Клара Джимиева - В стране сказок
— А мама? Она же не знает. Скорее к ней. — Он спрыгнул на землю и побежал к калитке. Но у калитки оглянулся, тревожно подумал: «А вдруг уедет». Вернулся к отцу.
— Я ей лучше покричу. Она услышит, — и он стал звать маму. Крикнет: «Мама!» — и хохочет. Крикнет — и снова заливается веселым смехом.
Вскоре Зера торопливо раскрыла калитку и, увидев гостя, застыла на месте. Улыбка сразу сошла с ее лица.
— Это же мой папа! — воскликнул Аслан, думая, что и она не узнала гостя.
— Да, да, — очень тихо сказала мама.
Лицо ее стало строгим и грустным. Она развязала передник, вытерла им мокрые до локтей руки и подошла к гостям.
Аслан продолжал рассказывать отцу о том, какие у него чудесные друзья, обещал познакомить со всеми.
— Мы с твоим папой поговорим, а ты поиграй, пожалуйста, с ребятами, — обратилась к нему мама, как только они вошли во двор.
— Я хочу с вами! Я…
— Аслан, поиграй с ребятами! — строго сказала мама и увела отца в беседку.
Аслан тоскливо прислонился к стене дома, стал ждать.
Говорили родители долго, и когда вышли во двор, лица их оставались такими же грустными, как и были.
Мама разрешила Аслану ехать с отцом на море. Он так обрадовался! Стал подпрыгивать и хлопать в ладоши.
— Я с папой еду на море! Слышите?! Я с папой еду! — известил он своих друзей и снова вернулся во двор…
Но неделя, проведенная с отцом, кончилась очень быстро. Папа привез его домой, а сам уехал.
— Дела меня ждут, малыш… — сказал он, прощаясь.
Уехал папа, а Аслан весь вечер капризничал. То ему вдруг стали жать старые истоптанные сандалии, то горячим сделался холодный компот. Не мог отыскать свою крохотную игрушечную машину и принялся из-за этого реветь.
— Я помогу тебе отыскать машину, — подошла к нему мама.
— Не хочу машину! Ты лучше папу верни! — кричал Аслан.
Бабушка Разиат подошла к ним, увела Аслана в другую комнату и уложила его в кровать.
— Побереги свою маму, — сказала бабушка. — Кто ее защитит от всяких бед, если не ты? Мужчина ты, а ведешь себя как ребенок. Успокойся. Иначе и мама заплачет.
Мальчик ничего не ответил. И бабушка молча вышла из комнаты.
Аслан лежал с раскрытыми глазами и вспоминал, как отец учил его плавать, как они лежали на горячем песке и ели пирожки. Из соседней комнаты слышался недовольный голос бабушки.
— Видишь, что получилось! Лучше бы совсем не приезжал.
— Но мама! Ребенок скучал без отца.
«Это обо мне говорят», — догадался Аслан.
— А теперь что? Пойми, — волновалась бабушка, — не один день, не на неделю нужен ему отец. Постоянно! И настоящий друг — и ему, и тебе, а не мотылек, порхающий от одного цветка к другому.
«Мой папа — не настоящий друг? Мотылек? Что она там говорит?» — сердился Аслан.
— А Энвера все уважают. Он — твой школьный товарищ и Аслана любит… — продолжала бабушка.
Со двора послышался голос деда Тасо. И Аслан больше ничего не узнал о дяде Энвере.
На бабушку он все же обиделся. Так с обидой и уснул.
Как тебя наказать
Аслан разбил чашку. Случилось это так: он хотел выплеснуть воду как можно дальше от порога, поэтому размахнулся изо всех сил; чашка вырвалась из его рук, покружилась в воздухе, купаясь в серебряных бусинках воды и, стукнувшись об асфальт, разлетелась на кусочки.
Аслан очень огорчился. Он торопливо собрал осколки. Но что из них сделаешь? Чашку снова не склеишь. Он это понимал, и все же держал осколки в руке и смотрел на них.
— Ты почему выбросил чашку? — спросила его мама.
— Я не хотел! Она сама… вырвалась.
— Я видела, как ты ее выбросил. Не умеешь беречь вещи. Все чашки разбил. Так в доме скоро посуды не останется. Совсем мы тебя избаловали. Иди-ка в угол и подумай, можно так с вещами поступать или нет.
Аслан побрел в угол просторной летней комнаты. Казалось, до самого вечера не забудется обида на маму, которая не поверила, что виновата сама чашка, а не он.
Но вот мальчик дошел до середины комнаты и увидел на скамейке чугунок. Старый почерневший чугунок с отбитым краем лежал на боку.
Аслан остановился. Он позабыл о своих обидах, подошел к чугунку, постучал пальцем по его боку и запищал тоненьким голоском:
— Кто-кто в теремочке живет?
Кто-кто в невысоком живет?
Комната тут же наполнилась знакомыми зверьками. Аслан запищал как мышонок, заквакал, затем, переваливаясь с ноги на ногу, как медведь, прошелся по комнате.
Вот он подошел к сторожу — ежу.
— Фу ты! Ну ты! Молодец ты! — сказал ему Аслан.
Затем он решил внести в сказку свои изменения. Нельзя было жить в новом доме-тереме без телевизора. За покупкой в город он отправил медведя.
— Купи телевизор не простой, а золотой! Чтобы он показывал только мультфильмы.
Хотя медведь и ходит вразвалочку и неповоротлив с виду, но из города вернулся мигом. Аслан успел сесть на пол, подобрать под себя ноги, и чугунок стал показывать фильмы.
Первым вспомнился Аслану мульти-пульти о Мальчише-Кибальчише. Он решил помочь Кибальчишу, поэтому приказал «своему отряду» приготовиться к бою.
— Держись, Кибальчиш! Мы идем тебе на помощь! — крикнул он и, отбежав в угол комнаты, стал пускать длинные автоматные очереди.
Шкафы, стол, стулья, скамейка вмиг превратились в ненавистных ему буржуинов.
В разгар боя Аслан и его бойцы под пулями буржуинов переползали из одних окопов в другие, над ними стрелой пронеслась ласточка. Аслан успел крикнуть ей:
— Передай нашим, мы победим!
Долго воевал Аслан. А когда были перебиты все враги Мальчиша-Кибальчиша, запыленный, с порванной на груди рубашкой и черными коленями, выбежал во двор. Он размахивал над головой передником, и кричал:
— Ура-а-а! Мы победили!
Мама выглянула из окна и, увидев порванную рубашку, снова рассердилась. Она покачала головой и спросила:
— Ну, что мне с тобой делать?
— Его не убили! Мама, мы его спасли! — радостным голосом сообщил Аслан.
— Кого не убили? — удивилась мама.
— Мальчиша-Кибальчиша! Его не убили! Нельзя, чтобы его убивали! Пусть живет со своим папой.
— Кто это «мы?» — не могла понять мама.
— Я и мои красноармейцы!
— Теперь все понятно, — сказала мама. — Ты хорошо поступил, что помог Мальчишу, а вот то, что порвал рубашку и вымазался — плохо. Не знаю, как мне еще тебя наказать?
Аслан подсказал ей не раздумывая:
— Выгони меня на улицу на целый день! Или отправь к бабушке Маро!
Портрет солдата
Прабабушка Аслана, старая Маро, жила в центре селения в большом кирпичном доме с резными ставнями на улицу.
Даже в те дни, когда внук ее, Володя, уезжал с семьей отдыхать, в доме со старой Маро оставался Солдат. Не сам, конечно, а его портрет.
Снят Солдат был перед окопом на земляной насыпи с автоматом в руке. На груди гимнастерки два ордена «Славы» и медаль «За отвагу». Пилотка с красной звездой слегка сдвинута набок, и из-под нее выбивается копна черных волос.
Аслану казалось, будто там, за спиной Солдата, еще дымилась земля от разрывов бомб и снарядов, но Солдат уже выиграл бой и выскочил из окопа, чтобы первым сообщить об этом маме.
— Это его последняя фотокарточка, — часто говорила Аслану старая Маро и обязательно добавляла: — потом пришла похоронка. — И голос у нее срывался.
С тех самых пор, как погиб Солдат, и висит его портрет в доме, где он родился и вырос. Солдат встречает всех, кто входит в комнату, приветливой улыбкой. Перед ним на маленьком столике — цветы в вазе или пахучие листья грецкого ореха.
Старая Маро начинала свой день и кончала беседой с Солдатом. Обо всем рассказывала. Что сделает за день, куда пойдет и зачем. Об односельчанах не забывала. Где свадьба, где похороны. О хлебе говорила, о машинах, которые за несколько дней успевают убрать хлеб на всем поле.
«Такие машины ты только во сне видел», — вздыхала она. А однажды даже извинялась перед ним:
— Твой племянник и так выпивший пришел, а я подала ему на стол графин с вином. Вот и вышел он из нашего дома, пошатываясь. Но ты извини меня. Побоялась нарушить долг гостеприимства. Сказал бы, что пожадничала твоя старая мать, ничем не угостила.
Аслан знал: фотокарточки ни слушать, ни говорить не умеют, а все-таки почему-то думал, что Солдат понимает свою старую мать. Иногда бабушка Маро проводила по лицу сына шершавой рукой и причитала:
— Солнышко ты мое ненаглядное! Башня ты моя ходячая! Гора ты моя неприступная! Ты же обещал мне вернуться домой с победой и привести в дом невесту… Кто поднял на тебя руку, на неокрепшего?..
Аслану до слез было жалко Маро. Он отворачивался или отходил к окну. Но долго не мог так стоять, начинал успокаивать:
— Не плачь… больше не плачь…
