Дзёдзи Цубота - Дети на ветру
На другой день собрался Хикоити в город, полез в чулан за плащом, а его там и нет.
Спросил у матери, а та говорит:
— Сожгла.
«Ну ладно, — подумал Хикоити. — Обмажусь-ка я пеплом. Может, в нем сила волшебная осталась».
Дело было летом. Разделся Хикоити догола, намазался пеплом от сгоревшего плаща и вышел за ворота. Утро было прохладным, и решил Хикоити, чтоб не замерзнуть, выпить рисовой водки. Зашел в винную лавку, вытащил из бочки пробку и припал ртом. Пил он, пил и смыл пепел с губ.
— Ой! — завопили в лавке. — Рот сам по себе из бочки сакэ пьет!
Поднялась тут суматоха. Хикоити бросился наутек, бежит, пот с него градом катится, смылся пепел с пупка, и стал пупок всем вокруг виден.
— Ай! — закричали люди. — Пупок летит!
И кинулись за ним вдогонку. Хикоити припустил изо всех сил, пот по телу течет, пепел смывает, и вот появилась рука, потом нога, и наконец, весь Хикоити предстал перед людьми.
Поймали его горожане и устроили ему хорошую взбучку.
— Ой, люди! Отпустите меня! Не буду больше проказничать, — взмолился Хикоити, и его отпустили.
Вот и прекрасно! Вот и хорошо!
МУШМУЛА
У подножия горы, в тени бамбуковой рощи, жил-был дровосек. Звали его Киндзю. Однажды весенней ночью спал Киндзю под окном и посреди ночи пал на его лицо лунный свет. Проснулся Киндзю и вспомнил про находку.
Это был большой плод. Как персик. Отливал золотом, испускал тонкий аромат. Нашел его Киндзю утром, по дороге в горы. Лежал он в придорожной траве, сверкая в лучах утреннего солнца.
«Что же это за плод? — удивился Киндзю. — Если это персик, то почему такого цвета? Если мандарин, то отчего кожа так тонка? А не яйцо ли это какой-нибудь страшной горной птицы? Не приходилось мне видеть яйца Птицы-Хоо[52], да и не слышал я, какое оно, но, может быть, это круглое, так похожее на прекрасный плод, и есть яйцо Птицы-Хоо? Однако как же оно оказалось в наших краях? Постой! Что же мне мешает взять его в руки? Если это яйцо, положу обратно, и только».
Огляделся дровосек и сказал громко:
— Эй! Я лишь взгляну на него. Посмотрю, и все. Красть не буду.
Поднял он яйцо, поднес к глазам, к носу, понюхал — приятный аромат. И какое тяжелое! Будто из золота отлито. Однако с обратной стороны кусочек ветки торчит — как у фруктов с дерева.
«И впрямь фрукт! — подумал он. — Значит, в здешних горах растет дерево, на котором вызревают такие плоды. А если такого дерева нет, то плод этот принесла в клюве птица. И не маленькая: разве может маленькая птица ухватить клювом такой плод? Принесла его большая птица — может, сокол, а может, орел. И притом не один несла, а целую ветку, на которой гроздью висело десять или двадцать таких плодов. И когда пролетала она над нашей деревней, один взял да и упал.
И что тут такого, если я подберу один-единственный плод? Оставить его на дороге — птицы склюют или сгниет под дождем».
Так думал Киндзю и после долгих размышлений вытащил из-за пояса полотенце, завернул в один его край удивительный плод, завязал узелком и снова заткнул полотенце за пояс.
Пришел в горы, повесил осторожно узелок на ветку и стал рубить лес. Свалил одно дерево, хотел было отдохнуть, глядь — скачет над веткой, где висит драгоценный плод, белочка и верещит непрерывно: «Тёро-тёро-тёро».
— Ах ты, разбойница! Что ты делаешь? — вскричал дровосек — белочка вцепилась в полотенце зубами, хотела перегрызть его.
Нет, так оставить нельзя. Отвязал Киндзю узелок от ветки, прикрепил к бамбуковому шесту и воткнул шест в землю.
— Ну вот, теперь уж белка не достанет, — сказал он, но только отошел, смотрит, а к шесту летят три воробья, крыльями хлопают — хотят склевать драгоценный плод.
— Кыш, глупые воробьи! — заорал Киндзю во все горло и замахнулся на них топором.
«Нет, так дело не пойдет, этому конца-краю не будет», — подумал он.
Отогнал он воробьев, вырыл яму топором, положил туда плод, засыпал землей, а сверху камнем привалил — так-то лучше будет. До вечера несколько раз бросал работу, отворачивал камень, заглядывал в яму: цел ли плод. А белка и воробьи никак уж не могли туда забраться.
Как стемнело, взвалил Киндзю на плечо топор, заткнул за пояс узелок с находкой и в хорошем расположении духа вернулся в свой дом в тени бамбуковой чащи, у подножия горы.
«Спрячу топор, наемся рису, а там не спеша уж и за плод примусь», — решил Киндзю, положил плод бережно на полку и принялся рис варить.
Поужинал. И что же вы думаете? Так захотелось ему спать, что свалился он под окном, не разостлав матраца, и заснул глубоким сном, даже не вспомнил о прекрасном плоде.
И вот теперь проснулся вдруг посреди ночи, оттого что пал на него лунный свет, и вспомнил об удивительном фрукте.
«А… Ну да, я же хотел съесть его!» — подумал Киндзю, вскочил на ноги, открыл шкаф — а вдруг мыши сгрызли? — но плод лежал на белом блюде, сияя золотым светом, и испускал бесподобный аромат.
Тут он! Тут! Взял Киндзю блюдо, поднес к окну, долго смотрел на него, и стало ему жалко просто так взять и съесть плод.
«Но можно же съесть его, а косточку посадить. Ну да, взять и посадить», — сказал он сам себе и храбро поднес фрукт ко рту.
Не успел он откусить кусочек, как рот его наполнился удивительным соком, кисло-сладким, ароматным, и понял Киндзю, что это мушмула.
Киндзю медленно проглотил сок, затем опять поднес мушмулу к губам, и только откусил кусочек, а уж рот наполнился чудным соком, и его было так много, что, если бы он сразу не сделал глоток, сок вылился бы ему на грудь. Сок был необыкновенно вкусным, и вскоре от мушмулы осталась одна косточка. Киндзю положил ее на блюдо, блюдо на подоконник и стал думать о том, какой это был превосходный плод.
Долго он думал, но нельзя же только и делать, что думать об одном и том же. Взял он косточку с блюда и пошел в сад, освещенный луной. Выкопал лопатой небольшую ямку посередине сада, как раз напротив окна, и закопал туда косточку. Закопал он косточку, хорошенько притоптал землю и вернулся в дом.
«Ну вот и ладно, завтра, может, и росток проглянет», — подумал Киндзю, лег на бок под окном и закрыл глаза. Однако не успел он заснуть, как из земли, где он закопал косточку, вылез росток дерева с двумя маленькими листочками. А Киндзю ворочается, уснуть не может. Выглянул и видит: уж не два, а четыре листика из земли торчат.
Только подумал: «Вот чудеса!» — а уж вверх тянется ствол.
Ствол тянется вверх, ветки в стороны растут, и листочки на них раскрываются один за другим.
Вот это да! Прямо на глазах выросло толстое дерево. Да какое высокое! И вмиг закрыло все небо своими цветами. Цветы бело-розовые, совсем как у сакуры[53].
Через несколько минут осыпались цветы — будто дождь прошел. Осыпались цветы, а вместо них выросли плоды. Великое множество. Прогнулись ветви от их тяжести. Плоды удивительные, золотистые. Сотни, тысячи этих плодов так и сверкают в лунном свете. Затаив дыхание любовался Киндзю чудными плодами, как вдруг раздался шелест крыльев и у дерева опустилась птица.
«Уж не Птица ли Хоо? — подумал дровосек. — Похожа на ту, что украшает священный паланкин в храмовый праздник».
А птица, разливая вокруг ослепительное сияние, стала прохаживаться под деревом. Тут снова послышался шелест крыльев, прилетела еще одна птица, опустилась под дерево.
Опустилась она под дерево, и опять раздалось хлопанье крыльев — третья птица села. И так налетело в сад двадцать птиц. Расхаживают вокруг дерева, сверкают оперением.
А дальше вот что было. Все птицы вдруг взлетели и расселись по веткам. Расселись они по веткам и стали быстро клевать золотистые плоды. Что же делать дровосеку? Да ничего он не мог сделать! Это же были не обычные птицы, а волшебные. И Киндзю молча глядел, как пожирают они плоды.
Плоды эти вмиг исчезли с веток, и раздался сильный шум — будто тайфун налетел. Это все двадцать птиц враз снялись с дерева и, ослепительно сверкая в лунном свете, улетели высоко в небо, будто золотистое облачко.
И остались после них только толстый ствол да ветви со свисающими вниз спутанными листьями. Словно никаких плодов и не было.
«Может, найду в ветвях хоть одну мушмулу?» — подумал Киндзю и, покинув свое место под окном, вышел в сад. Ходит он вокруг дерева, ветки и листья осматривает и вдруг видит: висит под листочком маленький, как фасолинка, плод.
«Как! Не может быть!» — усомнился он, а плод на его глазах стал расти, увеличиваться, и уж как персик величиной, и потом как мандарин, и уже с арбуз вырос, — тонкая ветка под его тяжестью к земле клонится.
Надо что-то делать! Оставишь на ветке — упадет на землю, расколется. Вот до чего дошло!
Побежал Киндзю в дом, принес длинные гвозди и молоток, соорудил под веткой помост на четырех столбах и на помост тот фрукт положил. Теперь уж хоть с бочку вырастет — не упадет.
