Зинаида Чигарева - Осторожно, сказка!
В лесу оказалось совсем не так страшно, как представлялось. Даже наоборот. Подумаешь, елки! Такие же, правда, поменьше, мама покупает к Новому году, а они с Ленкой украшают блестящими шарами и звездами. И пахнет здесь так же, как дома на Новый год.
Ну вот! Вспомнил про маму, и внутри как-то нехорошо стало: замулило, как в глазу, когда в него попадет соринка. Конечно, он не виноват — его довели, но все-таки получилось, что он без спроса убежал в Дальний Лес.
Ну ничего — сейчас он быстрехонько разыщет шишку и сразу же вернется домой.
Вот шишки только как назло попадаются незавидные — маленькие или поклеванные птицами. Принеси такую — Витька Збых непременно усмехнется и скажет:
— Не ходил ты ни в какой Дальний Лес. Подобрал на дороге завалящую.
Бегает Ванечка от дерева к дереву, а все без толку. Ну вот, кажется, наконец, нашлась подходящая. Ничего не скажешь, ловкая шишечка! На ракету похожа, крепкая, зеленая еще, и капелька смолы застыла на макушечке.
Теперь можно и домой.
Есть уже не хочется — перетерпел. Но во рту так горячо и сухо, как будто он сжевал коробок спичек. Газировочки бы сейчас, холодной, сладкой, колючей. Или водицы родниковой, как у бабушки в деревне.
Подумал так Ванечка — слышит: журчит. Ну да! Совершенно отчетливо слышно веселое вкрадчивое журчание. И близко — за этой большущей елью.
«Солнце высоко — колодец далеко. Жар донимает, пот выступает… Стоит козье копытце, полно водицы…»
Откуда это? А-а! Из той самой сказки, что вчера не успела рассказать мама.
«— Не пей, Иванушка! Козленочком станешь…»
Кто это сказал? Голос как будто бы Ленкин… Но откуда здесь Ленка? И почему копытце? Он из ручейка напьется. Вот он, ручеек, совсем рядом журчит.
Полез Ванечка за елку, а ручеек в другой стороне отзывается. Кинулся туда — ни звука. Нет, опять вроде зазвенело. Дразнит кто-то Ванечку, заманивает. Скорее бы унести ноги! А куда их унесешь? Деревья кругом все одинаковые — лес и лес, и не понять, где глубь, а где опушка. Заметался Ванечка — нет выхода! Бросился на землю и заревел в отчаянии:
— Я так не буду-у-у!
Но никто не торопится на помощь Ванечке. Одни деревья кругом, насупились, молчат. Вот ведь какие недобрые! Тут человек пропадает, а им хоть бы что.
Чудится Ванечке: затаилось рядом живое, непонятное. Слышит он шепоток и смех чей-то. Совсем потерял голову от страха:
— Ма-ама-а-а!
— Ну чего орешь, как чокнутый?
Поднял Ванечка глаза, видит — ребятишки. Двое мальчишек и две девчонки. Стоят, смотрят на него, усмехаются. Мальчишки в заношенных спортивных костюмах. На девчонках платьица блеклого серого цвета. Вполне обычные ребятишки. Одно удивительно — у мальчишек уши мохнатенькие, торчком стоят. У каждой девчонки рот до ушей, хоть завязочки пришивай. Смешные, а все-таки люди…
Глядит на них Ванечка, смутно припоминает: уж не видал ли он их когда-нибудь? Что-то больно знакомое есть в уродцах. Во сне, что ли, когда снились?
Мальчишки переглянулись, губы надули, набычились:
— Не буду я так! Не хочу! Не буду!
А девчонки вдруг как завопят, будто их на части режут:
— А-а-а! Мне — так нельзя! А вам так все можно!..
Повалились навзничь, руками машут, ногами дрыгают — смотреть противно.
— Ах, вот вы как? Вы дразниться? Ну, ладно!
А те и ухом не ведут:
— Не хочу! Не буду!
— А-а-а-а!
Не на шутку рассердился Ванечка:
— Ка-ак дам, так уши отклеются!
Хохочут мальчишки — за животы держатся.
— Ка-ак дам, так землю забодаете!
Но эти жуткие угрозы ничуть не испугали уродцев. Наоборот, они прямо-таки наслаждаются Ванечкиной злостью.
— Ай-яй-яй, Ванечка, — говорит наконец один уродец. — Старых приятелей не узнал. Мы тебя еще во-от такусеньким помним. И росли мы вместе с тобой. Ты был маленький — и мы были маленькие. Ты подрос — и мы подросли.
— Ну как? Теперь узнаешь? — мальчишки вплотную придвинулись к Ванечке. — Мы Братцы-Упрямцы. Из твоего упрямства зародились. Вот кто мы!
— А мы Сестрицы-Капризицы… Сестрицы-Капризицы, — растянули в улыбке лягушачьи рты девчонки. — Твои капризы — вот кто мы!
У Ванечки от удивления глаза на лоб. Как же так? Капризицы? Упрямцы? Ну покапризничал, поупрямничал — и все прошло. Это же просто так, ничто — одни настроения. А они, эти… живые!
— Мы живые! Мы живые! — радуются уродцы. — Мы твои упрямки! Мы твои капризки!
— Долго мы у тебя в шкафу жили, — говорит уродец. — Этот скверный Серафим шагу шагнуть не давал. Трудная была у нас жизнь. Дорого ты нам достался, Ванечка. А теперь ты наш!
— Я не ваш! Я свой — и все тут!
Опять хохочут уродцы. Отсмеялись, командуют:
— Пошли!
— Не пойду.
— Что-о? Никак ты упрямишься?
— Я домой хочу!
— Ага! — закричали Капризицы. — Ты, кажется, капризничаешь?
Подсмеиваются злорадно уродцы:
— С нами этот номер не пройдет. Мы не Ленка.
— Пить хочу! Вот что! — закричал Ванечка. — И никуда не пойду, пока не напьюсь. Газировки хочу!
— Газировки не держим, — подскочила Капризица. — Водичка ключевая — вот она!
Смотрит Ванечка: у девчонки в руках посудинка. Странная такая посудинка: стакан — не стакан, чашка — не чашка, и вроде из темной пластмассы.
— «Не пей, братец, осликом станешь…»
Замешкался Ванечка, не торопится испить заколдованной воды. И слышит издалека:
— Ау-у, Ванечка! Где ты?
Ленка? Ну, конечно, Ленка! Нашла-таки!
— Ты что мешкаешь, Ванечка! — толкает его под бок Капризица. — Не хочешь — как хочешь. Сейчас вылью. Смотри — выливаю.
— Я тебе вылью! — выхватил Ванечка посудинку из Капризицыных рук.
— Ванечка! — подскочила Лена. — Брось… Брось сейчас же эту гадость!
Как бы не так! Заявилась, чтобы командовать. «Выпью ей назло», — решает Ванечка. Но едва поднес посудинку к губам, как в руку ему будто вонзили сто иголок. Выронил он посудинку. Одна капелька и успела проскочить в горло. А Серафим отпрыгнул, припал к земле, глаза огромные — в упор на Ванечку…
— Ах ты, кошак дырявый! — схватил Ванечка палку. А уродцы за его спину спрятались, визжат:
— Бей его! Бей! Бей!
— Ванечка! Опомнись! — вырвала Лена палку, глянула на брата да как закричит:
— Ой-е-ей! Что… что… с тобою? — а сама на его уши показывает.
Ухватился Ванечка за уши — ничего понять не может. Под руками у него что-то длинное, мохнатое, на человеческие уши не похожее. Закричать хотел — голосу нету. Заплакать бы — и слез нету. Вот до чего перепугался. Признаться честно, было тут от чего голоса лишиться.
Лена растрепанная вся. Лента в косе развязалась. На лице слезы пополам с грязью. Смотрит несчастными глазами:
— Что ты наделал, Ванечка!
— Я наделал? Я, да? — не помня себя от злости, закричал Ванечка. — Это ты… ты во всем виновата! Все из-за тебя, противная, вредная, упрямая Ленка! Зачем меня рассердила? Зачем убежать позволила? Попадет тебе от мамы — будешь знать! — и он что есть силы толкнул Лену в грудь.
Вот ведь как на свете бывает! Понимает человек, что сам кругом виноват, — так нет! — мучает за то другого, невиновного.
Но что это с Ленкой? Раньше ведь могла постоять за себя, а сейчас не может. Словно не живая девочка, а кукла тряпичная. Упала и лежит — не движется. Серафим над нею — шерсть дыбом, спина — горбом, урчит угрожающе. Заступник выискался!
Выхватил Ванечка шишку и — в кота. Мяукнул кот и пропал с глаз. Вихрем налетели уродцы, подхватили кто за руку, кто за ногу. И провалился Ванечка в черную черноту, глухую глухоту…
Глава пятая, в которой Ванечку окружают всевозможные ужасы и он пытается спастись бегством
Медленно приходит в себя Ванечка после реактивного путешествия. Кружится голова, слегка подташнивает, в ушах звон. А сквозь этот звон он слышит:
Потолок весь в крови,
Дверь шатается.
За шершавой стеной
Труп валяется.
Как шагнешь за порог —
Всюду кости.
А из окон скелет
Лезет в гости.
Мелодия знакомая, а слова новые — жуткие слова. И поют жуткие голоса. Ванечка сжимает покрепче веки, чтоб не видеть ни костей, ни трупа, ни скелета…
— Раскричались! Голова лопается на части, — слышит Ванечка неприятный скрипучий голос.
— А мы радуемся! Мы радуемся!.. Мы тебе мальчонку добыли! За это ты нас людьми сделаешь! Вот!
— Давай скорее делай!
— Хотим быть, как все люди…
— Скорее! Скорее!
— Ишь вы какие быстрые! Небось — подождете… — отвечает скрипучка.
— А-а! Ты обещала! Ты обещала! Мы так не будем!.. А-а!
Так вот в чем дело! — догадался Ванечка. — Братцы-Упрямцы и Сестрицы-Капризицы расходились. Людьми им сделаться захотелось! А он, Ванечка, значит, вроде платы за то? А его спросили об этом? А если он не согласен? Конечно, он не согласен! Но кто же их людьми сделать может? Та, у которой скрипучий голос?
