Джанни Родари - Сказки
— Бенвенуто, — позвал он. — Бенвенуто, где мы? Что происходит?
Но Бенвенуто уже не мог ответить ему.
Художник выбрался из тележки и стал трясти его за плечо, как вдруг заметил, что рука Бенвенуто ледяная. А вокруг все громче звучал голос Джельсомино, певшего нежную колыбельную песенку.
Бананито бросился наверх, разбудил Джельсомино и вместе с ним вернулся на улицу.
— Он умер! — воскликнул Джельсомино. — Он умер ради нас! Он потратил свои последние годы на то, чтобы спасти нас, пока мы спокойно спали.
В это время в конце улицы снова показался стражник, который только что разговаривал с Бенвенуто.
— Отнесем его в дом, — предложил Джельсомино. Но Бананито не пришлось помогать ему, потому что Бенвенуто стал теперь легким, как ребенок, и Джельсомино почти не чувствовал его на своих руках.
Стражник постоял некоторое время у тележки.
«Этот старьевщик живет, наверное, где-нибудь поблизости, — подумал он, — мне бы надо оштрафовать его за то, что он оставил свою тележку посреди улицы. Но старик был таким добрым… Сделаю вид, будто проходил другой стороной».
Бедный Бенвенуто! В его доме не было даже кровати, и пришлось положить его на пол, лишь подсунув под голову подушку.
Похороны Бенвенуто состоялись через два дня, после многих других событий, о которых вы еще ничего не знаете и о которых прочтете в следующих главах. На похороны пришли тысячи людей. И хотя каждый из них мог бы рассказать об одном из добрых дел Бенвенуто-не-присядь-ни-на-минуту, никто не стал произносить речей, Выступил только один Джельсомино. И первый раз в жизни он пел так тихо, что ничего не разбил и не сломал. Голос его был по-прежнему сильным, но звучал так мягко и нежно, что все слушавшие его почувствовали, как сердца их становятся лучше и добрее. Но еще раньше, как я уже сказал, Бананито и Джельсомино обнаружили исчезновение котенка Цоппино. Сначала, расстроенные и опечаленные смертью Бенвенуто, они не придали этому особого значения, но потом забеспокоились.
— Он был со мной в тележке! — восклицал Бананито. — Я, правда, не видел его среди тряпок, но, представь себе, слышал, как он чихал.
— Он, конечно, опять впутался в какую-нибудь историю, — решил Джельсомино.
— Может быть, он вернулся в сумасшедший дом, чтобы выручить тетушку Панноккью и Ромолетту?
— Все что-то делают, — чуть не плача сказал Джельсомино, — один только я сижу сложа руки. Видно, я только и могу, что бить люстры да пугать людей.
В таком отчаянии он еще никогда не был. И вдруг у него возникла великолепная мысль, яркая, как утренняя звезда.
— Нет! — воскликнул он. — Вы еще увидите, на что я способен!
— Куда ты? — удивился Бананито, видя, что Джельсомино вскочил и надевает куртку.
— Настал мой черед действовать! — ответил Джельсомино. — А тебе советую сидеть смирно — стражники ищут тебя. Скоро ты услышишь обо мне! И еще как услышишь!
Глава девятнадцатая, в которой Джельсомино поет во все горло и устраивает страшный переполох
После суматохи, вызванной бегством Бананито, в сумасшедшем доме мало-помалу воцарилось спокойствие уснули пациенты в палатах, уснули стражники в коридорах. Не спал только поваренок на кухне. Он вообще почти никогда не спал, потому что вечно хотел есть и все ночн напролет рылся в мусорном ящике, разыскивая что-нибудь съедобное.
Поваренку не было никакого дела до бегства Бананито и тщетных усилий его преследователей. Вполне понятно, что и до этого паренька, который остановился перед сумасшедшим домом и запел песню, поваренку тоже не было никакого дела. Он уплетал картофельную шелуху и, поглядывая на Джельсомино, качал головой:
— Вот уж действительно сумасшедший! Где это видано, чтобы молодой человек распевал серенады перед сумасшедшим домом, а не под окнами красивой девушки! Впрочем, это его дело… Однако, какой сильный голос! Готов спорить, что стражники сейчас заберут его.
Но стражники, измученные долгой и напрасной погоней за Цоппино, спали как убитые.
Джельсомино, чтобы попробовать голос, запел сначала совсем тихо, а потом постепенно все громче и громче. Поваренок от изумления открыл рот и даже забыл про картофельные очистки.
— Вот это да! Даже есть расхотелось!
В эту минуту вдребезги разлетелось оконное стекло, возле которого стоял поваренок, и осколки чуть не угодили ему в нос.
— Эй! Кто там кидается камнями?
И, как бы в ответ на его вопрос, на всех этажах огромного мрачного здания, на всех его этажах одно за другим со страшным звоном посыпались стекла. Стражники разбежались по палатам, решив, что больные подняли восстание, но скоро убедились, что это не так, потому что пациенты хотя и проснулись, вели себя спокойно и с удовольствием слушали пение Джельсомино.
— Кто это бьет стекла? — возмущались стражники.
— Тише! — шикали на них со всех сторон. — Не мешайте слушать! Какое нам дело до стекол? Они ведь не наши.
Потом стали раскалываться на куски железные решетки на окнах. Они ломались, как спички, и, плюхнувшись в ров, камнем шли ко дну.
Начальник сумасшедшего дома, узнав о происходящем, задрожал как осиновый лист.
— Знаете, мне что-то стало холодно, — объяснил он секретарям, а про себя подумал: «Началось землетрясение!» Он вызвал служебный автомобиль. — Я еду на доклад к министру! — бросил свой сумасшедший дом на произвол судьбы и спрятался на своей загородной даче.
— К министру! — злобно зашипели секретари. — Как же! К министру! Он попросту удрал! А мы должны погибать, как мыши в мышеловке! Ну, нет! Не бывать этому!
И один за другим, кто на машине, а кто пешком, они тоже помчались по подъемному мосту. Через мгновение часовые только их и видели.
К этому времени почти рассвело. По крышам скользнули первые солнечные лучи. И для Джельсомино это было как бы сигналом: «Пой еще громче!»
Если б вы только слышали, как он тогда пел! Его голос вырывался из горла, словно огонь из кратера вулкана. Все деревянные двери сумасшедшего дома давно уже рассыпались в пыль, а железные настолько погнулись, что уже и не походили больше на двери. Заключенные, которые еще оставались в палатах, выбежали теперь в коридор, шумно радуясь неожиданному освобождению. Часовые, служители, стражники сумасшедшего дома тоже поспешили к главным воротам и оттуда через подъемный мост ринулись на площадь. Все они вдруг почему-то вспомнили о каких-то важных делах.
— Мне нужно вымыть голову моей собачке! — говорил один.
— Меня пригласили провести несколько дней у моря! — говорил другой.
— А я не сменил воду моим золотым рыбкам и боюсь, как бы они не подохли.
Никто не смог откровенно признаться, что просто-напросто струсил, — слишком сильна была привычка лгать.
Словом, очень скоро из всего персонала сумасшедшего дома в нем остался один только поваренок с кочерыжкой в руках. Он так и стоял, открыв от изумления рот. Впервые в жизни ему не хотелось есть, и в его голове, словно струя свежего воздуха, пронеслась какая-то хорошая мысль.
Ромолетта первая в палате заметила, что стражники удрали.
— А чего же мы ждем? Тоже надо бежать! — предложила она тетушке Панноккье.
— Это против всех порядков, — возразила старая синьора. — Но, с другой стороны, ведь все порядки против нас. Поэтому — бежим!
Они взялись за руки и устремились к лестнице, по которой уже неслись вниз десятки людей. Сумятица была невероятная. Но тетушка Панноккья моментально различила в многоголосом шуме нежные голоса своих котов. А верные ученики Цоппино тоже, в свою очередь, сразу же отыскали среди пестрой толпы бегущих высокую старуху с суровым лицом. Вскоре коты, громко мяукая, со всех сторон попрыгали на руки к своей покровительнице.
— Ну-ну, — заворчала тетушка Панноккья прослезившись, — пойдемте домой. Один, два, три, четыре… Все тут? Семь, восемь! Даже на одного больше!
Восьмым оказался наш старый знакомый — Тузик. На руках у тетушки Панноккьи хватило места и для него. В это время Джельсомино перестал петь и принялся расспрашивать всех убегавших из сумасшедшего дома о Цоппино. Но никто ничего не знал о котенке. Тут уж Джельсомино совсем потерял терпение.
— Остался там кто-нибудь? — спросил он, показывая на сумасшедший дом.
— Никого, ни души! — ответили ему.
— Ну, тогда смотрите!
Он набрал полную грудь воздуха, как пловец перед прыжком в воду, сложил руки рупором, чтобы направить звук в нужном направлении, и испустил особенно громкий, просто невероятно громкий крик. Если у обитателей Марса и Венеры есть уши, то и они, конечно, слышали его на этот раз.
Достаточно вам сказать, что здание сумасшедшего дома закачалось, словно на него налетел сильнейший ураган. С крыши во все стороны брызнули черепицы, здание накренилось, зашаталось и со страшным грохотом рухнуло в ров, подняв тысячи брызг.
