет всё медленней и медленней, вдруг чувствует: его за ногу кто-то дёрг. Оборачивается. Лидка-калитка, лёжа на земле, одной рукой держит его за пятку, а в другой букет из лопухов…
