Александра Созонова - Красная ворона
Я помахала Рину. Он прыгнул в воду, вызвав фонтан брызг, и крупными гребками поплыл ко мне.
— Это ведь дельфин?
— Какой дельфин?! — захохотал он, отфыркиваясь. — Это твой дожка, глупая! Филя! Не узнала?..
То было самое изумительное купание в моей жизни. Видоизменившийся Филя подбрасывал меня высоко вверх и отскакивал в сторону — так, что я шлепалась в воду — не больно, но весело. Или Рин, схватив меня за ноги, утаскивал к самому дну, а оттуда дожка, изгибаясь всем телом, выталкивал нас обоих. При ближайшем рассмотрении он больше напоминал не дельфина, а тюленя, только с лапами вместо ласт и пушистыми густыми усами.
Но все прекрасное быстро кончается. Не прошло и получаса, как брат потянул меня на берег. Как я ни упрашивала, как ни капризничала, он был непреклонен. Мы выбрались на сушу, где Филя тут же съежился до своего обычного размера и принялся активно сушиться на солнышке.
— Ну почему, почему мы так мало купались?..
— Я устал.
— А почему я совсем не устала? Я же младше!
— Потому.
Он словно выплюнул это слово. Выглядел Рин и впрямь изрядно уставшим: кожа посерела, под глазами залегли тени. Недоумевая, я прекратила расспросы и, мрачно сопя, натянула платье.
Вновь раскрыла рот лишь на полпути к дому:
— А когда ты научился плавать?
— Я не учился. Просто всегда умел.
Решив, что он заливает, как все мальчишки (верно, втайне от меня ходил в бассейн), я дипломатично сменила тему:
— Мы ведь придем еще сюда, правда? Еще будем много раз купаться?
— Почему нет?
— Завтра?
— Лучше послезавтра. А то быстро надоест.
Ожившие россказни
Но послезавтра на Грязнуху мы не пошли — зарядил дождь. И не летний ливень — короткий, бурный и хлесткий, а основательный и монотонный. Тучи накрепко заволокли небо, без единого просвета.
— Ну, это надолго, — заключила баба Таня. — Не на день и не на два. — Заметив уныние на моем вытянувшемся лице, бодро добавила. — Зато грибы пойдут! Полные лукошки притаскивать будем. Возьму тебя в лес, так и быть, как распогодится.
— Мне не нужны грибы! Мне нужно солнце! И прямо сейчас.
Она усмехнулась.
— Солнце ей нужно — ишь, какая… Ну, так попроси у Боженьки. Может, тебя, невинного ангелочка, и послушает.
Но никто меня не послушал. На следующее утро дождь шумел с той же неутомимостью. Печаль ситуации заключалась не только в том, что невозможно было повторить замечательное купание. Нечем было заняться. Вообще!
Телевизор у бабы Тани был старый, тусклый, и показывал лишь одну программу. Днем он был выключен, а по вечерам баба Таня смотрела бесконечные бразильские сериалы. Видика не имелось. Пластинок со сказками тоже.
Рин нашел для себя выход, нарыв на чердаке стопку старых журналов вроде «Огонька» и «Крестьянки», в которые и уткнулся. Когда я попросила поискать для меня детские книжки, вручил совсем малышовые, состоявшие из одних рассыпающихся картонных картинок. «Курочка Ряба», «Репка», «Красная Шапочка» — уже в три года я знала эту белиберду наизусть.
Баба Таня на мои приставания с просьбами рассказать сказку или волшебную историю бубнила ту же «Репку» с «Колобком». А когда я взвыла, что давно из них выросла, ехидно предложила:
— Раз ты такая большая, можешь смотреть со мной «Рабыню Изауру». Я расскажу, что было в первых сериях, хочешь?
Но «Рабыня Изаура» меня не прельщала…
На третий или четвертый день уныло-дождливого прозябания, когда мы с Рином спустились к ужину, обнаружили гостью.
— Маруська зашла, — объяснила баба Таня. — Подружка моя давняя-задушевная. Ваньку помянуть.
Маруська была крохотной — ниже бабы Тани на две головы — и совсем ветхой старушкой. Но голос имела звонкий, как у молодой, и повадки тоже. На столе красовались кружки и ополовиненная бутыль с чем-то мутно-белесым. Поминали неведомого Ваньку несерьезно, на мой взгляд. Обе подружки, раскрасневшиеся и оживленные, и не думали грустить.
— Ой, а ужин-то я дитю приготовить забыла! — всплеснула руками баба Таня.
— Не дитю, а детям, — поправила, хихикнув, Маруська. — Их же двое, протри глаза!
— Да малец-то не пропадет! Он часто без ужина или без обеда — носят черти незнамо где. А вот Иринку надо бы покормить. Сплоховала я…
— Пусть сами покормятся, чай не грудные! — Маруська повела рукой над столом. — Кушайте, детки дорогие. Кушайте все, что найдете!
Мы нашли миску со скользкими маринованными маслятами и тарелку с хрустящими солеными груздями. Имелась еще горка желтоватых малосольных огурцов. С хлебом не так плохо и даже сытно.
— Помню, я еще молодушкой была-а-а… — тоненько заголосила Маруська, откинувшись на стуле и развязав под подбородком платок. — Ванька эту песню любил. Подпевай, подруженька!..
— Семерых я девок замуж отдала-а, — подхватила баба Таня, низко, почти басом.
Пели они недолго, быстро выдохлись. Маруська озорно осклабилась и кивнула нам с Рином.
— Теперь ваша очередь! Спойте что-нибудь или станцуйте! Поразвлеките двух старых развалин.
— Да куда им! — махнула рукой баба Таня. — Себя-то развлечь не могут. Как дождь зарядил, так и началось нытье: «Баб Тань, расскажи что-нибудь, а то ску-у-учно…»
Рин вздернул брови, готовясь возразить, что к указанному нытью отношения не имеет, но неугомонная Маруська не дала ему вставить слово.
— Так и расскажи! А хотите, я расскажу?..
Я радостно закивала, а Рин воздержался от ответа.
— А что ты рассказать-то можешь? — засомневалась баба Таня. — У тебя и телика нет…
— И не нужен мне твой телик — мозги засорять!.. Про нечисть всякую расскажу. Нынешние дети об этом и не слыхали, а в наше с тобой время — каждый младенец знал. Про домового хотите? Или про лешего?..
— Хотим-хотим! — И в этот раз мой вопль оказался в единственном числе.
— Кто не хочет — насильно не держим. Может покинуть честную компанию! — Маруська стрельнула бедовым глазом в Рина, но тот не отреагировал, сосредоточенно передвигая вилкой по тарелке последний оставшийся груздь.
В тот раз мы с братом уснули далеко за полночь. После увлекательных россказней Маруськи нас погнали в постель, но подружки еще долго то пели, то громко вспоминали связанные с Ванькой смешные истории, и заснуть мы, естественно, не могли. Помимо доносившихся снизу звуков мне мешало уснуть радостное возбуждение, вызванное словами Рина. Перед тем как нырнуть под одеяло, он бросил:
— Завтра будет кое-что интересное.
— Что? Что?!
Но уточнять он не стал.
Наутро я первым делом напомнила брату о его интригующем обещании.
— Потерпи. Вот баба-тетя заснет после обеда…
Время тянулось страшно медленно. Наконец, после сытной еды в виде сырников со сметаной, заслышав скрип пружинной кровати и почти сразу за тем негромкое похрапывание, мы с Рином выскользнули из дома. Пришлось надеть резиновые сапоги и плащи с капюшонами, поскольку дождь и не думал ослабевать.
— Мы куда?
Рин решительно шагал в направлении края деревни.
— …Не в лес, я надеюсь?
— В лес тоже. Но не сейчас, — непонятно ответил он.
Мы дошли до избушки на самой окраине. Сразу за забором из прутьев начинался сосновый бор. Дверь в избу была подперта бревном, которое Рин отодвинул.
— Ты что?! Придет хозяин и подумает, что мы зашли воровать!
— Хозяин не придет. Входи, — он открыл дверь и пропустил меня в сени.
Избушка была гораздо меньше бабы-таниной: только сени и комната, половину которой занимала печь с пучками сушеных травок и грибов на ниточках. В углу висела старая икона, окруженная бумажными цветами.
— Откуда ты знаешь, что не придет? Он даже дверь не закрыл на замок. Вот-вот явится!
— С того света? — усмехнулся брат. — Хозяин умер три дня назад. Вчера хоронили.
— Ты что?! — Я не на шутку перепугалась. — Умер? Тогда зачем мы к нему пришли? Это Ванька, да?..
— Ванька, кто же еще. Не к нему, успокойся. И не воровать. Воровать тут, кроме горшков и старого ватника, нечего. — Он стянул плащ и присел на лавку. — Раздевайся и усаживайся.
Мне очень не хотелось усаживаться в доме недавно умершего, но ослушаться брата не посмела. Рин достал из кармана маленькую баночку с молоком, нашел на столе грязноватое блюдце и, наполнив его, опустил на пол рядом с печкой.
— Ты это для кошки? Хозяин умер, и некому ее накормить, бедную! — догадалась я.
— Для мышки. Тебе понравилось то, о чем рассказывала вчера подружка бабы-тети?
— Конечно. Еще бы!
— А хотела бы ты познакомиться с этим народцем?
— Как?
— Не как, а с кем. С домовым, к примеру. С лешим, с кикиморой. Как — это уже моя забота. Проще всего начать с домового, — он кивнул на угол за печкой. — Сейчас он прячется там. Приглядывается к нам, боится.
