игумен Варлаам - Кампан (сборник)
Так продолжалось всю их совместную жизнь, пока они не оказались на отдыхе, который называют заслуженным. Подкладка калош вытерлась и посерела, резина не только потускнела, но и полопалась.
– Ну что, старая?.. – хотел было муж привычно поругаться со своей родной калошей, да что-то его остановило.
А супруге тоже было грустно оттого, что никому из хозяев они стали не нужны. Раньше огрызнулась бы, ответила что-нибудь обидное и язвительное, а тут и вся запальчивость пропала. Калоша-муж слегка удивился, но подумал, что можно ведь, наверное, и без ругани поговорить.
– Знаешь, – сказал он, – что-то я устал сегодня. Вроде бы и дел никаких не было, не ходили никуда, а усталость – как после целого дня походов.
– И мне что-то неможется, – подтвердила калоша-жена. – Может, погода меняется… А может, от безделья… Когда нет любимого дела, устаёшь ещё сильнее.
– Похоже, всё-таки к дождю, – не хотел быть записанным в бездельники калоша-муж: они же не по своей воле сидят без работы. – Ну да пусть, нам уже не шлёпать по лужам… Теперь полиуретановые сапоги спасают хозяев от воды. А ты полежи, раз неможется. Забирайся на полку поближе к тёплой трубе и отдохни.
– Забирайся и ты сюда, – приглашала жена, – и тебе места хватит.
Так они жаловались друг другу и помаленьку привыкали к взаимному вниманию. Это лучше, вдруг поняли они, чем ругаться и распалять друг друга оскорблениями и претензиями.
Поскольку занять себя было нечем, они полюбили ходить в гости, лишь бы не торчать на обувной полке среди деловых и нужных модных пар. Калоша-жена судачила со шлёпанцами, у которых оборвались ремешки, а калоша-муж обсуждал важные проблемы с сибирским валенком, неизменно лежавшим на печи, но дававшим всем исключительно мудрые советы.
– Вы всегда были рядом, всегда ходили парой, но вместе с тем – каждый сам по себе, – рассуждал опытный валенок. – Это раздражало, поэтому вы и ругались.
– Пожалуй, – соглашался гость. – Только теперь я понял, что жить в мире гораздо приятнее.
– Да, в ссоре недовольство выходит из тебя, но его причина, само зло, остаётся и требует всё новых и новых ссор. Оно вашей руганью и питается.
– Зло? – удивлялся калоша-муж. – Откуда оно взялось? Ведь внутри у меня – пустота!
– Пространство не терпит пустоты. Если внутри нас нет добра, то там обязательно поселяется зло.
И тогда калоша-муж понял, почему колкое слово возвращалось ему оскорблением, излияние раздражения вызывало ответный поток ненависти. А внимание? Оно возвращается заботой. Любовь, даже малая, дарит любовь бо́льшую, и тогда ею наполняется всё нутро, вся жизнь!
Он стал нежным и внимательным, называл жену ласковыми именами, чего и в молодости, когда его калоша была блестящей и не стоптанной, не делал, помогал по хозяйству.
Калоша-жена недоумевала: что такое с её муженьком случилось? Зло, которое владело им, куда-то ушло, и на его месте постепенно стало проступать не просто добро, а сама любовь. На ласку она отвечала лаской, на доброе слово – счастливой улыбкой, на тёплый взгляд – нежностью и благодарностью.
Компот
Сухофрукты лежали в плотно закрытых банках из-под чая или для круп, чтобы не стать жертвой мышиной прожорливости. Время от времени часть содержимого извлекалась хозяйкой и попадала в кастрюлю с водой.
Сморщенные, совсем, казалось бы, безжизненные ягоды и фрукты, бывшие когда-то спелым виноградом, ароматным яблоком, сочным абрикосом или сливой, в тёплой воде оживали и начинали перемещаться. Когда вода приближалась к кипению, они уже шустро сновали, наскакивая друг на друга и толкаясь.
– Как тяжело жить в таком окружении, – вздыхала Изюминка, которой никак не удавалось увернуться от более крупных соседей.
– Что вы пихаетесь! – возмущалась массивная Груша. – Поосторожней нельзя?
– Сама-то! – огрызался Урюк. – Плаваешь тут, будто одна в океане… Царевна-лебедь… По сторонам смотреть надо!
– Это не я, – оправдывалось Яблоко. – Меня Курага подтолкнула.
– Да эта старая Курага кого угодно сметёт, – переключалась Груша на другого обитателя кастрюли.
– Совести у вас нет! Совсем нет совести! – начинала причитать оранжевая Курага. – Нашли виноватую! Носятся как бешеные, а всё хотят свалить на меня, несчастную, оторванную от родного солнца Курагу. Постыдились бы, окаянные!
– Ишь, оторвали её! – не унималась Груша. – Бедная, несчастная!.. Да таких бедных надо…
Изюминка не знала, куда деваться. И даже не столько из-за того, что все другие сухофрукты были более увесистыми и с силой врезались в неё, сколько из-за их безобразного поведения. Ведь они все оказались в кастрюле не просто так, а по воле хозяйки. И должны терпеть друг друга, проявлять внимание и заботу. Робкая Изюминка хотела заявить об этом во всеуслышание, но её никто и слушать не стал. Что важного и умного могла сказать какая-то невзрачная Изюминка!
Наконец, вступил в дебаты грозный Чернослив. Он был самым крупным и мясистым и считал, что это дает ему право быть и самым уважаемым.
– Так! – важно произнес он. – Вы – полные тупицы! Но вам повезло, что я оказался вместе с вами. Надо установить правильный порядок, тогда всё будет в порядке. А пока порядок неправильный, никакого порядка в кастрюле не будет. Потому что будет один беспорядок. Поняли?
– Поняли, – опрометчиво согласилось Яблоко, хотя никто ничего не понял. Яблоко всегда соглашалось со всеми, но делало всё по-своему.
– Объясняю! – тем не менее продолжил Чернослив. – Каждому надо определить правильный путь, по которому будет перемещаться только он. Никто другой не должен двигаться по этому пути. В случае нарушения виновный будет наказан. Все поняли?
Теперь поняли все, только не знали, кому какой путь выбрать.
– Сейчас разберёмся, – ещё более веско произнёс Чернослив. – Вам страшно повезло, что вместе с вами, тупицами, здесь оказался я!..
Но не успел он начать распределять правильные пути следования, как сам полетел вверх тормашками, боднув сморщенным лбом округлые бёдра Груши. Вода в кастрюле дошла до градуса кипения и бурлила громче сухофруктов.
– Ну вот, умник нашёлся, – засмеялась Груша то ли над самоуверенным Черносливом, то ли от его, пусть и непроизвольного, прикосновения.
Угрюмый Урюк решил поддержать Чернослива: явно важный фрукт, понимает толк в жизни.
– Надо всем слушать Чернослива, иначе пропадём, передерёмся и переругаемся. Говори, слушаем тебя, – дружественно-заискивающе обратился он к Черносливу.
– Хорошо бы его послушать, – подтвердило Яблоко, да только никак не могло удержаться от смеха, видя, какие кульбиты выделывает в воде их самозваный начальник. – Ха-ха… хм-хм… – тихо подхихикивало оно, несмотря на удары и пинки пролетающих мимо сухофруктов.
Сердобольная Изюминка жалела и неловкого недалёкого Чернослива, и беспрестанно охающую Курагу, которая из яркой оранжево-солнечной превратилась в блёклую бесформенную лепёшку. И несуразная Груша вызывала в ней сострадание, потому что не по злому умыслу пыталась она командовать и поучать, а по своей недалёкости. Урюк, пытавшийся устроиться покомфортнее, под сильным крылом; круглое Яблоко, катящееся само не зная куда, но стойко держащее удары; Алыча, летающая по кастрюле, как шрапнель; нарезанная кусочками Айва, колющая других острыми углами, – все достойны любви и милосердия.
– Всем строиться! – загремел откуда-то сверху Чернослив. – Пора наводить порядок! А то от беспорядка уже никакой жизни нет, потому что жизнь без порядка – это порядочная гадость, а не жизнь.
Однако новая волна густо пожелтевшего кипятка подкинула со дна группу засидевшихся там уже не сухо– а мокрофруктов, и они утянули Чернослив на дно.
Присягнувший ему на верность Урюк решил взять командование на себя. Он был более обходителен и старался руководить методом уговоров.
– Граждане, – взывал он, – граждане! Не толпимся в одном месте. Расходимся по своим местам. Не занимаем пути следования соседа. Выполняем инструкции уважаемого Чернослива!
Но жизнь в кастрюле никак не хотела укладываться в инструкции. Сам Урюк недолго держал речь, попав под шумовку хозяйки.
После помешивания в кастрюле стало немного спокойнее. Однако толкаться и получать тычки по-прежнему никому не хотелось, и каждый фрукт норовил занять позицию повыгоднее. «Хорошо бы оказаться наверху, – думал каждый. – Пусть внизу копошатся и ругаются, пихаются и дерутся, а я бы поплавал наверху, воздухом подышал». Но кипяток был неумолим. Он переворачивал все планы и намерения сухофруктов, превращая их в беспомощных существ.
«Да, жизнь по придуманному порядку не построишь, – размышляла Изюминка. – Наверное, не надо и суетиться. А в первую очередь попробовать изменить себя. Потерпеть… Принять жизнь такой бурной и неуправляемой. Смириться с её несовершенством и недостатками окружающих. Постараться сделать для них хоть что-то, что в твоих силах. А что не в твоих, то предоставить на волю… хозяйки, например». И ещё Изюминка заметила, что тот, кто сильнее возмущается поведением других, сам доставляет больше хлопот: налетает на всех, толкается, а столкнувшись, ругается и оправдывается. И наоборот, чем спокойнее старается вести себя фрукт, тем меньше достаётся ему от соседей, будто он действительно перемещается по какому-то своему, только ему назначенному пути. Значит, Чернослив по-своему прав».
