Девочка-медведь - Андерсон Софи

— Стало быть, не медицина тебе требовалась, а знание твоего прошлого. — Мамочка улыбается и укутывает меня ещё одним одеялом. — Я сама видела, как ты из медведя превратилась в человека, — шепчет Мамочка. — И больше не думаю, будто истории про лес всего лишь волшебные сказки. Вижу, что в лесу и правда живёт колдовство, как и в тебе самой. — Мамочка гладит мою щёку. — Ты уж прости меня, Янка. Жаль, что я не послушалась тебя. Но я была так напугана.

— Ты всегда боялась леса, но даже не представляешь, Мамочка, как он прекрасен. А я научилась вести себя в лесу осторожно и беречься опасностей.

— Вовсе нет. Леса я никогда не боялась, — Мамочка качает головой, — потерять тебя — вот что всегда страшило меня.

— Мы с тобой никогда не потеряемся, — я склоняю свою голову к Мамочкиной, — потому что созданы друг для дружки, как половинки целого.

— Мы вместе, что бы ни случилось, — кивает Мамочка и смеётся сквозь набежавшие слёзы. — Гляди-ка, всё хорошо, а я сейчас расплачусь.

Появляется Саша с тремя кружками дымящегося чая. Мы рядком усаживаемся на санях и греем руки о горячие бока кружек, наблюдая, как деревенские из бочек поливают остатки пламени. Я рвусь к ним на помощь, но Мамочка велит не двигаться и отдыхать, добавляя, что там и без меня справятся.

Бабушки-старушки со своими дедками рысцой подбегают к нам и ругают меня за то, что я посмела сбежать и расстроить Мамочку, но при этом улыбаются и целуют меня в щёки. Подходит с горящими глазами Ваня, требуя немедленно и во всех подробностях поведать ему, где я пропадала.

Описывая ему часть своих приключений, я замечаю Лилию с Оксаной. Они пялятся на меня и, как всегда, перешёптываются, до меня долетают обрывки их злых насмешек. Оксана показывает пальцем на задок саней, где из-под одеял торчит медвежий коготь.

Я нарочно шевелю когтями и смеюсь. Их насмешки не проймут меня, слишком толстая у меня медвежья шкура. И вообще, теперь мне нет дела, что они там обо мне думают. Главное, что я сама о себе думаю. А я думаю, что моё место здесь, в деревне. И какая разница, откуда я сюда пришла или как выглядят мои ноги?

Я оглядываюсь по сторонам, пока не нахожу приветливое лицо Полины, улыбаюсь и машу ей. Она тоже улыбается и машет мне, и от этого теплеет на душе. Одну важную вещь я поняла за свои приключения — заводить дружбу не так трудно, как мне казалось. И друзей у меня намного больше, чем я представляла.

Небо на востоке уже светлеет. Но над Большой Заморозицей оно ещё тёмное, с россыпью звёзд, кое-где затянутое облаками, сквозь которые проглядывает бледный лик заходящей луны. Небеса такие огромные, что вмещают в себя и робкий рассвет, и уходящую ночь. Мир тоже огромен, и в нём хватает места для людей всех видов и обличий. Если я верю, что принадлежу миру людей, я обязательно найду в нём свой уголок.

Мышеловчик ворочается во сне, тычется носом мне в шею. Я поглаживаю его. Нам не нужно быть одинаковыми, чтобы подходить друг дружке.

Я вглядываюсь в темноту над рекой: избушки на курьих ножках не видно. И помнится, на площади я так и не заметила Валентину. Куда же они подевались? Я расстроена, что не успела поблагодарить их или попрощаться, и качаю головой.

Вскоре почти все деревенские расходятся с площади. Какая-то бабушка-старушка приносит мне одежду — рубаху, тулуп из оленьей шкуры и шапку. А Мамочка достаёт из объёмистой сумки длинную юбку, и я мгновенно узнаю вышивки на её подоле.

— Моя юбка! — вскрикиваю я радостно. — Которую ты расшила для меня.

Мамочка кивает.

— Поисковый отряд нашёл твою одежду рядом с пещерой медведицы. Они вернулись в деревню и сказали мне, что тебя, наверное, съел медведь.

— Ох, нет, ну что ты. — Я мотаю головой, только сейчас понимая, сколько горя причинила Мамочке.

— Не переживай, — Мамочка нежно сжимает мою руку, — я ни капли не поверила этому вздору. А когда чинила юбку, видела, что она вовсе не разорвана в клочки медведем, а только разошлась по швам.

Мамочка помогает мне переодеться под одеялами, и, спуская подол юбки на свои медвежьи ноги, я улыбаюсь. Очень правильные у меня ноги, такие они и должны быть. Пускай деревня — мой дом, но частичка меня навсегда принадлежит лесу. Я сую руку в карман юбки, пальцы касаются моей карты и волчьего когтя. Коготь волка Ивана. Думаю, при следующей встрече надо бы вернуть его хозяину.

Мамочка хлопочет вокруг саней, пытаясь уместить на них всё и всех. Я встаю и заново учусь держать равновесие на двух ногах.

— Я пойду пешком с Сашей и Юрием, — решаю я, освобождая место в санях для Сашиных родителей.

Мамочка качает головой:

— Нельзя тебе пешком. После всего пережитого ты нуждаешься в покое.

— Что ты, Мамочка, я в полном порядке. — Я вытягиваюсь во весь рост и расправляю плечи. — И мечтаю пройтись пешочком.

Я подзываю Сашу, и мы вместе запрягаем в повозку собак Анатолия, а потом помогаем догрузить её.

— Увидимся дома, — кричит Мамочка, и я машу ей, пока повозка не скрывается за холмом. На горизонте встаёт солнце, его лучи раскрашивают блёклое небо розово-персиковыми и нежно-лиловыми полосками, и я улыбаюсь новому дню.

Глава 35. Дома

— Эй, Янка, — подстроившись под мой шаг, Саша толкает меня кулаком в плечо.

— Ты чего? — толкаю я его в ответ.

Саша, смеясь, отшатывается.

— Сбежала ты, вот чего. В лесу меня бросила, а сама уплыла на льдине. Позволила яге этой домой меня в санях везти, без тебя. А главное, — он снова тычет меня кулаком в плечо, — не приняла мою помощь. — Саша улыбается на мои медвежьи ноги. — Неужели такое бывает?

— Как видишь, бывает. Я получила их в дар от леса. — Я тоже улыбаюсь и нарочно шевелю когтями.

— И они всегда будут такими?

— Не знаю. — Я пихаю его в плечо и пускаюсь бежать. Юрий галопом скачет вслед. У края леса мы поскальзываемся на полоске раскисшей земли вперемешку с золой и съезжаем в яму с талой водой.

Нас нагоняет Саша. Сидя под старым кривым вязом, Юрий терпеливо ждёт, пока мы с Сашей, вспомнив детство, карабкаемся по шишковатому закопчённому стволу. В итоге мы измазываемся копотью, она забивает мне ноздри и отдаётся противным привкусом на языке. Мышеловчик без остановки нудит, что я, видите ли, пачкаю его новый зимний наряд, и мы спрыгиваем с вяза и идём по тропинке к дому.

Все мои деревья-любимчики погорели и почернели. Я задираю голову к кронам и чувствую их боль, как будто мне самой саднит лёгкие.

— Как думаешь, скоро лес восстановится? — со вздохом спрашиваю я.

— Вряд ли это займёт много времени. — Саша, прикусив губу, тоже смотрит на кроны. — Сама знаешь, летом всё буйно идёт в рост.

Рассветный хор лесных звуков подхватывает отголоски его слов. Птицы заводят песни о новых листочках, о бутонах, о будущих россыпях лесных ягод. Вдруг птичий голосок возвещает: «Избушка яги!» — и клесты тучей взмывают в небо. Земля сотрясается под могучей поступью гигантских лап, мимо нас по деревьям скользит огромная тень.

Моё сердце подскакивает от радости.

— За мной! — кричу я Саше, бросаясь вслед за избушкой. Она несётся между деревьями и только у края нашего сада тормозит.

— Янка! — Елена с сияющим лицом сбегает по ступенькам крыльца. Обхватывает меня и так сжимает в объятиях, что у меня почти трещат кости. — Ты снова человек!

— По большей части, — киваю я на свои ноги.

— Знаешь, они мне всегда нравились, эти твои медвежьи ножки, — улыбается Елена. — Ты по-прежнему понимаешь язык Мышеловчика?

Она протягивает руку и отряхивает ему шёрстку, а Мышеловчик не только позволяет ей эту вольность, но ещё и рассыпается в благодарностях.

— Юрий! — Елена радостно кидается к появившемуся за моей спиной лосю, потом здоровается с Сашей. А я не отвожу взгляда от избушки.