Василий Попов - КУБАНСКИЕ СКАЗЫ
– Подумаешь, удивили! У нас в станице атаман на такой коляске ездил – только у него страшнее: больше дыма и грохота…
Приехали на аэродром. К самому самолету подкатили. Тут дед Всевед вроде как забеспокоился.
– Это что же? Нам на этом гусаке лететь придется? – спросил он и ткнул пальцем в самолет.
– Да, дедушка! Этот самолет для вас! Да вы не бойтесь! – успокаивает его врач.
А старик как стрельнет в него взглядом и первый полез в кабину. Поднимается по лесенке и приговаривает:
– А кто боится? Подумаешь, невидаль, на гусаке летать! Издавна русские люди на ковре-самолете летали…
Поднялся самолет в воздух. Сначала старик, видать, испугался, вцепился руками в кресло, борода у него затряслась. Но потом отошел. И даже в окно стал глядеть, землей интересоваться.
Пошел самолет на посадку.
– Ну, прилетели, дедушка! – сказал врач.
– Что-то уж больно скоро, – замотал головой старик. – От нашей станицы до Москвы тысячи верст. Поезд и тот трое суток идет. А тут только поднялись – и станица…
Вышел старик из самолета, оглянулся по сторонам. Вдалеке дома виднеются, сады зеленеют. Чуть в стороне, на взгорье – большие новые корпуса животноводческой фермы. В низине пруд широкий, точно зеркало, блестит, за ним поля золотом отливают – широкие, просторные. А дальше, сколько можно окинуть взглядом, раскинулись сады и виноградники.
Смотрел, смотрел дед Всевед по сторонам и давай летчика ругать:
– Куда это ты меня завез?! Разве это наша станица? Ошибся ты, видать, на полтысячи верст! И как тебе только такую машину водить доверили…
– Да нет, дедушка! Точно это ваша станица! – улыбается летчик.
А дед кипятится, палкой в землю стучит, бородой своей трясет:
– Да что ты, смеешься надо мной, что ли? Что я, станицу свою не узнаю? У нас – степь бескрайняя, а здесь сады и виноградники! У нас речонка такая, что курица ее брод перейдет, а здесь целое море! Узнавай у людей дорогу и летим дальше!
Но тут подкатила к самолету зеленая «Победа», выскочил из нее молоденький шофер, дверцы открыл и приглашает:
– Садись, пожалуйста, дедушка!
– Никуда я не сяду! – кричит дед. – Мне в станицу надо. Меня там сын и внучонок ждут! Объясни-ка вот этому, в кожаном, как до нашей станицы долететь…
А это и есть ваша станица, – улыбнулся шофер.
– Брешешь! – еще громче закричал дед. – В нашей станице не было таких садов!
– Не было, а теперь есть, насадили, – объяснил шофер.
– У нас речушка – курица перешагнет, а здесь целое море…
– Запрудили речушку – вот и получилось море. Садитесь! Вас Петр Павлович ожидает!
– Какой еще Петр Павлович, – удивился старик.
– Сын ваш, дедушка. Председатель колхоза. Почесал дед Всевед свою седую голову, нахмурился и решил:
– Ну, ладно, поедем! Но если врешь ты, мил человек, – не обижайся! Хоть и автомобиль ты водишь, а не миновать тебе моего дрына…
– Ладно, дедушка, – улыбнулся шофер.
Мчит «Победа» по станичным улицам. Старик на своем месте ерзает, головой крутит, вроде и вправду родная станица, а вроде и нет.
Остановилась машина около нарядного каменного дома.
– Подождите минутку, дедуся, я Петра Павловича вызову, – сказал шофер. – Он нас здесь ожидает.
– Э, нет! – покачал головой старик. – Это ты меня завез черт знает куда, а сам утекать собираешься. Пойдем вместе!
Вошли они в дом правления колхоза. Распахнул шофер дверь и вперед себя старика пропускает.
Глянул внутрь дед – и оробел. Комната большая, нарядная, красивее, чем кабинет у станичного атамана был. В углу, за большим столом сидит дюжий, широкоплечий человек, и вся грудь у него в орденах.
– Извиняюсь, ваше благородие! – заговорил дед Всевед. – Я ошибкой сюда попал. Сына ищу, Петьку…
Вдруг человек как вскочит из-за стола, подбежал к старику и давай его обнимать.
– Батя! Здравствуйте, батя!
А старик никак поверить не может, что то его сын.
– Неужто это ты, Петюшка? Петя, сыночек! Шофер деликатно дверь прикрыл, и никто не видел,
что дальше в кабинете происходило. Только вышли отец и сын оттуда в обнимку и у обоих глаза мокрые.
– Устали вы, батя? – спросил старика Петр Павлович. – До дому поедем или в степь махнем, внучонка поглядеть желаете?
– Конечно, в степь! Я же степи-матушки сорок лет не видел. А внучонка и не признаю…
Сели они в машину и помчались по широким улицам.
– Где ты, Петро, автомобиль занял? – спрашивает дед.
– Мой автомобиль, батя!
– Твой?! Да кто же ты? Уж не атаман ли?
– Нет, батя. Я – агроном, председатель колхоза…
– Агроном? – удивился старик. – Да как же ты в агрономы попал? Агроном ведь господское занятие.
– Было господским, а сейчас нет. Прогнали мы всех господ, батя! Теперь только у нас в станице из простых казаков шестнадцать агрономов, двадцать два учителя, десять врачей да семь инженеров вышло…
А мимо окон машины убегает назад нарядная станичная улица. Вот мелькнуло большое серое здание с колоннами.
– Что это, сынок? Не иначе, как атаманский дворец! Экую махину сгрохал себе атаман!
– Нет, батя! Это клуб наш колхозный. А атаманов у нас уже давно нет.
– А это что за домина?
– Школа новая! А за ней, вон те большие корпуса, это больница.
Покачал дед головой, посмотрел на ордена и медали, что украшали грудь сына, и опросил:
– А ордена у тебя за что, Петя?
– За работу, батя! За то, что хлеба урожаи добрые получаем…
– Сколько же хлеба, ты, сынок, на десятине выращиваешь? Пудов сто двадцать?
– Нет, батя! В прошлом году мы по двести пудов с гектара получили. А в этом еще больше снимаем.
Старик только чуприну почесал. Но тут же взглянул в окно и расстроился. Видит: стоит пшеница рослая, могучая, в рост человека. А по пшенице какая-то машина идет и, как жук огромный, жует колосья только стерня за ней блестит.
– Да что же это, Петька, делается! – закричал старик. – Этак всю пшеницу злодейский жук пожует!
Вдруг подскочила к комбайну быстрая трехтонка, и потекло в кузов золотым потоком зерно. Понял тут старик, какое дело делает машина, и заулыбался:
– Ну и машина! Одна за сотню косарей работает! Трудно, небось, управлять ею. Откуда мастера выписали?
– А мастер, что управляет комбайном, ваш внук, Николай, – улыбнулся председатель колхоза.
Тут остановилась «Победа», и дед Всевед вылез из нее. А с комбайна соскочил черноусый казачина – на груди два ордена и Золотая Звезда. Схватил казачина старика в объятия и давай целовать – в губы, в бороду, в лоб…
Говорят, уже несколько месяцев дед Всевед ходит по родной станице и все удивляется. Людям новым, технике могучей, расцвету жизни нашей дивится. Называет он теперь себя дедом Незнаем, жалуется, что родился рано и проспал много. И поводырем по новой жизни старик упросил быть правнука своего – пионера Павлика…
Чудесное лечение
Видели ли вы, какую больницу в этом году у нас в станице построили? Такую больницу не во всяком городе найдешь. Двухэтажная, с большими окнами, полы паркетные, кругом ее сад молодой разбит. Обязательно посмотрите. Вот по этой улице пойдете. На углу большая новая школа будет, а потом, за клубом – больница.
Знатная больница! А при ней двенадцать врачей работает. Молодые все, а ученые, знающие – профессорам не уступят. Вот только душевные болезни они так лечить не могут, как лечил их наш старый фельдшер Аким Филимонович Акуратько. Ну, да оно понятно – практика. Аким Филимонович у нас в станице пятьдесят пять лет проработал, только недавно на пенсию ушел и к дочке в Краснодар переехал. Умница был фельдшер! Думается мне, что, родись он при Советской власти, наверняка бы на профессора выучился. Ну, а при Николашке-царе с трудом он и фельдшером стал, потому что был бедняцкого роду.
Не слыхали вы, как он бабку Аграфену от душевной болезни вылечил и деда Афанасия, заведующего колхозной пасекой, счастливым человеком сделал? Не слыхали? Ну, так слушайте! Потому что это, можно сказать, настоящее медицинское чудо.
Еще с молодости, с девок, была бабка Аграфена остра на язык. Как скажет, так как припечатает. А как прожила с дедом Афанасием сорок лет, то прямо мочи не стало – не бабка, а атомная бомба. Дед-то тихий, спокойный… Пчеловодом всю жизнь работал, а пчела только тихого человека признает. Вот бабка и взяла над ним верх и давай свирепствовать. С каждым годом все злее становилась.
Сперва окрестила она деда своего «Лысым маном».
Видать, вычитала бабка в газете про этого самого американского холуя и по совместительству южно-корейского президента и показалось ей это слово очень даже ругательным.
Вот и пошло.
– Иди, Лысый ман, вечерять!
– Где это тебя, Лысого мана, носило до полночи?
– Беги, Лысый ман, в правление колхоза, председатель за тобой присылал…
