Борис Алмазов - Синева
Он шмыгнул клювом, хмыкнул и сплюнул.
Иван Карлыч озадаченно переглянулся с Будильником, потом снял с носа пенсне и зачем-то стал его протирать.
— То есть я совершенно не понимаю… — бормотал он. — Отказываюсь понимать, с позволения сказать, этот щебет. Что за точило? Почему на нём нужно пилить?..
— Ну вы все что, воще?
Чижик покрутил жиденькими крылышками у виска и присвистнул.
— Вот так «Руслан», — принялся растолковывать он. — Ну, «Руслан», где плавают. Вот так «Океан», где хек с минтаем. А вот так, — Чижик протопал пять шагов в сторону на тоненьких ножках, — вот так «Природа». Здоровая такая! Современная!
Иван Карлыч открывал рот, как рыба, вытащенная на берег.
— Я, наверное, схожу с ума… — просипел он наконец. — Это какой-то кошмарный сон… Богатырь Руслан плавает в океане с хеком… И всё это вместе называется «здоровая природа»…
— Здесь что-то не так, — задумчиво звякнул Будильник.
— Постойте! Постойте! — закричал Тимоша. — «Руслан» — это бассейн? Так?
— Ну! Ежу понятно.
— «Океан» — это рыбный магазин? — расшифровывал мальчик.
— А «Природа», вы хотите сказать, зоомагазин? — догадался Иван Карлыч.
— И до неё на такси ехать от нашего дома почти час! — закончил Тимоша.
— Ну! — подтвердил Чижик. — Здоровая такая. На первом — аквариум: кильки-шпроты! На втором — черепахи-ёжики, а мы — на третьем.
— Там ты, с позволения сказать, и вылупился? — усмехнулся Будильник.
— Ну! — Опять Чиж мотнул головой так, что все его цепи зазвенели, как грузовик с пустыми бутылками. — В инкубаторе!
— Где? — не понял Иван Карлыч.
— В ин-ку-баторе! — по складам объяснил ему Чижик. — У нас инкубатор — воще! Им ЭВМ управляет. Чуть перегрелся — сразу щёлк-щёлк, чух-чух-чух-чух — и отключается, чуть остыл — ды-ды-ды-ды — зафурыкал! Тока так! Монтана!
Иван Карлыч уронил пенсне, и оно повисло на чёрном шнурке, как флаг тонущего корабля.
— А как же… — пробормотал он растерянно. — Поля, леса, родительское гнездо, наконец?.. — Чего? — не понял Чижик.
— Ладно. А что ты умеешь, дитя «Природы»? — спросил Будильник.
Он был механизм трудящийся. Поэтому всегда сначала выяснял, прикидывал, кто как работает. Умеет работать — хорошо, не умеет — это ещё нужно посмотреть, стоит ли вообще с таким дело иметь. Надо сказать, что Будильник редко ошибался. Друзья у него были, как говорится, «железные», готовые ради дружбы хоть под пресс, хоть в переплавку!
Сейчас в голосе Будильника слышалось сомнение. Будильник много на своём веку повидал, многое научился понимать с первого взгляда и Чижика сразу раскусил. Это он так уж спросил, чтобы уточнить: «Что ты умеешь?»
Глава пятая
Музыкальный момент
— Всё! — лихо ответил Чиж. — Всё умею! Пою, танцую, музыку исполняю.
— А ну-ка! — подначил Будильник. — Ну-ка исполни.
— Момент!
Чижик исчез в клетке, повозился там, чем-то пощёлкал и через минуту выпорхнул. На нём был какой-то зелёный комбинезон, красная шляпа, а на длинном ремне у колен болталась гитара.
— Где у вас тут розетка? — засуетился Чижик.
— Зачем? — не понял Будильник.
— Подпитаться!
Он включил в розетку длинный шнур, и сразу вся клетка засветилась изнутри, замигала, по потолку кухни поскакали разноцветные блики…
Чижик присел на полусогнутых ножках. Что-то ухнуло, грохнуло, завыло. И Чижик, закатив глаза под шляпу, вдруг весь задергался, закричал странные, непонятные, как бы иностранные слова.
Будильник решил, что Чижика бьёт током. Он схватил и с размаху ударил по электрической розетке, чтобы выбить вилку с проводом. Брызнули искры, треснули прихожей пробки, и грохот стих. Но Чижик почему-то ещё продолжал извиваться и молча раскрывать клюв.
— Что с ним?! — закричал Иван Карлыч.
Чижик опомнился, ошалело повертел головой, потом сунулся в клетку.
— Кранты! — сказал он, высовываясь обратно. — Маг сгорел… Так что всё, до другого раза.
— Так ты… пел под фонограмму? — догадался Тимоша.
— Ну!
— Что значит «петь под фонограмму»? — сажая на нос пенсне, полюбопытствовал Иван Карлыч.
— Музыку записывают на магнитофон. Магнитофон играет где-то за кулисами, а артист на сцене только открывает рот, — пояснил Будильник. — И как я сразу не догадался! Я думал, его замкнуло! — оправдывался он.
— А может, без фонограммы?! — предложил Тимоша.
— Как это? — не понял Чижик.
— Ну, просто спой.
— Ха! — усмехнулся Чижик. — У меня ни магнитофона, ни усилителя, ни синтезатора… Тока тоже нет!
— Да зачем они? — сказал Тимоша. — Спой просто так!
— Как это?
— Ну, своим голосом!
— А разве так поют? — удивился Чижик.
— Только так и поют, — сказал Иван Карлыч.
— Ха! — присвистнул Чижик. — Свистите!
— Я не свистю, то есть не свищу! — опять начал возмущаться Сурок.
— А вы спойте, сами спойте ему! — подсказал Будильник.
— Иван Карлыч, давай споём? Ну, вполголоса, — попросил Тимоша.
— Хорошо, — сказал Сурок. — Но помни: у тебя больное горло.
Он достал кружевной белый платочек, протёр пенсне потом принёс футляр с флейтой.
Чижик моментально сунул в футляр длинный любопытный нос.
— На полупроводниках? — тоном знатока спросил он кивнув на флейту. — На микросхеме?
Сурок возмущённо запыхтел.
— Композитор Людвиг ван Бетховен, — объявил Будильник. — «Сурок». Посвящается пра-пра-пра-пра-(и так далее) дедушке Ивана Карлыча.
Сурок высморкался, долго и сосредоточенно прилаживался к флейте, точно раздумывал, с какого конца в неё дуть, наконец выбрал и, качнувшись всем телом, повёл мелодию.
Грустная и светлая музыка зазвучала на кухне, через открытую форточку вылилась на улицу и поплыла рядом с облаками…
Переждав начало, качнувшись в такт с Иваном Карлычем, негромким высоким голосом запел Тимоша:
Из края в край вперёд иду,
Сурок всегда со мною.
Под вечер кров себе найду,
И мой сурок со мною…
И застучал по окнам дождь, и старый шарманщик, савояр в тяжёлых башмаках, взвалив на спину шарманку, тронулся в бесконечный путь по просёлочным и булыжным дорогам, и сурок пригрелся у него за пазухой…
И грустная старинная мелодия шарманки поплыла над соломенными и черепичными крышами от одного городка к другому, от селения к селению. Под низкими сводами трактиров, на площадях и папертях тёмных соборов она пела о доброте и дружбе, о сострадании и милосердии. Люди рождались, старились, умирали… Грохотали войны, погибали и вставали из пепла города, а старый шарманщик всё шагал… шагал… и всё ещё шагает, наверное, и сурок вытаскивает билетики, где людям обещается счастье. Так идут они сквозь многие годы, согревая друг друга и всех, кто слышит незатейливую мелодию и простые слова.
… И мой всегда, и мой везде,
И мой сурок со мною…
Горькие всхлипывания заставили Тимошу замолчать, а Ивана Карлыча опустить старинную флейту. Плакал Чижик.
Самые настоящие, горючие слёзы выкатывались из его круглых нахальных глаз и бежали по длинному носу. Чижик удивлённо стряхивал их, мотал головой, и слёзы разлетались по всей кухне, шлёпались на холодильник, на газовую плиту, на стену, обшитую закопчёнными досками, и разбрызгивались мокрыми кляксами, похожими на звезды.
— Чижик, миленький, что с тобой? — испуганно спросил Тимоша.
— Ничего! — огрызнулся Чижик.
— Но ты же плачешь, — подтвердил Будильник.
— Кто плачет? Кто плачет? — заорал Чижик, стряхивая слёзы с носа обоими крыльями. — Воще!
— Тебе что, плохо?
— Отстаньте все! Все!
Тимоша пытался погладить его по взъерошенным перьям, но Чижик вырвался и спрятался в клетку. Было слышно, как он там всхлипывает.
— Ничего. Не надо его трогать, — сказал Иван Карлыч, пеленая флейту в платок и бережно укладывая инструмент в футляр. — Это из-за музыки. А если музыка на него ещё действует, значит, не всё потеряно…
Тут Тимоше показалось, что в его комнате кто-то одобрительно хмыкнул. Он выглянул в открытую дверь. Никого. Солнечный зайчик выпрыгнул из-за туч, поскакал по стене, остановился на дедушкином портрете, и на секунду мальчику показалось, что дедушка ему подмигнул из-под своей мятой солдатской шапки.
— Чижик, а Чижик… — позвал Тимоша.
— Оставь его в покое, мой мальчик! — сказал Иван Карлыч. — Мне кажется, ему нужно побыть одному. Давайте лучше завтракать.
— Руки мыть! Руки мыть! — зазвонил Будильник.
Тимоша покорно намочил руки, прополоскал горло и сел за стол, время от времени поглядывая на клетку. Там было, тихо. Иван Карлыч разложил по тарелкам кашу и так полил свою порцию вареньем, что, пожалуй, это уже стало варенье с кашей, а не каша с вареньем.
