Руне Белсвик - Простодурсен. Зима от начала до конца (сборник)
Он забрался в кровать и свернулся калачиком вокруг яйца. Прежде чем натянуть на них одеяло, он нежно и ласково провёл пальцем по скорлупе.
– Сперва отдохнём, а пудинг я потом сделаю. Ты там вряд ли проголодался.
Простодурсен заснул в ту же секунду. Он спал, храпел и подсвистывал. Но яйцо хранило молчание. Оно лежало, прижавшись к его груди, под тёплым одеялом. А печка топилась, и солнце рисовало всё более длинные тени.
Когда Простодурсен проснулся, всё превратилось уже в одну сплошную тень. На небе горели несколько звёзд, а музыка реки петляла между яблонь и утекала вдаль. Но Простодурсена разбудили не звёзды и не звуки реки. Он проснулся оттого, что кто-то вошёл в домик и сорвал с него одеяло.
– Ой, не могу, какая прелесть! – воскликнула Октава.
Она пришла со Сдобсеном.
– Странно, – хмыкнул Сдобсен. – Всё это чуточку странно. Хотя за границей…
– Что за глупости! – решительно перебила его Октава. – Я за весь день не видела таких миленьких пусечек! Простодурсен, да ладно, я вижу, ты не спишь… Мы заказали очаровательный тортик! Ковригсен сейчас пыхтит над ним, но скоро его принесёт. Ковригсен придёт и тортик принесёт, ой-ла-ла!
Простодурсен щурился на гостей. Октава стояла у кровати и держала в руках одеяло, а Сдобсен прислонился к печке и грел спину.
Простодурсен вспомнил, что не сделал пудинга и не поел. В животе заурчала пустота. Живот стало подводить. Но если Ковригсен принесёт торт, буря в животе уляжется.
Свеженький торт. Вот это жизнь!
Простодурсен встал. И подошёл к окну взглянуть, что там на улице.
– Да что это, в самом деле! – закричала Октава. – А оно что, будет так просто лежать?
– Оно? – удивился Простодурсен.
– Яйцо, Простодурсен. Твоё яйцо.
– А?..
– Можно пока я…
– Что?
– Могу я взять его на руки?
– Ну да. Наверно. Сдобсен, можно дать ей его в руки?
– Если она его не треснет.
– Ты его не треснешь?
– Да что это, в самом деле! – возмутилась Октава. – А кто заказал торт? А кто за него заплатил? А кто?..
– Разумеется, ты можешь подержать яйцо, – сказал Простодурсен.
Октава взяла яйцо и прижала к груди. Осторожно и очень-очень бережно.
– Какое оно прекрасное, – бормотала она, – какое оно…
Сдобсен подошёл и заглянул ей в ладони.
– Да уж, – протянул он. – Недурственное. Круглое и красивое, как заграничное прямо. И такой богатый голубой цвет.
– Оно не моё, – сказал Простодурсен. Он решил, что сейчас самое время разъяснить недоразумение, и если они по ошибке подумали, что…
– Какие глупости! – прощебетала Октава. – Оно из твоей кровати. Ты сам сказал.
– Да, но…
– Ну-ну-ну, здесь нечего стыдиться, Простодурушка. Наоборот – распахни окно и прокричи это звёздам! «Благодарю! Благодарю за моё прекрасное яйцо!»
– Думаешь, яйцо это переживёт? – спросил Сдобсен. – Если открыть сейчас вечером окно?
Так они стояли и болтали. Октава с яйцом в руке, Простодурсен и Сдобсен рядом с ней. Окно они открывать не стали, опасаясь за яйцо. Они подложили ещё дров в печку. Потом палка Сдобсена упала на пол, и вошёл Ковригсен с прекрасным тортом – сплошь из всего самого вкусного.
Они сели за кухонный стол. Стульев у Простодурсена было только два, так что он и Ковригсен устроились на чурбанах. Сдобсен аккуратно разрезал торт на четыре равные части. Буря в животе у Простодурсена перешла в шторм.
Честно сказать, тортов в этом доме не видали давно. А тут крем из кудыки, с берёзовым соком и толчёным грецким орехом. Да ещё сверху украшение из марципана – нежно-розовые розочки, голубые колокольчики, изумрудные листочки кудыки. И разные добавки – их Ковригсен держит в тайне, но какой от них аромат!
Октаве было не до торта, она нянчилась с яйцом. То носом его потрёт, то подует на него, потом погладит и снова трётся об него носом. Свою огромную шляпу Октава на этот раз не сняла, и стоило ей повернуться или потянуться, как какое-нибудь из украшений шляпы обязательно попадало Сдобсену в ухо.
– Мм, – сказал тот. – Божественный торт, божественный.
– О да, – вторил Простодурсен. – Эти твои торты – просто волшебство, слов нет.
– Неплохо получился, – соглашался Ковригсен, – неплохо.
Он ел спокойно и деликатно, его кусок убывал незаметно. Ничего удивительного, торт ему не в диковинку. Он и видит их почаще, поскольку спит у хлебной печи в обнимку с бадьёй крема.
– Представляете, вот-вот у нас народится новенький простодурик, – внезапно сказала Октава из недр шляпы.
– Хм, – хмыкнул Сдобсен, – хм.
Ковригсен покосился на Простодурсена. А Простодурсен – на Ковригсена.
– Я вам уже говорил, что яйцо не моё. Это чужое яйцо.
Он чуть было не добавил «по счастью». Но внутренний голос сказал ему, что это слово здесь некстати. Такое бывает и с хорошими словами. И если сейчас ваше слово не придётся кстати, лучше приберечь его до другого раза.
Ковригсен не спускал глаз с Простодурсена. Что он прочёл у него на лице? Или у Простодурсена слишком странный вид?
– Утром сюда заплыла утка, – начал Простодурсен с самого начала. – А я как раз стоял на берегу…
– Понятно, – сказала Октава. – Утки эти везде поспевают. Ну, не буду тебя дольше отвлекать. У тебя полно забот, надо яйцо на ночь обиходить, да и вообще. Спасибо, Простодурушка, что дал мне его подержать.
Она отдала яйцо Простодурсену и встала из-за стола. Следом поднялся Сдобсен. Но ему пришлось снова нагнуться, чтобы взять свою палку.
– Да-да, спасибо большое, – сказал Сдобсен. – Мне тоже пора идти. Вдруг завтра будет погода для сушки белья.
Они вышли, и порыв холодного ветра прорвался в комнату, пока Простодурсен закрывал за ними дверь.
– Ну наконец-то, – выдохнул он.
– Что? – спросил Ковригсен.
– Куда мне его девать?
– Яйцо?
– Да.
– А разве ты его не в постели держишь?
– Ну да. Я его туда положил, чтобы не…
– Отличное место, по-моему.
– Соглашусь, пожалуй. Там и тепло, и мягко.
Простодурсен отнёс яйцо обратно в кровать. И тайком от Ковригсена погладил его по скорлупе. Вдруг в яйце кто-то живёт. И вдруг тот, кто вдруг живёт в яйце, напуган происшествиями этого дня.
Октава до своего торта не дотронулась. И Простодурсен подумал, не съесть ли его пополам с Ковригсеном. Буря в животе улеглась, но место ещё осталось.
И наконец-то Простодурсен смог рассказать Ковригсену всё, что он хотел рассказать ему ещё днём. Как утка стала звать на помощь. Как он грохнулся, запнувшись о лопату, а потом ею же вытащил утку на берег. И как Пронырсен следил за ним, а потом сказал, что Простодурсен ударил утку лопатой и что утка его, Пронырсена, а потом швырнул яйцо и угрожал собранием.
Ковригсен умел замечательно слушать. И когда Простодурсен ему всё рассказал, то жить стало иначе – гораздо проще, чем пока он не выговорился. Единственное, чего он побаивался, это что Ковригсен не поверит про лопату. И подумает, а не оглоушил ли всё-таки Простодурсен утку. И пойдёт к Пронырсену расспрашивать его. И всё кончится этим бранным собранием. Потому что утка вряд ли что-то расскажет. Пронырсен так шмякал её о кусты…
Простодурсен кончил говорить и замолчал. Он волновался, что же Ковригсен скажет. Ему наверняка ещё не доводилось слышать таких страшилок про уток.
– Это, – сказал Ковригсен после некоторой паузы, – не такая весёлая история, как я думал.
– Нет, – ответил Простодурсен. – А как ты думал?
– Точно не помню. Но не так.
– А теперь думаешь так?
– Да. Теперь, когда я узнал все подробности…
– Но ты не так думаешь, что я ударил утку?
– Этот Пронырсен ведёт себя иногда непонятно, – ответил Ковригсен.
– Да. Он задаёт непонятные вопросы, говорит непонятные вещи, да ещё кидает яйцо.
– Что ты будешь делать с яйцом?
– Да, что мне с ним делать? Оно не моё, а утки…
– Может, надо сходить к Пронырсену?
– Думаешь, это нужно? Прямо идти к Пронырсену?
– Давай подумаем до завтра. Мне пора домой, к тесту.
– Да-да, понимаю.
– На улице хорошо, и небо звёздное.
И Ковригсен тоже ушёл. Шагнул за дверь в морозный звёздный вечер. Простодурсен провожал его взглядом, но Ковригсен быстро слился с горой, и лесом, и валунами, и камнями, и кустами рябины и кудыки, и всем, что окрасилось в черноту. Только плескалась река. Даже чёрной ночью река не сбивается с пути. Напевая, бодро бежит с высоких гор, где лежат и тают старые зимы, в глубокое море, где резвятся рыбы в ожидании чистой воды.
Подошло время спать. Простодурсен остался без пудинга на завтра. Но теперь уж поздно идти собирать всё, что нужно в него положить, в темноте наберёшь совсем не того, и что это будет за еда?
