Элинор Фарджон - Седьмая принцесса
А когда на нём появлялись персики, Мариэтта говорила:
— Моя подружка такая сильная!
А позже, когда персики бывали сняты и съедены, Мариэтта сообщала:
— Моя подружка уехала, она не выходит больше поиграть.
— А какая она, твоя подружка? — спрашивал Джиакомо.
— До того красивая! Всё время смеётся, поёт и танцует. На ней зелёное платьице, а на голове — цветы. Она ушла в гости к Королю Горы — только ей не хотелось туда идти.
Джиакомо смеялся и дёргал Мариэтту за чёрные пряди, а старая бабушка Лючия, которая жила вместе с ними и готовила им, трясла головой и бормотала:
— Может быть… может быть… кто знает?
В этот день Джиакомо куда-то ушёл, а Мариэтта собирала цветы и болтала с деревцем, как вдруг земля дрогнула и в воздухе прозвучал глухой ропот. Такое случалось и раньше, и поэтому Мариэтта только подумала: «Король Горы сердится на что-то». Но крестьяне, работавшие меж деревьев, остановились как вкопанные; со страхов в сердцах вглядывались они в гору.
Спустя немного стало ясно, что сейчас случится то, чего они боялись больше всего на свете. Они знали, что скоро гора извергнет реку огня на их плодородную равнину.
В этот вечер старая Лючия сказала Мариэтте:
— Идём.
— Куда? — спросила Мариэтта.
— В деревню. Помолимся святому Антонию. Возьми с собой цветов.
Мариэтта наполнила фартучек цветами, которые собрала поутру, и пошла с Лючией в деревню. Со всех сторон туда стекались крестьяне, шли все, и стар и млад; те же, что жили в деревне, оставили свои дома и стояли на коленях в церкви. Все принесли с собой цветы и положили их к ногам статуи святого Антония.
Мариэтта тоже высыпала перед ним свои цветы и, опустившись на колени рядом с Лючией, приготовилась молиться.
— О чём мне просить, бабушка Лючия? — спросила она.
— Проси, чтобы огненная река нас миновала.
И Мариэтта молилась, пока у неё не заболели колени; тогда она поднялась. Увидав, что в церкви в тени высоких колонн играют деревенские дети, она стала играть с ними, а потом задремала; а когда проснулась, увидела, что в церковь идут ещё крестьяне, те, кто жили на склоне горы, — женщины в шалях, мужчины в алых плащах, подбитых мехом, и с ними дети. Некоторые несли узлы с одеждой и домашним скарбом, собранным впопыхах перед бегством от огненной реки, которая угрожала их домам.
Всю ночь люди молились в церкви, чтобы огненная река остановилась или свернула со своего пути, а на рассвете вышли из церкви и подняли глаза на гору. С первого же взгляда они увидели, что молитвы не помогли и что огненная река вот-вот обрушится на их земли. В воздухе уже чувствовался жар от её приближения.
Старая Лючия всплеснула руками и зарыдала в голос, а за ней зарыдали и многие другие. Тогда священник сказал:
— Мужайтесь, дети мои!
И велел мужчинам вынести из церкви статую святого Антония и поместить её под открытым небом на пути огненной реки. Мужчины вошли в церковь и вынесли статую; они пронесли её деревней и поставили на дорогу — там, где указал священник. Женщины и дети шли за ними следом; они осыпали статую святого Антония цветами и собрали ещё, чтобы укрыть ими его ноги.
В ясном предутреннем свете, овеваемые волнами горячего воздуха, которые накатывали всё ближе и ближе, люди преклонили на дороге колени; священник воздел к небу руки и молился, чтобы огонь миновал их.
Но огонь всё приближался.
Наконец священник повернулся к людям и со слезами на глазах произнёс:
— Дети мои, хотя нас может ещё спасти чудо, я должен сказать вам: здесь дольше нельзя оставаться. Опасность слишком велика. Покиньте на милость неба свои дома и деревья и уходите.
Крестьяне поднялись с горестью в сердцах. Они разошлись по домам и собрали кое-какие вещи, чтобы взять с собой; но прежде чем покинуть дома, они пошли в сады и поцеловали деревья. А потом, выйдя толпой на дорогу, поспешили прочь от своих домов, которые не чаяли уже больше увидеть. Поток людей уходил от потока огня. Лючия и Мариэтта шли вместе со всеми.
Внезапно Лючия почувствовала, что Мариэтта тянет её за подол.
— Бабушка, бабушка!
Лючия опустила глаза.
— В чём дело, малышка?
— Бабушка, почему они целовали деревья?
— Чтобы благословить их и спасти, если будет на то Господня воля.
— Бабушка, а я не поцеловала своё деревце!
— Бедное деревце! — вздохнула старая Лючия. — Оно погибнет первым.
— Бабушка, я должна вернуться и поцеловать его.
— Нет, нет, и не думай! Ничего уже не поделаешь. Смотри-ка, воздух всё горячее. Нам надо спешить.
И старая Лючия заспешила изо всех сил. Теснимая толпой, она не различала, кто там держится за её юбку; она чувствовала детскую руку и больше ни о чём не думала. Надо торопиться, билось у неё в голове. Внезапно она услышала, что люди, идущие по дороге, выкликают её имя.
— Бабушка! Где ты? Ты здесь? Где ты, бабушка?
— Вот я, вот я! — откликнулась старушка.
Несколько голосов закричали:
— Вот она!
Чьи-то руки вытолкнули её из толпы, и она оказалась лицом к лицу с Джиакомо, который возвращался домой и вдруг увидел огромную толпу и огненный поток на склоне горы, готовый поглотить его дом и земли. В этот миг он не думал о доме, он думал о своей сестрёнке Мариэтте.
При виде Лючии лицо его просветлело и он воскликнул:
— Слава Всевышнему! А где малышка?
— Да вот она, — отвечала старушка и подтолкнула вперёд ребёнка, который крепко держался за её юбку. Но оказалось, что то была не Мариэтта, а сынишка горбуна Стефано.
— Как?! Что такое?! — вскричала с изумлением Лючия. — Где же Мариэтта?
И она принялась звать Мариэтту; все её звали, но только напрасно, Мариэтты нигде не было.
Внезапно Лючия всплеснула руками.
— Я знаю! Знаю! — воскликнула она. — Святые угодники, спасите! Она побежала целовать своё деревце!
Старая Лючия поспешно повернулась и стала пробираться сквозь толпу, пропустившую её и Джиакомо, у которого сердце сильно забилось от страха. Не замечая зноя, который веял им в лицо, рослый мужчина и маленькая старушка быстро зашагали по дороге, ведущей к горе. Они миновали деревню, миновали статую святого Антония в цветах, миновали сады и виноградники, принадлежащие их соседям, и, наконец, вот он, их сад у самого подножия горы. Они не стали заходить в дом; несмотря на жар, которым дышдло всё кругом, они побежали в конец сада, туда, где росло деревце Мариэтты.
Там они и нашли её — она лежала на земле, обняв деревце руками и прижавшись щекой к его стволу; глаза её были закрыты. Возле неё стояла статуэтка святого Антония, которую она взяла из комнаты старой Лючии — Мариэтта поставила её перед деревом и положила к его ногам немного цветов.
Джиакомо наклонился к сестрёнке.
— Она спит! Лоб у неё прохладный!
— Слава Всевышнему! — воскликнула старая Лючия. — И воздух вокруг прохладный!
Они снова взглянули на гору и с изумлением увидели, что у самого её подножия огненный поток свернул в сторону, а пройдя немного вдоль границы их земли, остановился.
— Это чудо, — сказала старая Лючия.
Мариэтта повернулась, открыла глаза и увидела, что над ней склонился её большой брат. Она вскочила и повисла у него на шее.
— Джиакомо! Ах, как я рада! Джиакомо, знаешь, что тут случилось, пока тебя не было? Король Горы разгневался и наслал на долину огненную реку. Я пошла в церковь и отнесла святому Антонию цветы — я всю ночь там провела, Джиакомо, вместе со всеми! А утром мы вышли, поставили святого Антония на дороге, опустились на колени, и стояли, пока не стало слишком жарко, а тогда все поцеловали на прощание деревья и убежали. Только я своё деревце забыла поцеловать, Джиакомо! Тогда я вернулась, вынесла из дома святого Антония, чтобы он его защитил, и поцеловала деревце. Было так жарко, что я испугалась, но тогда моя подружка, моё деревце, мне сказала: «Не бойся, Мариэтта! Король Горы говорит, что уйдёт, если и я с ним уйду. Что ж! Я согласна — ты ведь пришла меня поцеловать! Так что спи, спи, засыпай, не бойся, Мариэтта». Я и заснула. А где же Король Горы?
Джиакомо ответил:
— Он ушёл, Мариэтта.
Обнял её, прижал к груди и взглянул через её плечо на старую Лючию. А Лючия взглянула не него и на Мариэтту, на персиковое деревце и на гору и пробормотала:
— Может быть… может быть… кто знает?
ЛИСТВИЯ
Ты нежнее согретого солнцем цветка,
Ты светлее звезды, что в ночных облаках
Одиноко сияет. Цветок и звезду
Я повсюду ищу, но нигде не найду.
О тебе — все моленья мои и мечты!
Но когда же, когда же мне встретишься ты?..[1]
Не успел молодой Король страны Велико-Трудании дописать стихотворение, как в дверь постучали. На пороге стояла горничная Селина.
