Кэтрин Ласки - Легенды ночных стражей: Похищение
Сорен испуганно моргнул.
— Я иду, Клудд! Ты не можешь меня остановить! — твердо ответила миссис Плитивер.
— Неужели?
Послышался громкий шорох. «Великий Глаукс, что там происходит?»
— Миссис Плитивер? — Ответа не последовало. — Миссис Плитивер! — снова закричал Сорен. Может быть, она отправилась к Хильде? Ему ничего не оставалось, кроме как надеяться и ждать.
Время шло. Теперь было уже почти темно, поднялся ледяной ветер. Миссис Плитивер не возвращалась.
«Зима показывает зубы» — кажется так папа называл ранние холодные ветры. Бедный Сорен содрогнулся от страха. Когда он впервые услышал от отца это выражение, то сразу спросил, что такое зубы. Оказалось, это то, чего нет у сов, зато есть у зверей. Зубами они рвут и пережевывают пищу.
— А у миссис Плитивер есть зубы? — спросил Сорен, и бедная домашняя змея поперхнулась от возмущения.
— Разумеется, нет, милый, — ответила мать.
— А как они выглядят, эти зубы? — не унимался Сорен.
— Как бы тебе объяснить, — задумалась мать. — Представь себе рот, полный маленьких клювов — очень крепких, и очень-очень острых.
— Страх какой!
— Еще бы, — согласилась мать. — Вот почему маленькие совята ни в коем случае не должны пытаться летать раньше срока. Не забывай, что у енотов очень острые зубы.
— Понимаешь, сынок, — перебил жену отец, — нам, совам, никакие зубы не нужны. Наши желудки отлично справляются с переработкой пиши. И вообще, меня просто оторопь берет, как подумаю о том, что кто-то может жевать пишу ртом. Гадость какая!
— Я слышала, так вкуснее, — неуверенно вмешалась мать Сорена.
— Что за глупости! У меня отличный вкус, дорогая, и он сосредоточен у меня в желудке. Как ты думаешь, откуда происходит выражение «кишками чую»?
— Ноктус, дорогой, мне кажется, тут речь идет о другом.
— Вспомни мышку, которой мы поужинали прошлой ночью. Мой желудок безошибочно определил, откуда она родом! Эта мышь была вскормлена на сочной луговой траве из-под деревьев Га'Хуула, что растут возле ручья. Великий Глаукс! Мне не нужны зубы для того, чтобы почувствовать вкус!
«Бедный я несчастный! — думал Сорен. — Неужели я больше никогда не услышу, как мои родители шутливо спорят друг с другом?»
Мимо проползла сороконожка, но Сорен даже головы не повернул. Тьма сгущалась. Чернота становилась все плотнее, а звезд почти не было видно.
Сквозь густые ветки Сорен не мог различить неба. И это оказалось ужаснее всего. Он до слез тосковал по своему гнезду. Из их дупла всегда был виден кусочек неба. Ночью оно горело звездами, но иногда его затягивало тучами. Днем небо было ярко-голубым, а под вечер, перед самыми сумерками, облака становились розовыми или ярко-оранжевыми.
И пахло внизу как-то противно — сыростью и слякотью. Ветер стонал в ветвях, шуршал иглами и листьями деревьев, но почти не добирался до земли. Стояла жуткая тишина. Тишина безветрия.
«Плохое место. Неправильное. Совам тут делать нечего!»
Успей Сорен хоть частично опериться, пух под крыльями не позволил бы ему замерзнуть. Может быть, позвать Эглантину? Но чем она ему поможет? Она же такая маленькая! И вообще, начни он кричать, еще неизвестно, кто первым откликнется. Вдруг это будут зубастые твари?
И тут Сорен окончательно понял, что его жизнь не стоит и двух погадок. Ему было жаль себя, и он очень тосковал по родителям. Ужасно тосковал, до боли. Боль была острая, словно зубы, и немилосердно терзала желудок.
ГЛАВА III
Похищен!
Сорену снились зубы и шорох мышки в траве, когда над головой его послышался тихий шелест крыльев.
— Мама! Папа! — спросонья закричал он.
Позже он не раз горько жалел об этом крике, потому что в ответ раздался пронзительный визг, и чьи-то острые когти больно впились в его тело.
Еще миг — и Сорен оказался в воздухе. А потом они полетели — очень быстро, гораздо быстрее, чем он мог себе представить. Его родители никогда в жизни так резво не летали. Уж это Сорен знал точно, ведь он частенько наблюдал, как они покидают дупло и возвращаются обратно. Отец и мать Сорена медленно парили и поднимались в ночное небо большими, красивыми кругами. А сейчас земля стремительно проносилась у него под лапами. Потоки воздуха хлестали со всех сторон.
Луна выкатилась из-за густых облаков и погрузила мир в призрачную белизну. Сорен крутил головой, пытаясь разглядеть внизу родную ель. Но деревья слились в одно темное пятно, а потом Царство Тито стало уменьшаться, таять в ночи, пока не исчезло совсем. Больше внизу ничего видно не было, поэтому Сорен осмелился посмотреть вверх.
Сначала он не различил ничего, кроме густых перьев совиных лап.
Тогда он осмелился поднять глаза еще выше и увидел огромную сову — если, конечно, это вообще была сова.
На голове у странной птицы, прямо над глазами, торчали два пучка перьев, похожих на маленькие крылья. Но как следует удивиться Сорен не успел, потому что сова вдруг моргнула и посмотрела вниз.
У нее были желтые глаза! Никогда в жизни Сорен не видел желтых глаз. У его мамы с папой и у брата с сестрой глаза были темные, почти черные. У родительских друзей и знакомых, которые время от времени пролетали мимо, глаза были карими, иногда с искорками цвета тусклого золота. Но чтобы желтые? Неправильные глаза! Совершенно неправильные.
— Удивляешься? — моргнул мохноногий сыч. Сорен не нашелся с ответом. — Прямо беда с этим царством Тито — всю жизнь живут отшельниками, никого не видя, кроме своих сородичей — неуклюжих, ничем не примечательных амбарных сипух!
— Неправда! — возмутился Сорен.
— Как ты смеешь мне возражать? — завизжал похититель.
— Потому что это неправда! Я видел травяных сов и очковых сов. А еще масковых и черных сипух. Мои родители издавна дружат с одной семьей травяных сов.
— Дурак! Ведь они все — сипухи! — рявкнула странная сова. «Дурак? Взрослые не должны так разговаривать — ни с птенцами, ни с молодыми совятами. Это очень грубо и некрасиво». Сорен решил помалкивать. И не смотреть вверх.
— Смотри ты, какой смутьян! — прогудел сыч. Сорен украдкой повернул голову, чтобы понять, к кому обращается его похититель.
— Великий Глаукс! Порой задумаешься, зачем мы все это делаем? У другой «совы» — глаза были желтовато-бурые, а перья крапчатые — белые, серые и коричневые.
— Ну что ты, Бормотт. Дело оно и есть дело. Смотри, как бы твои слова не дошли до Ищейке. Тебе влепят выговор, а всем остальным придется выслушивать ее бесконечные нотации о необходимости правильного подхода к работе.
Вторая «сова» тоже была какая-то необычная. Не такая крупная, как первая, и в голосе ее слышалось мягкое стрекотание: тинг-тинг, тинг-тинг.
Сорен так загляделся, что не сразу заметил ношу, зажатую у нее в когтях. Это было совсем крошечное существо, очень похожее на сову, но размером не больше мыши. Существо повернуло голову и открыло глаза.
«Опять желтые!» — Сорен едва сдержался, чтобы не отрыгнуть от страха.
— Не говори ни слова! — тоненько пропищало непонятное создание. — Жди.
«Чего ждать-то?» — растерялся Сорен. Но вскоре ночное небо наполнилось хлопаньем множества крыльев. Стали прибывать все новые и новые совы, и у каждой из них в когтях было по совенку!
Сова, несшая Сорена, низко загудела. Остальные птицы, словно по команде, подхватили этот звук. Вскоре воздух вокруг задрожал от странного ритма.
— Это их гимн, — пропищала крошечная сова. — Сейчас он станет еще громче. Тогда мы сможем поговорить.
Сорен стал вслушиваться в слова гимна.
Славься, Сант-Эголиус,
Наша альма-матер!
Сильный Сант-Эголиус,
Грозная громада!
Мы гордимся тобой,
Наш чертог дорогой!
В каждом совином преданном сердце
Ты занимаешь священное место.
В золотые твои когти
Новую волочим дань.
Будь звездою путеводною
И надеждой нашей стань.
Слушай нашу песнь хвалебную —
Сердцем мы ее поем.
О прекрасный Сант-Эголиус,
Ты — единственный наш дом!
И тут крошечная сова заговорила, не обращая внимания на гремящие в темноте крики.
— Вот тебе первый совет: больше слушай, меньше говори. Ты и так уже показал себя дерзким смутьяном.
— Кто ты такая? Что за птица? И почему у тебя желтые глаза?
— Я вижу, ты не хочешь меня слушать! Ну при чем тут мои глаза? — тихонько вздохнула маленькая сова. — Ладно, скажу. Я — сычик-эльф, ясно? Мое имя Гильфи.
— У нас в Тито я никогда не встречал никого подобного!
— Мы живем далеко, в пустынном царстве Кунир.
— А ты еще вырастешь?
— Нет. И хватит обо мне.
— А почему ты такая маленькая, а уже оперилась? То есть почти оперилась?
— Это меня и подвело. Всего неделя, и я бы уже могла летать, но меня поймали.
