Вацлав Ржезач - Волшебное наследство
В кухне горела лучина, прижатая кружком от плиты. Пламя освещало Агату; она завязывала огромный узел.
— Что вы делаете? — спросил Вит дрожащим от рыданий голосом.
Агата дернулась, как человек, застигнутый на месте преступления. Она была почти старуха, и лицо ее никогда не отличалось приятностью. Но сейчас Вит испугался. Красные, заплаканные глаза светились злобой.
— Ухожу, — хрипло бросила служанка, — здесь не останусь, не хочу быть заодно с бунтарями и смутьянами. За этого Матея еще примутся, как и за твоего отца, помяни мое слово! Да и сам, смотри, не ровен час!
Грозя мальчику одной рукой и держа узел в другой. Агата вышла из кухни.
Вит был настолько поражен и потрясен, что ему даже в голову не пришло окликнуть экономку и попросить ее остаться. В полном расстройстве он не нашел ничего лучшего, чем свернуться клубочком у холодной плиты, которую никто не растопил, чтобы приготовить ужин, и долго плакал, пока не уснул. Забыл Вит и выполнить наказ Матея запереть дверь, ведущую из мастерской в дом, и чем-нибудь припереть ее. Дом так и оставался открытым всю ночь.
Единственным существом, которое проникло в дом, был бродячий пес. Рыская по кухне, он унюхал миску с остатками пшенной каши. Слопав кашу, он рассудил, что согреться можно только рядом с мальчиком. И свернулся клубочком под боком у Вита — так они и провели ночь, согревая друг друга.
Глава III
Пес, проникший в дом шапочника и теперь по-дружески жавшийся к спине Вита, принадлежал прежде меняле из ломбарда, поколотившего одного из герцогских прихвостней, когда тот пытался всучить ему вместо настоящего талера монету, в которой золота было не больше, чем меда в морской воде. Но в тюрьме оказался не солдат, пытавшийся сплутовать, а честный меняла, и пес лишился своего хозяина.
Он бегал по городу, питаясь чем попало. Подбирал отбросы около мясной лавки или на рынке между рядов, где торгуют рыбой и дичью, или, на худой конец, в мусорной куче, если больше нигде ничего приличного не попадалось. Иногда ему везло, и он до отказа набивал брюхо, но чаще ложился спать на голодный желудок. Как раз в поисках пищи он и сунулся в дом шапочника. Там он наелся, а мальчик, к которому он притулился, не прогнал его, поэтому пес признал этого маленького человека своим новым хозяином и сторожил дом так добросовестно, что утром прогнал двух воров, которые как раз собирались попытать здесь счастья. Вит об этом не знал — он заснул таким крепким сном, что не слышал ни лая, ни рычанья собаки, ни проклятий искусанных жуликов.
Наконец утренний холод, проникший через высаженные двери, жесткий пол и несколько блох, перебравшихся с собачьей шерсти под рубашку Вита, сделали свое дело — мальчик проснулся. Еле брезжил хмурый рассвет, прояснился только краешек неба. Заметив, что мальчик заворочался, пес отполз чуть поодаль и, виляя хвостом, стал покорно ждать.
Пробуждение было странное и малоприятное. Первое, что Вит обнаружил, было то, что лежит он вовсе не в своей постели, а на голом полу. И тут же с поразительной быстротой, еще не решаясь открыть глаза, понял, где лежит и почему, припомнив все, что произошло накануне. «Наверное, лучше бы и вовсе не просыпаться, — подумал сын шапочника, — ведь ничего хорошего ждать не приходится». И, уже проснувшись, еще долго лежал, упорно не открывая глаз и думая об отце и о том, как ему помочь.
Представьте себе, что это вы проснулись утром не у себя в постели, а где-то у остывшей плиты, в комнате, куда через открытые двери задувает холодный ветер, и первым, что предстает вашему взору, оказывается какая-то незнакомая псина. Огромная овчарка лежит, разинув пасть и высунув длинный розовый язык.
В испуге Вит закрылся рукой, ожидая, что собака вот-вот на него бросится, и закричал. Жалкий бродячий пес, привыкший, что его отовсюду с отвращением гонят, встал и безропотно поплелся к дверям. Там он сел и, кротко глядя на мальчика, преданно вилял хвостом, словно просил, чтобы тот его не выгонял.
Полная покорность собаки не вызывала сомнений — Вит понял это даже спросонок, даже несмотря на свой испуг. Возможно, подумалось мальчику, само небо ниспослало ему такого товарища, чтобы скрасить одиночество.
— Эй, поди-ка сюда, не знаю, как тебя зовут, — позвал мальчик пса.
Уловив дружескую интонацию, пес сразу завилял хвостом и на брюхе подполз к Виту, стараясь как можно нагляднее проявить свои дружеские намерения.
— Как ты сюда попал? — спрашивал Вит, почесывая его за ухом.
Опрокинувшись на спину, пес подставил ласкам мальчика живот и попытался лизнуть ему руку. С этой минуты, словно постигнув сходство своих судеб, мальчик и собака, одинаково брошенные, стали друзьями.
Вит притянул пса к себе, обнял за шею и, как будто животное могло его понять, рассказал, обливаясь слезами, все, что с ним произошло. Увидев слезы, пес заскулил и стал облизывать мальчику лицо. Они долго ласкались друг к другу, и Вит успокоился.
— Эй, как тебя, есть хочешь? — спросил Вит, у которого желудок уже ныл от голода. — Надо пошарить, авось Агата нам что-нибудь оставила.
Словно поняв, что речь зашла о еде, пес отрывисто гавкнул и завилял хвостом. Вит вошел в каморку рядом с кухней, служившую кладовкой. Там он обнаружил два каравая ржаного хлеба, каждый величиной почти с тележное колесо. Один из караваев был едва почат, а второй целехонек. Кроме того, высоко над полом на крепкой веревке, протянутой от стены до стены, чтобы не могли добраться мыши, висело несколько окороков; на лавке стояли кошелка с яблоками и корзинка с сушеными грушами, а также всевозможные продукты, крупы, мука и пшено, но все это Вита не особенно интересовало — ведь готовить он не умел.
С початым караваем ему пришлось повоевать, прежде чем удалось отломить два изрядных ломтя, а потом он отрезал еще и кусок шпига. Пес стоял рядом; исходя слюной и высунув язык, он вилял хвостом и просяще смотрел на хозяина.
— Вот видишь, я и о тебе не забыл, — успокаивал его Вит, — ты, поди, больше моего изголодался.
Вит оказался рачительным хозяином. Сначала он бросил псу ломоть хлеба, а кожу от сала припрятал, пока тот не покончит с хлебом. Они вместе сели на пол у очага и принялись пировать. Пес, понятное дело, расправился с едой быстрее, чем Вит. Два-три раза лязгнул зубами — и хлеба как не бывало. Да и кожу от сала проглотил в два счета.
Вита собачьи достижения развлекли. Все время, пока они ели, Вит даже не вспомнил о своих невзгодах — так позабавил его негаданный приятель.
— Жрать ты здоров, что правда, то правда, — одобрил он. — Интересно, что ты еще умеешь?
Впрочем, Вит и понятия не имел, что пес должен уметь «еще».
— Надо бы мне тебя как-нибудь назвать, — рассуждал мальчуган, поглощая хлеб с салом. — Наверняка у тебя было какое-то имя, только я не знаю, как его у тебя выведать.
И тут мальчик вспомнил о своем горе и его виновнике.
— Можно было бы назвать тебя Густавом, — съехидничал он, представляя себе, какой смех поднялся бы во всем городе, если бы он, разгуливая с собакой, отдавал ей команды вроде: «Густав, Густав, а ну, подойди, подай хозяину камешек, а теперь служи, ну-ка, хорошо служи, не то отлуплю».
Но эту заманчивую идею он тут же отбросил.
— Э нет, не стану я так тебя называть, ведь тогда я не смогу тебя любить. И вообще, для чего позорить и выставлять на посмешище такого верного и храброго пса, который никому не делает зла? Не знаю, просто не знаю, как бы тебя назвать, лохматик ты мой. Ба, смотри-ка, нашел! Почему бы тебе не стать Лохмушиком, Лохмушем? Ты и впрямь очень лохматый, другого такого еще поискать. Теперь ты будешь Лохмуш, и дело с концом!
Пес, будто поняв, что теперь он получил имя, выразил согласие с таким выбором: встал на задние лапы и, виляя хвостом, облизал Виту лицо.
— Ну, ну, будет, — рассердился мальчик, утираясь обтрепанным рукавом рубашки, — хватит благодарностей.
Тем временем утренняя дымка рассеялась, взошедшее солнце все чаще пробивалось сквозь тучи, являя миру свою красу. Проглотив последний кусочек, Вит почувствовал, как на него наваливаются и печаль, и тоска, и страх за отца.
— Пора нам, Лохмушик, пойти поспрашивать, что с папенькой. Может, удастся что сделать, а мы должны что-нибудь сделать, даже если придется перевернуть вверх дном весь город и вдвоем выступить против этого герцога. Мы должны что-то придумать и выполнить это, ты уж мне поверь.
Лохмуш гавкнул, давая понять, что он полностью согласен и одобряет Витово решение. Мальчик встал и потянулся — даже косточки захрустели. Пес, словно отражение в зеркале, тоже потянулся. Вита это рассмешило.
