Василий Попов - КУБАНСКИЕ СКАЗЫ
Дуся в это время институт закончила, на завод работать пошла. Днем в цехе трудится, а ночью над своей машиной думает, то считает, то материалы разные испытывает. Одна забота ее волнует: как бы труд людей облегчить, как бы добиться, чтобы машина за них работала!
А если всего себя какому-нибудь делу отдашь – наверняка сделаешь это дело. И построила Дуся такую машину, что она одна за двести человек работу выполняет.
И Наташа свою мечту былью сделала. Всю душу она учебе отдавала и стала петь все лучше и лучше. Поет она веселую песню, а сама смотрит в зал. И если видит, что хоть один человек скучным остается – сразу думать начинает:
– «Плохо, видать, еще пою! Не доходит моя песня до всех сердец! Учиться надо, еще учиться!»
И снова за учебу бралась.
Пригласили как-то Наташу выступить по радио. Отзвонили уже часы на Кремлевской башне, советские люди отдыхали от трудов своих. Только старик-ученый все еще работал в своей лаборатории – придумывал средство, чтобы все лихие болезни на земле истребить. И вдруг взгрустнулось ученому. Подумал он, что стар уже стал, что нет пока еще от старости никакого лекарства и что, может быть, не удастся ему довести до конца задуманное дело…
Чтобы разогнать свои грустные мысли, включил ученый радио.
Слышит он – поет кто-то. Точно весенний ручеек, голос звенит, задушевный, свежий, молодой. Поет этот голос о стране нашей великой, и от этой песни словно свежий полевой ветерок сердце бодрит, всякая усталость исчезает.
Улыбнулся ученый и решил:
– «Рано мне сдаваться! Рано старости уступать! Потружусь еще, чтобы помянул меня добрым словом наш народ, чтобы не знали наши люди никаких болезней»…
И снова взялся он за работу…
По всей стране советской люди эту песню слушали, всех она радостью наполнила. Долетела песня и до Китая, и до Вьетнама, и до других далеких стран и везде, точно-свежий ручеек в знойную пору, бодрила она простых людей и новые силы в них пробуждала.
И Маруся в кубанской станице, и Дуся в далеком городе слышали эту песню, дающую людям силы и бодрость. И радовались они за свою подругу.
Не радовалась только, услыхав Наташино пенье, Паша. Горькая зависть поднялась в ее сердце, потому что, когда живет человек лишь для себя, пустой бывает его душа, а в пустоте легче всего плохое заводится.
Ничего для себя не добилась за это время Паша. Хотела знаменитой летчицей стать, да подумала:
– «Это же сколько лет учиться надо? Сколько времени ждать, пока слава придет?»
Надумала на самую высокую гору подняться и тем свою доблесть доказать, но пошла она одна, ни с кем не захотела славы делить, заблудилась среди снегов-ледников, чуть не погибла, спасли ее другие альпинисты.
Решила книгу хорошую написать, но терпенья не хватило да знаний не было.
Только и осталось ей, что другим завидовать да злиться, что никто ей не хочет славу подарить…
Прошло немного времени, и позвали Наташу в Кремль краснозвездный. Вошла она в зал белокаменный, села среди многих людей и видит: подходит к столу девушка голубоглазая. А навстречу ей идет человек, всей стране известный, и прикрепляет на грудь девушке медаль золотую и руку ей пожимает.
Посмотрела Наташа на девушку и обрадовалась:
– Да ведь это Маруся, подружка моя ясноокая!
А потом к столу другая девушка подошла, и черные глаза ее радостью сияли. Ей тоже золотую медаль вручили.
– Так ведь это Дуся наша! – еще больше обрадовалась Наташа.
Тут и ее к столу позвали, тоже медаль и Ленинскую
премию ей вручили.
Сошлись подружки вместе, обнялись, стоят, друг другом не налюбуются.
И вдруг подходит к ним старик-ученый. И горит у него на груди такая же золотая медаль на алой ленточке. Подошел он к подругам и говорит:
– О чем вы думали, девушки, когда трудились так доблестно?
Посмотрела Маруся на ученого своими глазами голубыми и ответила:
– Думала я о народном счастье!
– Хотела я труд наших советских людей облегчить. О них думала, – сказала Дуся.
– Радость хотелось мне принести родному народу, – прошептала Наташа.
Улыбнулся старый ученый веселой молодой улыбкой и сказал:
– Правильно, дочки мои дорогие! И мною та же мысль владеет! Одной семьей мы все живем. А кто о счастье народном думает, о народе заботится, того народ любит и почитает.
Точно и а крыльях радостных, ног под собою не чуя, гуляли подрули по Москве. Идут, обнявшись, по московским улицам, золотые медали, как солнца маленькие, сияют, и всякий прохожий смотрит на подруг с приветом и любовью.
И вдруг подбегает к подругам Паша, плачет, обнимает их и спрашивает:
– Скажите, подруженьки, за какую доблесть вы славы такой удостоились?
Посмотрела ей в глаза Наташа и ответила:
– Нет у нас особой доблести, а есть любовь к народу нашему! А слава к нам пришла потому, что живем мы для народа, на его благо все силы свои отдаем!
Вскоре опять расстались подруженьки и разъехались в свои края. О трех из них и сейчас вся страна говорит – о высоких урожаях, что растит Маруся на кубанских полях, о новых машинах, которые строит Дуся, о песнях Наташи, дающих людям радость.
О Паше пока ничего не слышно. Но получили недавно в станице от нее письмо. Работает Паша на экскаваторе, строит в Сибири далекой гидростанцию. Пишет она, что полюбила свой труд, полюбила машину умную и все силы отдает своему делу.
Ну, а если в сердце человеческом любовь великая к своему делу, к народу родному пробудилась – значит узнает, полюбит такого человека и весь народ!
Сказ о деде Всеведе
Правда это или небылица, я не знаю. Но только говорят люди, что лет сорок тому назад жил в одной кубанской станице старик, которого прозвали дедом Всеведом. Получил старик это прозвище за то, что на любой случай была у него приготовлена сказка-присказка.
Задумал как-то станичный атаман удивить казаков и прикатил из Екатеринодара в станицу на автомобиле. Автомобиль пылит по станичной улице, кашляет, людей удивляет. А дед Всевед махнул на него костылем и сказал равнодушно:
– Эка невидаль! Пророк Илья давно на колеснице без коней ездит.
А то провели в станичное правление телефон. Люди гурьбой бегали смотреть, как крутит атаман ручку и в черную трубку кричит, с Екатеринодаром разговаривает. Люди удивлялись, а дед Всевед только посмотрел и сплюнул:
– Дело известное! Вроде как почтовый телеграф. Слова сами собой по проволоке бегут…
Так и не удавалось ничем удивить деда Всеведа. А старик всю станицу удивил. Прошел как-то по станице слух, что уснул дед Всевед каким-то непонятным сном спит, не просыпаясь, уже десять суток. Вся станица у него в хате перебывала, все смотрели на деда. Поглядеть на него – вроде как мертвый, а на щеках чуть заметный румянец играет.
На одиннадцатые сутки приехали из Екатеринодара ученые доктора, осмотрели деда и объяснили народу, что сон у старика особенный, научный, а когда дед проснется – никому не известно. Поговорили доктора между собой, посоветовались и увезли деда Всеведа. Потом по станице слух прошел, что отправили старика в Москву, в особую больницу, чтобы всякие наблюдения делать…
И вот, сказывают, проспал дед Всевед сорок три года, четыре месяца и четыре дня, а потом проснулся. Ну, ясно, профессора и врачи, которые смотрели за стариком, очень обрадовались, расспрашивать деда начали, что он видел во сне, как он себя чувствует.
Покушал старик, отошел немного и говорит:
– Вот что, господа хорошие! Ничего я не чувствую, ничего не ощущаю! Отправляйте меня обратно в станицу, там меня сын и внуки ожидают.
Объяснили старику, что спал он целых сорок три года, что наверное, никто его в станице уже не ждет. А старик свое:
– Глупости вы говорите, господа хорошие! Придумаешь, сорок лет! Спящая царевна триста лет проспала – и то ее помнили. Почему же меня через сорок лет забыть должны. Род наш казачий – крепкий, долговечный. Все в нашем роду живут не меньше ста десяти лет, а мне сейчас, выходит, только девяносто шесть. А сыну Петру только шестьдесят пять. А внучонку Кольке только сорок четыре. Зовите извозчика, нехай везет меня в станицу, там и поговорим!
Видят доктора, что старик с характером, его не переспоришь. Заказали специальный самолет – прямо до станицы, назначили двух врачей сопровождать деда Всеведа и говорят:
– Ну, что же! Хотите ехать – езжайте! Вот вам сопровождающие!
– А зачем мне сопровождающие?! Что я, арестант, что ли? – рассердился старик.
Еле-еле уговорили его ехать с врачами. Вышел дед Всевед из больничного сада, а там его автомобиль ждет. Думали, удивится старик, а он – «ничего. Уселся в машину и говорит своим спутникам:
– Подумаешь, удивили! У нас в станице атаман на такой коляске ездил – только у него страшнее: больше дыма и грохота…
